Я резко обернулся, чтобы увидеть картину, которую буду помнить до конца своей жизни. Холмс стоял совершенно неподвижно в двух футах от печки, а из нее выполз другой чудовищный паук, отвратительное тело которого дрожало, готовясь к прыжку. Я инстинктивно почувствовал, что любое внезапное движение только ускорит прыжок страшилища, и поэтому, осторожно вытащив пистолет из кармана, выстрелил в упор. Сквозь пороховой дым я увидел, как чудовище сжалось и затем, медленно опрокинувшись, упало через открытую дверцу в печь. Тело паука скользило вниз по трубе, вызывая дребезжащий звук, который вскоре замер в отдалении.
– Он упал вниз по трубе! – закричал я, чувствуя, что мои руки трясутся от только что пережитого волнения. – У вас все в порядке, Холмс?
Он взглянул на меня, и в его глазах был заметен какой-то необычный блеск.
– Благодарю вас, мой друг, – сказал он спокойно. – Если бы я пошевельнулся, тогда… Но что это?
Внизу хлопнула дверь, и мгновением позже мы услышали быстрый топот ног по усыпанной гравием дорожке.
– За ним! – закричал Холмс, бросившись к двери. – Ваш выстрел предупредил его, что игра окончена. Мы не должны упустить его!
Но судьба решила иначе. Хотя мы стремглав спустились вниз по лестнице и помчались в тумане, Уилсон имел преимущество перед нами, так как он выбежал раньше нас, да и местность ему была знакома лучше. В течение некоторого времени мы следовали за ним, прислушиваясь к еле слышному топоту его ног по пустынным переулкам по направлению к реке, пока наконец эти звуки не замерли вдалеке.
– Это нехорошо, Уотсон. Мы дали ему убежать, – произнес, задыхаясь, Холмс. – Вот где пригодилась бы полиция. Но послушайте! Ведь это был крик, не так ли?
– Мне кажется, что я тоже что-то слышал.
– Ну, бесполезно продолжать дальнейшие поиски в тумане. Давайте вернемся и утешим нашу бедную хозяйку, уверив ее в том, что пришел конец всем ее треволнениям…
– Какие это были кошмарные чудовища. Холмс, – воскликнул я, когда мы возвращались домой, – и совершенно неизвестного вида!
– Мне кажется, что вы не правы, Уотсон, – заметил он. – Это был галеодосский паук, ужас кубинских лесов. То, что он нигде больше не водится, – это большое счастье для остального мира. Чудовище это ведет ночной образ жизни и, насколько мне известно, обладает силой, достаточной, чтобы переломить одним ударом своих челюстей хребет небольшого животного или птицы. Вы, конечно, помните, что Джэнет как-то упоминала, что после возвращения дяди в доме исчезли крысы.
Несомненно, что Уилсон привез с собою пауков, – продолжал он, – и у него возникла мысль научить канареек подражать пению кубинских ночных птиц, которыми питается галеодосский паук. Следы на потолке были вызваны, конечно, сажей, прилипшей к ножкам паука после того, как он взбирался по дымоходу. К счастью для меня, эти следы остались на потолке, так как горничной невысокого роста трудно достать своей метелкой стену выше камина. Я не нахожу никакого оправдания моей прискорбной медлительности при решении данной проблемы, ибо факты с самого начала были перед моими глазами, а все дело оказалось элементарным по своему содержанию. И все же надо отдать должное Тиболду Уилсону за его почти дьявольскую хитрость.
Как только эти страшилища были помещены в печь подвала, ему оставалось лишь провести две обычные дымоходные трубы, сообщающиеся со спальнями наверху. Если подвесить к печке клетки с птичками, то дымоходы будут усиливать звуки птичьего пения и пауки, подгоняемые своим хищническим инстинктом, будут подниматься именно туда, куда приведет их труба, то есть к птичьим клеткам. Придумав, очевидно, какие-то средства для заманивания пауков обратно в их гнезда, Уилсон решил, что это вполне надежный и безопасный способ избавиться от тех, кто стоит между ним и богатством.
– Значит, укус этих пауков смертелен? – спросил я.
– Для человека со слабым здоровьем, вероятно, так. Но дьявольская коварность плана Уилсона заключалась в том, что, замышляя уничтожить свои жертвы, он рассчитывал скорее на устрашающий вид чудовищ, чем на их укусы, хотя бы они и были ядовиты. Ужасное зрелище приносило бедным людям смерть так же верно, как пуля, прошедшая сквозь сердце.
– Одного я не могу понять, Холмс, почему Уилсон обратился в Скотленд-Ярд?
– Потому что это был человек с железными нервами. Его племянница интуитивно чувствовала грозящую ей опасность. Уилсон, узнав, что она непреклонна в своем намерении уехать, замыслил убить ее немедленно и тем же самым способом. Кто бы посмел заподозрить его в убийстве? Разве он не обращался за помощью в Скотленд-Ярд и к самому Шерлоку Холмсу?
Все бы подумали, что девушка умерла от сердечного припадка, подобно другим родственникам, и ее дядя явился бы предметом всеобщего соболезнования. Вспомните висячий замок на печной дверце в подвале, и вы восхититесь железными нервами этого человека, предложившего с готовностью принести ключ от замка. Безусловно, это был трюк, так как, конечно, Уилсон всегда бы мог сделать вид, что он потерял ключ. Я предпочитаю не думать о том, что оказалось бы перед нами, если бы мы все же настояли и открыли этот замок… О Тиболде больше ничего не было слышно. На некоторые догадки и предположения, однако, наводит тот факт, что через несколько дней из Темзы извлекли тело человека, лицо которого было изуродовано до неузнаваемости, вероятно, винтом парохода. Полиция, хотя и обшарила карманы утопленника, не нашла никаких опознавательных данных. В карманах ничего не оказалось, за исключением лишь небольшой записной книжки, заполненной краткими записями насчет сроков высиживания фринджиллских канареек…