Марко начал было выговаривать слугам за то, что пустили подобную публику дальше задней двери на кухню, но тут один из монахов — тот, что повыше, с каштановой бородой, — встал и заключил юношу в весьма дурно пахнущие объятия. А потом сказал:
— Здравствуй, сынок.
Мать Марко уже давно встретилась с ангелами в Раю, и на свете оставался только один человек, способный так к нему обратиться. Вне себя от радости Марко воскликнул:
— Папа!
Седовласый крепыш дядя Маффео загоготал и потрепал своего счастливого племянника по щеке. Потом они пообедали телячьим филе, протушенным с вином и грибами, и проговорили чуть ли не до утра. Отец и дядя быстро вскружили юноше голову рассказами о своих странствиях и поручении великого хана.
И что же тогда сказал им Марко? Что он предпочтет остаться за уютными розовыми стенами Палаццо ди Поло? Что будет и дальше штудировать со сморщенным отцом Павлом сухие латинские глаголы и присматривать за поступлением словенского чернослива в семейные закрома? Нет. Нет и еще раз нет. Марко заговорил, как и подобает отважному венецианскому юноше:
— Отец… дядя… возьмите меня с собой!
…Сюда — в эти опасные пустоши востока, где отравленные стрелы летают подобно воронам и за считанные мгновения превращают молодого монгола в громадный вздувшийся фиолетово-черный баклажан…
Но тогда Марко еще ничего не знал о всех этих чудесах и ужасах. Он и представить себе не мог, насколько мир огромен и многолик. Какие странные и страшные дороги им придется пройти. Тогда ему казалось, что добираться им — примерно как до Болоньи. Или, быть может, чуть дальше, чем до Рима.
А в Риме тогда как раз скончался папа Климент, старый и мудрый франк, и жадные до власти кардиналы битых три года пререкались и спорили. Папский же престол тем временем оставался пустым. Миссия братьев Поло для великого хана затягивалась и затягивалась. Всевозможные тетки, кузены и слуги в Палаццо ди Поло уговаривали их плюнуть на это бессмысленное поручение. Продать драгоценную золотую табличку-пропуск Хубилая и остаться дома — под щитом с четырьмя скворцами. Нежиться подобно шелковистым котам у семейного очага. Вино здесь сладкое и жизнь мирная. Можно пощипывать кухарок за пухлые задницы и таскать миндальные пирожные из громадной открытой печи.
А они вместо этого отправились к желтоватым стенам города крестоносцев Акки — к палящему солнцу над берегом Палестины. Быть может, хотели заручиться духовной поддержкой в Святой Земле, а быть может, просто оттого, что братьев Поло всегда тянуло на восток — будто неустанный ветер подгонял их с запада.
И вот — ледяной ветер западных дебрей задувал в обезумевшие от страха глаза Марко желтую пыль…
Во франкской твердыне Акке братьям Поло суждено было встретить недавно избранного папу Григория, который направил великому хану свои самые доброжелательные приветствия. А в качестве дара — священное масло из лампады, что освещала гробницу Христа в Иерусалиме. В ответ же на настоятельное требование Хубилая папа послал — нет, не сотню — двоих. Всего двое ученых священников отправились с братьями Поло в Катай. Но и те оказались малодушными. Очень скоро их устрашили и тяготы путешествия, и трудность их задачи в языческих землях. Два ученых мужа с облегчением повернули обратно…
Повернули, оставляя усталых Никколо и Маффео Поло (а с ними и юного Марко) путешествовать на восток по дикой и разоренной войнами Евразии без единого сведущего в семи искусствах и христианском вероучении священника. Одних. Даже без какого-нибудь монаха, дьякона или послушника.
Всю дорогу троим путникам приходилось сталкиваться с отчаянными опасностями и тяготами, но ни одна из них не тревожила больше, чем постоянное беспокойство, что туманило разум, и неизбежный вопрос: а будет ли великий хан рад их видеть — без востребованных священников? Или же, убедившись в провале их миссии, Хубилай даст волю своему монаршему гневу?
И не станет ли это рискованное путешествие из богатой Венеции в еще более богатый Катай совершенно бесцельным? Вспомнит ли великий хан после стольких лет, кто они вообще такие?
А теперь, шестнадцать лет спустя, когда и у Марко уже выросла пышная каштановая борода, они держат путь по еще одному высочайшему повелению Хубилая. И снова мучает вопрос: доволен ли будет великий хан? Да и вообще — увидятся ли они с ним (и друг с другом)? Или взмыленный конь Марко в конце концов падет, оставляя своего седока на сомнительную милость отравленных стрел?
4
У-ван: Беспорочность.
Гром рокочет в поднебесье.
Так древние цари взращивали свои народы.
Крики начальника монгольской стражи «Рассейтесь! Рассейтесь!» настойчиво убеждали всех подчиниться. Хотя никаких подобных приказов уже и не требовалось. Многожильные кнуты, что со всего размаху опускались на крупы коней и пони, действовали куда лучше любых приказов. Весь отряд конников сломя голову разбегался кто куда. Куда-нибудь! Хоть к черту на рога! Только бы спастись от этих отравленных стрел. В самом яде ничего нового не было, но ужасающая стремительность его действия наполняла сердца страхом и невыносимым отвращением.
А Никколо, даже когда насмерть перепуганный конь понес его прочь, остался на удивление невозмутим. Как будто поблизости от него никаких стрел с черным оперением в песок не вонзалось. И, даже заметив быстрое приближение гигантской кошки, он, по-прежнему сохраняя выдержку, лишь принялся шарить глазами по сторонам, пока не заметил груду валунов и не поспешил под их укрытие (особенно не мудрствуя и не позволяя себе отвлечься на мысли о том, человек или зверь навалил эту груду).
Грязно-белый, покрытый черными пятнами гигантский ирбис, или снежный барс, с виду напоминал всего лишь (всего лишь!) неимоверных размеров кошку, для которой человек был вроде мыши. Впрочем, знакомый облик чудовища особого облегчения предполагаемой жертве — скорчившейся в подобии норы и перебирающей свои лучшие нефритовые четки — не принес. Но при этом мессир Никколо Поло только лишь испугался. И не более того.
Волею случая Маффео Поло и нервозный катаец — администратор похода бросились удирать в одном направлении. Кто из них первым услышал крик потревоженного грифона, значения не имело. Оба беглеца тоже закричали, обмениваясь отчаянными жестами. Потом натянули поводья, останавливая коней, спешились и легли на землю лицом вниз. Кони не стали их дожидаться и проверять истинность предания о том, что кониной грифоны не питаются. Высоко вскидывая копыта, перепуганные животные понеслись прочь по каменистой земле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});