Все тот же огромный четырнадцатилетний опыт подсказывал Андрею, что подобные аргументы старших следует переносить молча и с наивозможно виноватым видом. Тем не менее АндрейТ. поставил чашку и произнес с достоинством:
— Собственно, я ведь…
— Не подумали! — гаркнул Конь Кобылыч и подлил ему горячего из чайника и молочника. — Об отце вы тоже не подумали!
— Но ведь Генка…
Конь Кобылыч воздел руки над головой.
— Ну разумеется — Генка! — с горестной усмешкой воскликнул он. — Генка — прежде всего! Юбер аллес, если можно так выразиться. А мать пусть рвет на себе волосы и валяется в беспамятстве! А отец пусть скрипит зубами от горя и слепнет от скупых мужских слез! Пусть! Главное, конечно, — это Генка!
Тут Спиридон, стоявший до того тихонько на краю стола, внезапно запел:
Если друг оказался вдруг И не друг, и не враг, А так…
Конь Кобылыч протянул руку, щелкнул верньером и поставил Спиридона под стол.
— Генка — только о нем мы и думаем днем и ночью, — горестно продолжал он. — Для него мы совершаем геройские подвиги вместо того, чтобы лишний раз взять в руки учебник по литературе. Дурака Генку спасать — вот это подвиг и ура, это не то что постараться на твердую четверку по литературе выползти… Как же — Генка!
Андрей Т. насупился. Конь Кобылыч при всем своем гостеприимстве и прочих приятных качествах был пустой болтун и больше ничего. Андрея так и подмывало повернуться к нему спиной и засвистеть маршик из «Моста через реку Квай». Все, что он говорил о родителях и Генке, было глупо и несправедливо. Есть вещи, которые нельзя не делать несмотря ни на что. Например, люди идут сражаться за родину. Или погибают, спасая женщин и детей. Или летят в космос. Да мало ли еще? И нечего приплетать сюда родителей и, тем более, тройки по литературе. И нечего выключать Спиридона.
Андрей Т. решительно отодвинул чашку и встал.
— Спасибо, — сказал он. — Мне пора.
Конь Кобылыч приятно улыбнулся.
— Подкрепились? — осведомился он умильно.
— Подкрепился. Спасибо, — ответствовал Андрей Т.
— Пообсохли?
— Пообсох. Спасибо.
— Самочувствие нормальное?
— Нормальное.
— Ну, будем одеваться, когда так.
Андрей Т. принялся одеваться. Ему хотелось поскорее уйти, и ему была неприятна близость Коня Кобылыча, а тот вертелся вокруг и помогал натягивать, зашнуровывать, застегивать и одергивать. Когда они застегнули последнюю «молнию» (на лыжной куртке до повязки на горле), он отступил на шаг, полюбовался и сказал:
— Вот и ладненько. А теперь домой, к мамочке.
«Фиг тебе — к мамочке!» — злорадно подумал Андрей Т. он достал из-под стола Спиридона и взглянул на светящийся циферблат на стене. Двадцать три ноль-три.
— До свидания, сказал он и направился к дверному проему.
— Куда же вы? — вскричал Конь Кобылыч. — Вам не туда! Вам обратно!
— Туда, туда, — успокоительно сказал ему АндрейТ., не останавливаясь. — Туда, и не мимо!
— А как же мама? — вопил вслед Конь Кобылыч. — А медные трубы? Вы забыли про медные трубы!
Но Андрей Т. больше не откликался. Он на ходу повернул верньер до щелчка, и Спидлец немедленно взвыл:
«Мы расстаемся навсегда, пускай бегут года…»
Сразу за порогом широкого дверного проема оказался тускло освещенный зал с зеркальным паркетом и с воздухом столь необыкновенно сложного состава, что уже на двадцати шагах ничего нельзя было различить за какой-то бесцветной дымкой. Однако сразу с порога же имела место уходящая по паркету дорожка черного дерева, и АндрейТ. понял, что опасность заблудиться ему не грозит. Он решительно зашагал по черным полированным квадратикам, стараясь отогнать расслабляющие воспоминания о своем подвиге в бассейне и о сладком чае с молоком и калачом. Он полагал, что главные испытания еще впереди и к ним нужно быть морально готовым. Вскоре он достиг своего: слова Коня Кобылыча о медных трубах (а кстати, и об огне), вначале с пренебрежением забытые им, не шли больше у него из головы.
И вот в ту самую минуту, когда зловещие слова эти пустили особенно прочные корни в сознании Андрея, черная дорожка под его ногами вдруг раздвоилась. Две совершенно одинаковые черные дорожки поуже уходили в бесцветную дымку вправо и влево под углом в две трети «пи». Причем поперек правой дорожки было большими белыми буквами написано: «Для умных», а поперек левой — «Для не слишком».
Заложив руки со Спиридоном за спину, Андрей Т. стоял на распутье, и горькая мудрая усмешка стыла на его хорошо очерченных губах. Легко справившись с мальчишеским желанием выкрикнуть в пространство что-либо обидное и погрозить (в пространство же) кулаком, он произнес короткий внутренний монолог:
— Не очень-то вы балуете нас разнообразием, господа! Выражаясь вульгарным жаргоном Пашки Дробатона, второй раз хохма — это уже не хохма. Нас опять ставят перед бесчестным выбором: либо забудь о своей скромности, либо отправляйся домой, к мамочке. Не выйдет, господа! Как говорит мой старший брат — студент: тривиально и лежит на поверхности. Легко видеть. Прости меня, моя скромность.
Криво усмехаясь (большое искусство, освоенное в свое время ценой двухчасового безобразного кривляния перед зеркалом в прихожей), АндрейТ. двинулся по дороге для умных. Впрочем, насилие, учиненное им над собственной скромностью, не очень угнетало его. Гораздо важнее было то, что никаких новых бассейнов со свирепыми водами и вообще никаких болезнетворных физических воздействий ожидать в ближайшем будущем, по-видимому, не приходилось. Ум есть ум, господа. Если мне и дадут, то, скорее всего, по мозгам, а уж это я как-нибудь переживу.
Дорога для умных оказалась на удивление короткой. Упиралась она, естественно, в обыкновенную дверь. Не тратя ни минуты времени и все еще храня на хорошо очерченных губах кривую усмешку, Андрей Т. взялся за ручку и потянул.
Андрей Т. остолбенел. За дверью была все та же знакомая комната. В знакомом кресле храпел во все завертки знакомый дедушка, на знакомом телевизоре валялся знакомый кот Мурзила, со знакомой кровати свешивалось знакомое одеяло. Ах, вот, Андрей Т. тихонько закрыл дверь и тупо уставился на нее в упор. Вот, значит, как. Вот, значит, на чем вы меня провели. Вот, значит, что вы считаете умом. Умному, значит, дорога домой, в постельку. Ну, это мы тоже проходили. «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет». А Генке, значит, там пропадать у вас? Нет уж, дудки! АндрейТ. произнес в пространство несколько обидных слов, показала (в пространство же) сдвоенный кукиш и, повернувшись спиной к бесполезной двери, рысцой пустился обратно к развилке.
Дорога для не слишком умных оказалась значительно длиннее, и АндрейТ. уже начал беспокоиться, когда впереди в белесой дымке замаячило какое-то мерцающее голубоватое пятно. Еще минута хода на рысях, и он неожиданно для себя чуть ли не носом уперся в прямоугольное матовое окно, вделанное в стену. Окно мерцало голубым неоновым огнем, а на матовом стекле было написано по вертикали большими красными буквами: «Вход», причем рядом с надписью была изображена большая красная стрела, указывающая в небо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});