Читать интересную книгу Империя поздних генералов - Богдан Сучавэ

Помолчав мгновение, исчерпав свою власть, добавил, желая как бы вселить свою усталость собеседнику:

- На этой неделе я должен составить рапорт по поводу ухода в отставку по возрасту... Я его ещё не составил... Потому что ещё не решил... У тебя есть ещё доклады?

*

Секретарша его ожидала с ежедневным списком телефонов, которые его искали, большинство важных, но были и такие, о которых он и знать не хотел.

- Позже, - сказал он секретарше. - Пускай сейчас меня никто не беспокоит.

У него болели плечи и слегка кружилась голова. Растянулся на диване, тут же, в кабинете, и подумал, что в это самое время в комнатке за министерским кабинетом и сам министр делает то же самое: укладывается на спину и пробует заснуть.

Генерал проговорил мысленно: "Это самый низкопробный шантаж. Начиная со следующей недели я записан в число ответственных за выборы. Он не хочет отправить меня в отставку, даже не может этого сделать, хочет лишь оказать давление. Что-то от меня ему нужно!"

Генерал заснул, потому что не хотел больше думать об этом. Заснул, потому что угроза ухода на пенсию, на этот раз во второй раз и навсегда, ему казалась страшнее, чем смерть. Все знали, насколько он был уязвим в этом вопросе. Не исключая и министра. Поэтому он себя и вёл так. Поэтому и пробовал его использовать. Какой простак! Как его за эти годы вывели на передний план политической жизни! Молодчик, не имевший раньше никакой перспективы, могущий остаться на долгие годы юрисконсультом на каком-нибудь консервном заводе или быть секретарём партии неизвестно где. И это в лучшем для него случае.

Генералу ничего не снилось.

Прошло больше получаса, может быть час, когда кто-то взял его за плечо и покачал слегка. Генерал пробормотал:

- Я же приказал не беспокоить меня.

- Да это я! Что, не узнаёшь?

Открыв глаза лишь сейчас, несколько секунд ничего не видел. Затем в помещении начало проясняться, стали различимыми отделка, политическая карта мира размером во всю стену, а затем и защитная униформа прямо перед ним. Это был генерал Петру Михалаке, служивший и сейчас в военном ведомстве, старый приятель, ещё со времён учёбы в Москве. Он о чём-то спрашивал.

- А, ты меня не беспокоишь никогда, - ответил ему генерал, так и не поняв вопроса. - Только вот, я устал чуть-чуть...

- Раз работаешь и ты слишком много...

- Да не повезло мне, как тебе, остаться в Армии.

Все военные, предоставленные в распоряжение полиции, или же моряки, выросшие до адмиралов, или артиллеристы, получившие генеральские звёзды в Министерстве внутренних дел, сожалели о своих должностях, которые имели когда-то в Армии, и мечтали руководить ею.

- Не-ет, - протянул Михалаке, - тебе не на что жаловаться. Я слышал, тебе везёт.

- Который час? - спросил генерал, всё ещё лёжа на диване.

- Да почти обед.

- Хорошо бы кофе...

Позвав секретаршу, поручил ей заказать в буфете два кофе и отправить всех звонящих по телефону на более позднее время. Пускай сейчас никто не беспокоит.

После того, как кофе был готов, и его принесли из буфета на первом этаже Министерства, в котором могли делать заказы только чиновники в должности выше директора, оба генерала начали разговор.

- Я слышал о тебе две вещи, - сказал генерал Петру Михалаке. - Слухи очень противоречивы.

Петру Михалаке был старше и признавал, шутя, что его нервы давно уже сдали. Он был почти дряхлым. По чистой случайности он не был отправлен в отставку руководством Армии, может быть потому, что выглядел смирившимся, и казалось, что он не хотел бы получать ни должностей, ни дополнительных звёзд на погоны. Но это лишь казалось. Выглядел он вечно рассеянным. Постоянно был одет по-военному. На голове волосы росли лишь в области висков, где были всегда растрёпаны и совершенно белыми. Оба генерала были вместе отправлены на пенсию в 1980 году, и после этого на протяжении нескольких лет встречались для игры в шахматы, летом - в парке Чишмиджиу, зимой - у кого-нибудь из них дома. В те времена Михалаке ходил постоянно с шахматной доской в руке, в красно-чёрную клетку, с фигурами, выточенными из кости и из тяжёлого дерева, это был подарок на одном из официальных визитов в Гане. Он не привык играть в шахматы с гражданскими. Ему нравилось много разговаривать во время партии, и всё на свои, армейские, темы. Все партии он начинал впечатляющим гамбитом, с двумя интересными жертвами, этой комбинации он научился у одного грузина в то время, когда учился в академии в городе Фрунзе.

- Какие слухи?

- Первый из них, и, я бы сказал, именно он тебя заинтересует больше, что после выборов ты представлен на должность министра обороны. Я слышал о том, что в планах у тебя есть некоторые комбинации, благоприятные для всех партий. А вот второй слух - наоборот, о том, что существует, якобы, указ, по которому вскоре тебя отправят в отставку.

Генерал никак не отреагировал. Михалаке разочарованно смотрел на него. Его даже не интересует? Поэтому решил спросить:

- Что, не так? Тогда что? Советник президента? Или, может быть, в руководство Гвардии?

Но тот ему не ответил, а улыбнулся:

- Давай лучше сыграем в шахматы.

Генерал Михалаке, которого раньше лишь шахматы и интересовали, только пренебрежительно отмахнулся:

- Прекращай! Сейчас идёт избирательная кампания! Жребий, как ты знаешь, готовится намного раньше.

Он знал, что собеседник был всегда впереди него - и в шахматах, и в закулисных играх.

- Выкладывай, что готовишь. И, особенно, не забывай и обо мне... Знаешь, что я ничего не хочу. Сделаться бы генерал-полковником и сразу выйти на пенсию. Сам прошу. Что касается тебя, уверен, что дела пойдут. Уверен! Мы знаем друг друга столько лет, со времён школы... Знаю, что если сможешь, то и обо мне не забудешь. Этих молодчиков, что сейчас у власти, даже не знаю хорошенько. Я уже был генералом, когда они ещё не были солдатами.

Генерал ему ответил:

- Сегодня я запустил одну совершенную схемку. Не имеет никаких проколов. У меня есть гарантии. Вечером - встреча. Думаю, что сегодня - самый важный день в моей жизни.

Поднялся и открыл окно. Было душно, ему нечем было дышать. Вдохнув глубоко в грудь шумный и пыльный воздух, принесённый ветром с Липсканьской улицы, продолжил:

- Министр постоянно делает мне пакости. Ещё не знаю, что он от меня хочет, но это определённый знак. С ним я разберусь.

Петру Михалаке тут же, слушая его, почувствовал себя не таким одиноким в этом мире молодчиков.

- Ты всегда благополучно выпутывался.

- Но сейчас шаг гораздо более важный и тяжёлый. Мы принадлежим к поколению, которое не гоняется ни за деньгами, ни за приключениями. И не было ли бы нам проще довольствоваться тем, что есть?

Тот улыбнулся.

- Так нас научила жизнь.

- Да, - подтвердил генерал, - так она нас научила, и поэтому часто себя спрашиваю: что мы ещё здесь делаем?

Оба искренне засмеялись. Они имели схожие мнения, и понимали друг друга с полуслова. И с полвзгляда. Генерал был благодарен за понимание и ожидал грядущих событий. Другой генерал, хотя и привык заходить надолго (потому что ему нечем было заняться), поднялся на ноги. Сообщив, что уходит, добавил:

- Нужно ещё зайти кое-куда...

Поцеловавшись на прощание в обе щеки, обменялись рукопожатиями. После этого отсалютовали друг другу по-военному, в шутку.

Генерал, оставшись один, подошёл к окну и выглянул. Глубоко вдохнув воздух, приготовил трубку. В горле чувствовалась сухость и горечь. Нестерпимая горечь. Подумал: "Любопытно! Я хотел с ним сыграть в шахматы. Мне нравилось его побеждать, видеть, как он страдает, и я его побеждал". Подошёл к столу и уселся в кресло. "Лишь одно кресло начальника комиссии" - подумал он снова. Затем осмотрел стол из лакированного дерева, стол, какие есть во всех полицейских участках страны, на котором стоят две кофейные чашки, пустые, а на дне виден осадок. Сон развеялся, генерал хорошо отдохнул. Вспомнил о влиятельном брате майора Кривляну и о его удачных связях, от которых почти всё зависело. Глянул на рабочие папки, документы в которых нужно было просмотреть и подписать. Привкус во рту стал невыносимым, тяжёлым, противным. Почувствовал колючую боль в груди, невыносимую чесотку, которая прихватывает, когда не ждёшь. Хотел позвать секретаршу, но смог издать лишь невыразительный хрип. Хотел подняться и выйти в приёмную, в кабинете было слишком мало воздуха, и поэтому он задыхался. Но сполз на ковёр. Попытался подняться. Увидел ножки стула, корзину для бумаг, трубку, укатившуюся к порогу двери, нижнюю часть деревянной крышки стола, диван, на котором полчаса назад спал. На крючке - генеральскую фуражку. В открытое окно дул ветер. "И ведь какая удачная комбинация была!" - вертелось в голове. Когда, через некоторое время, секретарша вошла за подписанными бумагами, наткнулась на трубку, громко щёлкнувшую и треснувшую под ногой. Увидела серый взгляд, ставший теперь бледно-голубым, но сохранивший следы той угрожающей холодности. Испугавшись, выбежала в холл с фальшивыми дорическими колоннами, с бесконечными рядами обитых кожей дверей, которые теперь никуда не вели, не зная, кому сказать, у кого попросить и о чём...