Читать интересную книгу В поисках потока. Психология включенности в повседневность - Михай Чиксентмихайи

До середины прошлого столетия психологи неохотно занимались изучением счастья, поскольку ведущая бихевиористская парадигма считала субъективные эмоции слишком тонкой материей для научных исследований. Однако за несколько десятилетий «катастрофический эмпиризм» изменил расстановку сил в академических кругах, после чего вновь была признана важность субъективного опыта и исследования счастья возобновились с новой силой.

То, что удалось установить, оказалось одновременно и знакомым, и удивительным. Удивительно, к примеру, то, что, несмотря на многочисленные проблемы и трагедии, люди во всем мире скорее склонны считать себя счастливыми, нежели несчастными. В США, как правило, треть респондентов из представительной выборки утверждают, что они «очень счастливы», и лишь 10 % признаются, что «не очень счастливы». Большинство оценивает себя где-то в середине между этими двумя определениями, называя себя «вполне счастливыми». Такие же результаты отмечены в десятках стран. Как подобное могло произойти, когда философы годами рассуждали о том, как коротка и наполнена страданиями наша жизнь, называя наш мир долиной слез и утверждая, что мы не созданы для счастья? Быть может, причины этого несоответствия кроются в том, что пророки и философы тяготеют к перфекционизму, и несовершенство мира оскорбляет их, тогда как остальная часть человечества рада, что живет в этом мире со всеми его несовершенствами.

Существует, правда, и более пессимистическое объяснение. Если верить ему, люди, утверждающие, что вполне счастливы, либо обманывают исследователей, либо не в силах быть честными даже с самими собой и демонстрируют напускной оптимизм. В конце концов, Карл Маркс приучил нас считать, что хотя фабричный рабочий и может считать себя счастливым, однако на самом деле это субъективное счастье — ничего не значащий самообман, поскольку объективно рабочий находится в плену у системы, эксплуатирующей его труд. Жан-Поль Сартр уверял, что большинство людей живут с «фальшивыми представлениями», притворяясь даже перед самими собой, что обитают в лучшем из возможных миров. А совсем недавно Мишель Фуко и постмодернисты объяснили нам: слова человека никак не соотносятся с реальными событиями, поскольку отражают лишь способ повествования, стиль общения, присущий самому человеку. Когда эти критики самовосприятия рассказывают о важных вещах, которые необходимо признать, они проявляют обычное интеллектуальное высокомерие, свойственное служителям наук, полагающим, что их интерпретация реальности важнее, чем личный опыт множества людей. Так что, невзирая на серьезные сомнения Маркса, Сартра и Фуко, я лично считаю, что, если человек называет себя «вполне счастливым», мы не имеем права игнорировать это утверждение или трактовать его в смысле, обратном сказанному.

Еще один блок известных и все же удивительных данных касается связи между счастьем и материальным благосостоянием. Казалось бы, жители богатых и политически стабильных стран должны чувствовать себя более счастливыми — к примеру, швейцарцам и норвежцам надлежит считать себя более счастливыми, чем грекам и португальцам. Однако это не всегда так, и самый бедный ирландец может заявить о себе как о счастливчике, в отличие от самого состоятельного японца. Но и внутри одного и того же общества связь между счастьем и благосостоянием весьма слаба: так, в Америке разница между ощущением счастья у миллиардеров и у людей со средними доходами ничтожно мала. Между 1960-ми и 1990-ми годами, когда средний доход жителя США в абсолютном долларовом выражении увеличился более чем вдвое, число людей, заявлявших, что они очень счастливы, оставалось на том же уровне в 30 %. Таким образом, исследования, похоже, подтвердили предположение, что для людей, живущих выше черты бедности, дополнительный доход несущественно влияет на шансы быть счастливыми.

На то, сколь счастливым полагает себя индивидуум, оказывает влияние целый ряд его личных качеств. К примеру, здоровый экстраверт с высокой самооценкой, верующий, живущий в стабильном браке, гораздо скорее назовет себя счастливым, нежели страдающий хроническими болезными, разведенный интроверт-атеист с низкой самооценкой. Именно при анализе этих групп скептицизм постмодернистской критики может быть оправданным. К примеру, вполне вероятно, что здоровый религиозный человек будет говорить о себе как о более счастливом, нежели субъект, не отличающийся здоровьем и религиозностью, независимо от реального положения дел. Но поскольку мы всегда пропускаем «сырую» информацию о переживаниях через фильтры интерпретации, рассказы о том, что мы чувствуем, являются неотъемлемой частью наших эмоций. Женщина, заявляющая, что рада работать на двух работах, чтобы у детей была крыша над головой, вероятно, действительно счастливее другой женщины, не понимающей, почему она должна надрываться на одной-единственной работе.

Однако счастье, безусловно, не единственная эмоция, которую стоит принимать во внимание. На самом деле, если человек хочет улучшить качество повседневной жизни, счастье — не тот вопрос, с которого стоит начинать. Прежде всего нужно помнить, что оценки собственного уровня счастья у разных людей различаются гораздо меньше, нежели иные эмоции. Какой бы пустой ни была жизнь того или иного человека, большинство из нас не готовы признать себя несчастными. Более того, ощущение радости бытия скорее характеризует человека, чем его ситуацию. Иными словами, при любых внешних условиях с течением времени одни привыкают считать себя счастливыми, тогда как другие склонны чувствовать себя менее счастливыми. Многие прочие чувства гораздо сильнее зависят от того, что человек делает, кто с ним рядом и где он находится. Соответственно, на них проще влиять, а поскольку они в немалой степени определяют, насколько мы довольны жизнью, в конечном итоге эти эмоции могут сделать нас счастливее.

К примеру, наше ощущение собственной активности, силы и внимательности зависит от стоящих перед нами задач — эти чувства становятся интенсивнее, если мы заняты трудным делом, и слабеют, когда что-то не получается или нам не к чему стремиться. Соответственно, мы можем непосредственно влиять на них, выбирая то или иное занятие. Когда мы чувствуем себя активными и сильными, то и ощущение счастья более вероятно, так что момент выбора дела, в конечном итоге, тоже влияет на ощущение удовлетворенности. Точно так же большинство людей чувствуют себя более оживленными и общительными среди себе подобных, а не в одиночестве. А поскольку хорошее настроение и общение имеют непосредственное отношение к счастью, это, вероятно, объясняет, почему экстраверты оказываются в итоге счастливее интровертов.

Качество жизни зависит не только от счастья как такового, но и от того, что человек предпринимает для того, чтобы его добиться. Если нам не удается разрабатывать цели, придающие смысл нашему существованию, если мы не задействуем свой разум в полную силу, тогда приятные чувства занимают лишь часть потенциала, которым мы располагаем. Нельзя назвать прекрасной жизнь человека, который достигает внутренней гармонии, удаляясь от мира, чтобы «возделывать свой собственный сад», подобно вольтеровскому Кандиду. Без мечтаний, без риска получается жалкое подобие жизни.

Эмоции влияют на внутреннее состояние сознания. Негативные эмоции — грусть, страх, волнение, скука, — производят в мозгу «психическую энтропию», то есть состояние, когда мы не можем полностью сосредоточить внимание на выполнении внешних задач, поскольку оно необходимо нам для восстановления внутреннего субъективного порядка. Позитивные эмоции — счастье, сила, собранность — ведут к психической негэнтропии (понятие, обратное энтропии, упорядоченность. — Прим. ред.), поскольку нам не нужно внимание, чтобы копаться в себе и жалеть себя, и, таким образом, психическую энергию легко направить на любую идею или задачу, которой мы сочтем нужным заняться.

Когда мы принимаем решение сосредоточить внимание на определенной задаче, мы называем это формированием намерения, или постановкой цели. Насколько долго и активно мы будем добиваться наших целей, зависит от мотивации. Таким образом, намерения, цели и мотивация — также проявления психической упорядоченности. Они фокусируют душевную энергию, формируют приоритеты, тем самым наводя порядок в сознании. Без них мыслительный процесс протекает хаотично, и эмоциональный фон очень скоро приобретает негативную окраску.

Цели обычно имеют свою иерархию — от банальных, вроде похода в магазин на углу за мороженым, до желания рискнуть жизнью за свою страну. В течение обычного дня треть людей скажет вам, что занимается определенным делом потому, что хочет именно этого, еще треть — потому, что вынуждена делать это, и, наконец, последняя треть признается, что ей просто больше нечем заняться. Эта пропорция различается в зависимости от возраста, пола и вида деятельности опрошенных: так, дети полагают себя более свободными, чем отцы, а мужчины — чем их жены. Опять-таки, чем бы человек ни занимался дома, он чувствует себя более свободным, чем находясь в офисе.