В середине второго акта, когда Эльвира начала свое гневное соло, Норма подалась вперед. В какое-то мгновение она ощутила непроизвольное желание откашляться. Но оно утихло прежде, чем она попыталась подавить его. Затем возникло снова. На этот раз уже более сильное. Приближался приступ сухого кашля, подобный тому, во время которого из нее выскочил кусочек плоти. Норма чувствовала, как он подступает к горлу. Здесь, в театре, она обязана была этого избежать.
Зажав рукой рот, Норма встала и быстрым шагом пошла по проходу. Ленни в недоумении уставился на нее. Но прежде чем он успел опомниться, она уже скрылась в фойе.
Туалет. Не найдя его, Норма выскочила на улицу и зашагала по Центральной улице с единственным желанием — прокашляться или срыгнуть в сточную канаву.
Когда она набрала в грудь побольше воздуха, боль поутихла, но мысли все еще были полны яростью Эльвиры, преследуемой Доном, и ощущением собственной слабости. Норма открыла рот, и все, что скопилось внутри, хлынуло наружу, как чистая проточная вода. Ее сотрясала эта вибрирующая мощь, вызывающая сердцебиение и ощущение праздника в легких. Изо дня в день, пока она слушала радио, музыка схватывалась и сливалась с каждой клеткой ее существа. Теперь она вырвалась на свободу.
Норма смолкла одновременно с Эльвирой. Перед ней стоял Ленни.
— Ма, — спросил он, — ты в порядке? Она кивнула. Разговаривать не хотелось.
— Это было прекрасно, — тихо сказала она. — Странновато, конечно, но прекрасно.
— Ты так думаешь?
— Да, — подтвердила она, — думаю. С минуту Ленни молчал.
— Завтра мы идем к доктору Пибоди.
— Тише.
Она улыбалась. Норма вновь чувствовала себя девочкой, а мир сиял радугой возможностей. Ей было шестнадцать лет, она сидела в стареньком «шевроле», покуривала и, усмехаясь про себя, мчалась по прямой, как взлетно-посадочная полоса, и гладкой, как стекло, дороге.
В 1711 году перед премьерой своей первой оперы в Лондоне Георг Гендель объявил, что выведет из-за кулис живых, впряженных в колесницу лошадей, устроит фейерверк, что над сценой подвесят плот с тенорами, изображающими борьбу со штормом, и, кроме того, там появится не один, а целых два огнедышащих дракона. Из чего следует, что опера, будь она даже альбукеркской оперой, никогда не чуралась новшеств.
Бен сказал Норме, что на прослушивании у нее два преимущества. Во-первых, возраст. Ведь нелегко сделать из хорошенькой тридцатилетней дивы семидесятипятилетнюю старуху. Норме же и так было семьдесят пять, кроме того, она, в отличие от молодой дивы, против таких ролей не возражала. Во-вторых, у нее имелся голос. Раз уж директора убедили прослушать ее, значит, место у нее в кармане.
Прямо скажем, главных ролей ей не доставалось. Она изображала то старую вдову, то сварливую свекровь, то веселую трактирщицу, то древнюю гадалку — короче, играла любые роли, которые подходили ей по возрасту и не были достаточно значительными, чтобы на них претендовали более молодые певицы. А Норме эти персонажи великолепно удавались. Она даже пользовалась успехом.
«Ага, — мысленно торжествовала она, прыская в горло из ингалятора. — Полюбуйтесь-ка на меня. Чем я не Великий Карузо?»
Следующие два года промелькнули незаметно. Норма опасалась, что ее голос приобретет металлическое, нечеловеческое звучание, свойственное его источнику. Но всему наперекор голос звучал как нельзя более человеческим. «Как выдержанное терпкое вино», — выразился один из критиков в Кистоуне. «Блестящее звучание», — отметил другой в Скоттсдейле. А дальше она и не ездила. Юго-Западная опера в те годы испытывала финансовые трудности, и их гастроли ограничивались с востока Амарилло, а с запада — Нидлсом.
Норме было все равно. Музыка никогда не надоедала ей. Пение никогда не теряло для нее своего блеска. Но однажды, когда она прослушивала запись «Риголетто», готовясь к роли Мадда-лены (читать ноты она так и не научилась), Норма взглянула в зеркало. Внешность ее не претерпела особых изменений. Но что происходило внутри? Качество ее пения, похоже, за два последних года улучшилось. Она больше не кашляла. О болезни напоминали лишь ежедневная доза FTV да два рентгеновских снимка, которые она вставила в рамки и водрузила на стену.
Норма пристальнее вгляделась в свое отражение. Она разменяла восьмой десяток, и это было заметно по ее лицу. «Что же происходит там, внутри? Я должна была умереть еще два года назад. Я живу взаймы».
Норма испытывала глубокую уверенность в том, что майты просто выжидают.
— Чего они ждут? — спросила она Бена, потягивая кофе. Март выдался теплым, и они зашли в кофейню под открытым небом, расположенную рядом с театром. Был день рождения Нормы.
— Что вы имеете в виду? — Бен, ошарашенный, откинулся на спинку стула.
За последние несколько лет он пополнел, хотя, по сравнению с обычными людьми, был все еще худым. Теперь его глаза и рот казались вполне пропорциональными размеру лица.
— Разве вы не счастливы?
— Разумеется, счастлива.
— Тогда не спрашивайте.
Норма фыркнула и помешала кофе.
— Это и было тем чудом, при котором вы хотели присутствовать?
Бен улыбнулся ее безмятежности.
— Я уже достаточно наприсутствовался.
— Эти майты столько всего сделали. Что у них на уме? Почему они остановились?
— Их остановила FTV.
— Не верю я в это. Думаю, что FTV была не более чем советчиком. Наверняка они следовали своему выбору. По какой-то причине.
— Вы считаете их умнее, чем они есть на самом деле. Бен зажмурился под весенним солнышком.
— Дело не в уме. — Норма побарабанила пальцами по столу. — Чтобы иметь цель, много ума не надо. А у них есть цель. Как вы там говорили? Мое пение было побочным продуктом достижения их цели.
— А вы как думаете — что это за цель?
— Откуда мне знать? Отправить послание на Луну? Слетать на Арктур? Построить усовершенствованное метро? — Норма прокрутила все это в голове. — Своим пением я обязана им.
— Ничем вы им не обязаны. Считайте это наградой за хорошо прожитую жизнь.
Норма с довольным видом хихикнула. Она с точностью часового механизма чувствовала уходящее время. Выбор был за ней. Майты убедили ее в этом. Что ж, ей уже восемьдесят. Когда же еще выбирать? Когда она лишится разума и зубов, выбора у нее уже не будет. Так почему бы не сейчас, пока они еще есть?
— Черт возьми, — пробормотала она. — Я готовилась умереть от рака легких. Чем эти штуки хуже?
Бен встревоженно подался вперед:
— Что вы такое говорите?
Норма проследила за тем, как какой-то велосипедист пробивается сквозь уличную толчею.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});