Читать интересную книгу Космический марафон - Эрик Рассел

Самого критического момента я не помню, поскольку потерял сознание за двадцать минут до его наступления. Думаю, ни к чему описывать ужас, который мы в те минуты переживали. Кажется, я тогда даже был немного не в себе. Я чувствовал себя кабаном, которого заживо медленно поджаривают на вертеле в пламени очага. Именно тогда я в первый и последний раз в жизни возненавидел Солнце и больше всего на свет возжелал его гибели. А вскоре после этого я отключился и больше уже ничего хотеть не мог.

Наконец я снова очнулся и с трудом пошевелился — ремни по-прежнему удерживали меня. Это произошло через девяносто минут после прохождения критической точки. Мой затуманенный разум с трудом осознал тот факт, что до теоретического спасения осталось всего полчаса.

Оставалось только гадать, что творилось в отсеке в то время, пока я валялся без сознания, но тогда мне совершенно не хотелось думать. Солнце полыхало во много миллионов раз более свирепо, чем глаз самого свирепого тигра, и в сотни тысяч раз сильнее любого тигра жаждало нашей плоти и крови. Пылающие языки пламени пытались лизнуть крошечный кораблик, внутри которого в ужасе скорчилась кучка полумертвых существ, приготовившихся к самому худшему.

А в самом носу этой стальной капельки, один как перст, за пультом перед кварцевыми иллюминаторами восседал Эл Стор, наблюдая, как все ближе и ближе к нам становится пылающий ад.

С трудом поднявшись на ноги, я пошатнулся и снова рухнул на место, как тряпичная кукла. Корабль, похоже, перестал вращаться и теперь пулей летел вперед.

Первыми пришли в себя марсиане. Я заранее знал, что так и будет. Один из них помог мне принять вертикальное положение и придерживал меня, пока я снова не обрел контроль над своим измученным телом. Тут я заметил, что еще один марсианин растянулся поверх потерявших сознание Макналти и еще трех пассажиров. Таким образом он частично прикрыл их от невероятного жара. Судя по всему, они особо не пострадали и вскоре могли прийти в чувство.

С трудом доковыляв до интеркома, я включил его и попытался связаться с рубкой, но безуспешно. После первой попытки мне пришлось минуты три набираться сил, а потом я попробовал снова. С тем же успехом. Эл либо не хотел, либо был не в состоянии отвечать.

Но меня это не смутило, и я предпринял еще несколько попыток добиться от него ответа. Никакого результата. Эти усилия закончились еще одним обмороком, и я снова повалился на пол. Жара была ужасающей. Мне казалось, что я высох, как мумия, пролежавшая в песке не меньше миллиона лет.

Кли Янг приоткрыл дверь и, с трудом перевалившись через порог, выполз в коридор. На нем по-прежнему красовался дыхательный аппарат. Через пять минут он вернулся и сквозь диафрагму шлема произнес:

— До рубки невозможно добраться. Все двери закрыты, и за ними, похоже, жарко, как в печи. — Он обвел отсек взглядом, взглянул на меня и, прочитав в моих глазах немой вопрос, добавил: — Воздуха на носу совсем нет.

Отсутствие воздуха означало только одно: иллюминаторы в навигационной рубке приказали долго жить. Иначе воздух оттуда никуда бы не делся. Что ж, все необходимое для ремонта у нас имелось, и когда станет ясно, что мы выбрались из переделки, можно будет не спеша все привести в порядок. А пока корабль сломя голову несся непонятно куда, неизвестно, правильным курсом или нет, с оставшимся без воздуха носовым отсеком и пугающе молчащим интеркомом.

Поэтому мы продолжали просто сидеть и восстанавливать силы. Последним пришел в себя инженер — пациент Сэма, — опять-таки с его же помощью. Макналти вытер со лба пот.

— Четыре часа позади, ребята, — произнес он с каким-то мрачным удовлетворением. — У нас все же получилось!

И, клянусь Юпитером, от этих слов капитана раскаленный воздух в отсеке сразу показался градусов на десять прохладнее. Мы из последних сил выразили свой восторг по этому поводу. Удивительно, как спад напряжения сразу дает о себе знать: мы буквально за одну минуту оправились от слабости и уже были готовы к чему угодно. Но потребовалось еще четыре часа, прежде чем четверо инженеров в скафандрах сумели проникнуть в ад, который царил в навигационной рубке, и вернулись, неся с собой Эла Стора.

С величайшей осторожностью они положили его на койку в мед отсеке. Я бестолково топтался возле безмолвного могучего тела, всматриваясь в сожженное до черноты лицо и без конца повторяя:

— Эл, Эл! Ну как ты?

Видимо, он все же меня услышал, потому что вдруг слабо шевельнул пальцами правой руки, а из его груди вырвался какой-то скрипящий звук. Два инженера отправились в его каюту и принесли оттуда столь поразивший меня при первой встрече огромный кожаный баул. Они тут же закрыли дверь, оставшись с Элом, а меня и марсиан выставили за дверь. Кли Янг слонялся взад-вперед по коридору с таким видом, будто не знал, куда девать свои щупальца.

Сэм вышел к нам примерно через час, и мы тут же бросились к нему:

— Как Эл?

— Он полностью ослеп. — Сэм сокрушенно покачал кудрявой головой. — И вряд ли сможет говорить — уж больно ему досталось.

— А, так вот почему он не отвечал по интеркому! — Я посмотрел Сэму в глаза: — Ты сможешь… сможешь ему чем-нибудь помочь?

— Тут одного желания мало. — По сероватому лицу Сэма было видно, что он и сам страшно переживает. — Ты же знаешь, я и сам рад бы поставить его на ноги. Но не могу. — Он бессильно развел руками. — Это далеко за пределами моих скромных возможностей. Ему может помочь разве что сам Йохансен. Вот когда мы вернемся на Землю… — Он не закончил фразу и снова скрылся в медотсеке.

Кли Янг печально вздохнул:

— Как жаль!

Эту сцену я не забуду до конца своих дней. В тот вечер мы присутствовали в качестве почетных гостей на заседании Астроклуба в Нью-Йорке. И тогда, и теперь членами этого клуба могли стать только самые замечательные люди на свете. Для этого нужно было в отчаянной аварийной ситуации совершить подвиг, граничащий с чудом. Тогда в клубе состояло всего девять человек, а сейчас — двенадцать.

Председательствовал Мейс Уолдрон — замечательный пилот, который в две тысячи двести третьем спас марсианский лайнер. С иголочки одетый Мейс стоял во главе стола, а рядом с ним восседал Эл Стор. На противоположном конце стола сидел, как всегда самодовольно улыбающийся, розовый и пухлый Макналти. Возле нашего капитана занял место седовласый старик, великий ученый, гениальный Йохансен, создатель Л-серии. Остальные места за столом, с трудом скрывая смущение, занимали члены экипажа нашей «Колбаски», включая марсиан и трех пассажиров, которые в честь такого знаменательного события решили отложить переселение на Венеру.

Разумеется, не обошлось и без парочки журналистов, вооруженных камерами и микрофонами.

— Джентльмены и ведрас! — произнес Мейс Уолдрон. — Вы присутствуете при беспрецедентном в истории человечества, а также в истории нашего клуба событии. И именно поэтому я считаю вдвойне почетной для себя обязанностью и честью предложить принять Эла Стора, аварийного пилота, в полноправные и почетные члены нашего Астроклуба.

— Согласны! — тут же в один голос прокричали сразу три члена клуба.

— Благодарю вас, джентльмены. — И он выжидательно приподнял бровь.

Восемь рук разом взметнулись вверх.

— Принято, — сказал он. — Единогласно.

Бросив взгляд на сидевшего рядом с ним неподвижного и хранившего молчание Эла Стора, председатель начал петь ему дифирамбы. Он просто соловьем заливался, перечисляя его заслуги, а Эл сидел с совершенно безразличным видом.

Я обратил внимание, что улыбка Макналти, сидящего за дальним концом стола, становилась все шире и шире, а старик Йохансен бросал на Стора взгляды, полные отцовской любви, со стороны выглядевшие довольно забавно. Остальные также не сводили глаз с сохранявшего совершенно невозмутимый вид адресата столь пышной речи. Разумеется, камеры тоже были направлены исключительно на него.

Я тоже последовал примеру остальных и обратил наконец внимание на виновника торжества, отметив про себя, что восстановленные глаза Эла прямо-таки сияют, хотя лицо по-прежнему остается совершенно невозмутимым, несмотря на все почести, славу и отеческую гордость Йохансена.

Но минут через десять я все же увидел, как Л-100Р заерзал на месте, явно смущенный происходящим.

Так вот, если кто-нибудь начнет убеждать вас, что у роботов нет чувств, — не верьте!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Путешествие на Механистрию

Мы стояли на балконе Седьмого Административного Здания Террастропорта. Никто из нас даже представить себе не мог, какого черта нас вызвали так неожиданно и почему отменен наш обычный утренний рейс на Венеру.

Вот мы и слонялись без дела, а во взгляде каждого из нас можно было прочесть один и тот же немой вопрос, на который никто из нас не мог дать ответа. Однажды мне довелось увидеть группу из тридцати венерианских гуппи, в совершенном отупении наблюдающих, как шотландский терьер Фергус размахивает хвостом, и отчаянно напрягающих свои гороховые мозги в тщетных попытках понять, почему у странного существа подергивается одна из конечностей. Мне казалось, что сейчас мы очень напоминаем этих тупиц.