Он думал о том, что в конце концов полное имя его жены - Мария де Гуаделупе.
- Tu cafe [твой кофе (исп.)], - сказала она и сразу же, как он вошел, стала его наливать, горячий, крепкий, сладкий. - Tu quieres una torta? [Хочешь лепешку? (исп.)]
Сначала он обращался с ужином осторожно. Однако было похоже, что в этот вечер горло не станет ему никак препятствовать, несмотря на расстроенное у него чувство вкуса, за счет которого ему почудился странноватый привкус в еде. Потом, когда она уже заканчивала мытье посуды, он подошел и обнял ее, одна рука обвилась вокруг талии, другая легла на грудь; он нежно и задумчиво прикусил ей зубами кончик уха. Как обычно, она сказала: "Como no?" [Да, конечно (исп.)]
Но не сказала вслед за этим: "Ay, bueno!" [Ай, славно (исп.)], как делала всегда. А еще вслед за этим, огорчившись из-за неудачи и утомившись от отчаяния, он принялся думать о другом, и в голову ему пришла мысль.
Конечно же, если ему удастся сделать потрясающий ход, например арестовать для разнообразия кого-нибудь помимо бузотера-burracho [пьяницы (исп.)], конечно же, это восстановит столь сильно поколебавшееся доверие департамента полиции, то есть дона Хуана Антонио. По крайней мере, так он рассуждал. У него имелось смутное подозрение, что план этот не является совершенством, и, если внимательно над ним поразмыслить, в нем, пожалуй, вскроются недостатки. Но ему не хотелось так уж внимательно над ним размышлять: слишком это большое усилие, чересчур много голосов, бормочущих гадости, отвлекая и тревожа его, а кроме того, если он откажется от этого плана, зачем тогда вообще вставать? Боли усилились, и он понимал, что не сможет уснуть снова. Значит, надо встать, а раз так, ничего больше не остается, как выйти из дома.
А потому надо все-таки попытаться осуществить этот план.
Он встал, оделся, застегнул ремень с кобурой, проверил, на месте ли фонарик, и вышел на улицу.
Ничто на горизонте не возвещало о приходе зари. Огромные белые звезды сверкали в черном небе. Он принялся искать самую огромную из них, Венеру, припомнив рассказы о ее значительности во времена прежней религии, до завоевания, однако то ли она еще не взошла и не стала утренней звездой, то ли он не там искал, то ли ее загородило какое-нибудь дерево или хлом...
Фонарик ему пока не понадобился, ведь он знал здесь все дорожки так же, как собственный дом или собственную жену. Знаком ему был и пень, который вдруг... но не так, чтобы неожиданно... начал злобно хрипеть: "Carlo el loco. Carlo el loco [Карло - сумасшедший (исп.)]. Скоро ты окажешься в Мизерикордии. Ja ja! Loco Carlo! [Ха-ха! Сумасшедший Карло (исп.)]"
Офицер вытащил револьвер, потом засунул его обратно. Без сомнения, пуля тут не поможет. "Погоди, - сказал он. - Как только станет светло и я справлюсь с прочими обязанностями, я вернусь, разрублю тебя, оболью petroleo [бензином (исп.)] и сожгу. Погоди".
Пень тут же смолк и попытался спрятаться в темноте. Но Карлос прекрасно знал, где именно он находился; он пошел дальше, думая о нем и угрюмо тряся головой. Он напряг слух, но шума, который он рассчитывал услышать, не было. Конечно, злоумышленники занимались своим самобытным делом за много километров отсюда, на лесистых склонах гор. Охотившиеся на оленей браконьеры обычно прочесывали каждый участок вдвоем; один из них держал яркий фонарь, который привлекал и завораживал зверя, а второй стрелял в него, пока тот стоял, выйдя из укрытия. Одному человеку вполне под силу унести половину оленьей туши. Таким браконьерам не нужны ни дороги, ни тропинки на пути туда или обратно; бесполезно пытаться их поймать.
Дело, однако, обстояло иначе с лесорубами, этими расхитителями природных ресурсов и национального наследия, лишавшими холмы покрывающих их лесов и тем самым подвергавшими их эрозии! Чем дольше он о них думал, тем яснее осознавал, какое зло причиняют их преступления. Более того, подумать только, как безобразно они мошенничают даже в городе... Если вспомнить, как эти двоюродные братья Эухенио и Онофрио Крус (отъявленная парочка!) мололи языком и насмехались над ним всего лишь вчера на рыночной площади. По сути дела, не только вчера, если призадуматься. А почему? Безо всякой причины. Так что прежняя позиция Карло - неправильна, это ясно. Лесорубы - не просто бедолаги, тяжким трудом зарабатывающие себе на пропитание, которым в данный момент burocratas [бюрократы (исп.)], преследующие собственные нечестные цели, запретили даже трудиться; вовсе не достаточно противостоять людям с топорами и предупреждать их. Над тьмой лесов протянулись сполохи, красные, малиновые, алые. Нужно хорошенько их проучить, раз и навсегда. Ladrones. Hijos de putas [Воры. Шлюхины дети (исп.)].
Но даже двое мужчин не смогут дотащить из леса в город столько дров, чтобы усилия оправдались. Лесорубу необходима лошадь, мул или, на худой конец, осел. А потому ему приходится придерживаться мощеных или хотя бы утоптанных дорог. По эту сторону города таковых находилось никак не меньше двадцати, но по мере приближения к нему они все чаще сливались друг с другом, так что на данный момент из практических соображений их число можно свести к пяти. Дорога Сан Бенито вела к главной автостраде, пролегавшей чересчур далеко в южной стороне: с наступлением светлого времени они окажутся на виду. Дорога к старому монастырю проходила через контрольный пункт. Третья - излишне длинна и извилиста, четвертая - в последние месяцы совместилась с одним из местных ручьев. Карлос не был особенно силен в арифметике, однако с изрядной уверенностью решил, что остается всего одна дорога. Он обнаружил, к собственному удивлению, что как раз вышел на нее, вероятно, за то время, пока считал. Теперь оставалось решить, где именно или хотя бы примерно, находится лучшее место на этой дороге для emboscada [засады (исп.)]. Окажись он слишком близко к лесу, преступники снова смогут в нем укрыться. А если слишком близко к городу, им удастся спрятаться в каком-нибудь доме или патио. Идеальным было бы такое место, где дорожная колея углублялась бы, а по обе стороны, не слишком далеко и не слишком близко, шли бы стены. Такое место оказалось не только идеальным, но и реальным; более того, там обнаружилась ниша, в которой некогда стояла статуя Ла Гуадалупана, до того как в республике отделили церковь от государства. Карлос захихикал, подумав, как удивятся негодяи, когда он вдруг выскочит из этой ниши с пистолетом в руке!
Он все еще хихикал, но тут что-то вцепилось ему в ногу, и он растянулся.
При падении он ударился спиной и всеми прочими костями. От этого ему стало тошно, а все задремавшие было боли разгорелись с новой силой. Заулюлюкали, затараторили насмешливые голоса, лица показывали ему рожки и плевали в него. Он лежал там, на дороге, борясь с удушьем и с безумием, всхлипывая. Постепенно дыхание возвратилось к нему. Темнота вновь стала просто темнотой. Он принялся ощупывать землю вокруг, пальцы его во что-то уткнулись и с отвращением отдернулись. Он продолжал шарить рукой и нашел фонарик. Желтый луч осветил лежавшую на дороге фигуру, и он разразился долгим пронзительным криком, исполненным ужаса и муки: на спине в луже крови лежало тело мужчины. Рубашка, брюки, руки и ноги, - все, что положено человеку, находилось на месте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});