Читать интересную книгу От часа тьмы до рассвета - Вольфганг Хольбайн

Когда я нагнулся за оружием и поднял его, меня прошиб холодный пот. Мой желудок болезненно сжался, и мне пришлось подавить приступ рвоты. У меня было чувство, как будто я делаю нечто запретное, аморальное, более того, нечто невероятно ужасное. Этот проклятый нож прервал две человеческие жизни, и на какой-то краткий миг у меня было чувство, как будто холод отточенного как бритва металла пронзил кончики моих пальцев, устремился по моим сосудам к сердцу и крошечной занозой застрял в нем, чтобы превратить его в кусочек льда. Мне сразу представилось, что в результате я, наверное, мог бы невольно превратиться в кровожадное чудовище, но я мысленно успокоил себя, что это страшное предположение — всего лишь часть абсолютно нормального безумия, которое медленно овладевало мной в результате пережитых ужасов последних часов. Пожалуй, следовало бы больше беспокоиться, если бы я не ощущал ничего подобного, сопротивляться этому было бесполезно. В данной ситуации было бы ненормально оставаться абсолютно нормальным. Это всего лишь кусочек стали, мысленно успокаивал я сам себя, только кусочек металла — и ничего больше, и он не имеет над тобой никакой власти, наоборот, — это нечто, что может действовать послушно твоей собственной воле. Я не мог допустить, чтобы я сам своими сумасшедшими мыслями довел себя до состояния, когда стал бы бояться этого оружия сильнее, чем Карл, у которого я с его помощью собирался выведать ту или иную страшную тайну. И если я сам буду бояться этого проклятого ножа, зажатого в моей руке, этого нельзя будет не заметить. Карл был грандиозным актером, он, дрожа, сидел передо мной и молча, перепуганным взглядом молил о сострадании. Я должен переиграть его.

Большим пальцем руки я провел по действительно поразительно остро отточенному лезвию ножа, как бы пробуя его.

— Достаточно остро для бритья, — тихонько проговорил я, так что можно было подумать, будто я разговариваю сам с собой, но достаточно громко, чтобы Карл обязательно услышал мои слова.

— Очень острый! — голос Карла был не громче моего, но звучал пронзительно. Он испуганно отдернул руку, которая все еще была протянута ко мне, прижался спиной к скромным встроенным кухонным шкафам и мрачно посмотрел на меня.

— Ну что ж, тогда доведем дело до конца, — сказал я, смиренно пожал плечами, вздохнул, подошел к нему. Затем, наклонив голову, я смерил его взглядом, высоко подняв бровь, как будто раздумывал, в каком месте сделать первый разрез.

Толстый хозяин гостиницы вытаращил глаза и начал со свистом хватать воздух.

— Ты ведь только шутишь, правда? — он нервно, истерически хихикнул и смущенно пролепетал: — Это классно… Я люблю людей с юмором. Я… я не пропускаю ни одной юмористической передачи. А ты любишь комедии, Франк?

Я быстро взглянул на дверь кухни. Элен с Юдифью давно уже были на верхнем этаже. Я постарался сделать так, чтобы он успел заметить, когда снова повернулся к нему, мою самодовольную, как бы нечаянную и не адресованную ему улыбку, прежде чем мое лицо превратилось в холодную, бесстрастную маску. Даже хорошо, если хозяин гостиницы будет считать меня слегка сумасшедшим, это сделает меня более непредсказуемым в его глазах.

Карл провел своим мясистым языком по пересохшим губам. Он напомнил мне жирного червя, придавленного между двумя сэндвичными булками. Кроме того, он зверски вонял. Было невыносимо находиться рядом с ним. Так он написал в штаны, когда возле него убили Эда! Несколько коротких мгновений я раздумывал, не случилось ли бы со мной нечто подобное, если бы я оказался в такой ситуации и все обстояло бы именно так, как он описывал, и если бы мне действительно пришлось пережить то, что в непосредственной близости от меня убили человека. Возможно ли что-либо более жуткое? И все же я пришел к выводу, что мой мочевой пузырь определенно должен был бы выдержать. Даже если бы рядом со мной происходила настоящая резня, я не впал бы в эту унизительную для меня самого слабость! Карл, этот жалкий, ничтожный клоп, был мне решительно противен. И если он не убийца, то по какой причине убийца не тронул его? Было бы легче легкого убить и его, и если бы я был на месте этого извращенного, кровожадного убийцы, то для меня было бы просто наслаждением отрезать несколько кусочков шкурки и сала с его живота, и я не упустил бы такой возможности. Единственной причиной, приходившей мне в голову, по которой убийца мог оставить жизнь этому вонючему типу, было то, что он почему-то хотел, чтобы остался живой свидетель. Именно Карл мог так ярко и драматично описать нам, что тут произошло, не имея при этом возможности указать прямо на кого-либо. А в его панике было что-то заразительное. Кто бы ни был этим убийцей, он или она не был абсолютным безумцем. Убийства были детально спланированы, и, возможно, мы все время находились под бдительным наблюдением.

У меня в горле набух твердый, большой комок и появился неприятный привкус. Я задрал голову и, внимательно осматривая потолок в поисках чего-то подозрительного, медленно повернулся вокруг своей оси. Камеры, пронеслось у меня в голове. Может быть, здесь где-то спрятаны камеры? А что, если где-то в подземном ходе или в какой-то отдаленной комнате сидит убийца и через портативный компьютер следит за каждым нашим движением, прислушивается к каждому нашему слову. Он сидит, развалясь и широко расставив ноги, в своем кресле и смотрит на огромную стену из видеомониторов, возбуждаясь от все более распространяющейся в этих страшных развалинах паники, предвкушая остатком своего рассудка наслаждение от следующего жуткого убийства?

Я снова повернулся к сидящему на корточках хозяину гостиницы. Мой взгляд скользнул по окровавленному клинку кинжала, который все еще был зажат в моей руке и которым еще несколько секунд назад я был готов пытать Карла. И кто из нас извращенец? Я или убийца?

— Если честно, я тоже не люблю комедий, — раболепно сказал он.

Это он, подумал я. Карл — извращенец. Мне осточертело его раболепное бормотание. Я зримо представил его себе в трико из лаковой кожи с головы до ног, в плотно облегающей лицо маске с прорезями для глаз и рта, закрывающей все остальное лицо, с ошейником вокруг шеи, веревка от которого протянута к хозяйке-настоятельнице. Не думаю, что его вид в реальности был намного привлекательнее этого.

— В них все время одно и то же, и они высмеивают людей, которые просто не могут защищаться.

Хозяин гостиницы засмеялся каким-то неуверенным, нервозным смешком. Его зрачки быстро бегали туда-сюда, и, казалось, он сам не знает, в какую сторону он повернется, если вдруг наберется куража встать и выпрямиться передо мной.

— Это не мой уровень, понимаешь, — спешил высказаться он. — Я когда-то активно участвовал в движении сторонников мира, участвовал в Бонне в большой демонстрации против гонки вооружений. Местные жители, кстати, всегда были за вооружение и считали меня сумасшедшим. У них такой узкий кругозор, что они дальше своего носа не видят. А я всегда считал себя обязанным…

— Ты что, всерьез полагаешь, что меня все это интересует?

Я схватил рулон скотча, который Стефан положил на кухонный стол после того, как прикрутил хозяина гостиницы к стулу.

— Если ты и дальше будешь болтать, я заткну тебе рот. С такими лицемерами, как ты, я не церемонюсь, — сухо проговорил я. Это были первые совершенно искренние слова, что я произнес с того момента, как из кухни вышли Элен и Юдифь, оставив нас наедине с Карлом. — Поднимайся.

— Но… я… Что ты?.. — беспомощно забормотал Карл.

— Вставай, — сказал я спокойно, но настойчиво. Хозяин гостиницы еще немного помедлил, затем начал не спеша подниматься, опираясь спиной о кухонный шкаф, при этом его промокшие джинсы издавали отвратительный, грязный шорох, отделившись от пластикового пола. Я состроил брезгливую гримасу и жестом показал ему, чтобы он повернулся. — Руки за спину! — резко скомандовал я.

— Что… что все это значит? — Карл даже не подумал последовать моему приказанию, вместо этого он, наоборот, испуганно повернулся ко мне.

Я ничего не ответил. Да, собственно, я и сам не знал, что я здесь делаю, не было никакого рационального объяснения, которое оправдывало бы то, что я собирался связать грузного хозяина гостиницы или мучить его еще каким-нибудь образом. Я оправдывал свои действия тем, что чувствовал: он о чем-то умалчивает; мне казалось, что он каким-то образом сознательно участвовал во всех наших несчастьях, либо даже имел отношение к смерти Стефана или Эда. Но это были лишь предлоги, которыми я пытался облегчить свою собственную совесть. На самом деле я даже был рад, что Эда больше нет среди нас, и даже мое сожаление о смерти Стефана ограничивалось лишь тем обстоятельством, что с его уходом я лишился последней возможности мужской поддержки в этом замке ужасов. В действительности это с трудом переносимое, горькое чувство беспомощности и обреченности, которое вызвали во мне слова Юдифи, постепенно превратилось в какое-то с трудом сдерживаемое бешенство, а хозяин гостиницы оказался добровольной жертвой, на которую я мог обрушить свою горячую ненависть. Толстый хозяин гостиницы не вызывал ничего, кроме досады, раздражения, гнева. И даже если он и не был убийцей, которого мы искали, он был как минимум пособником преступника, который блуждает где-то здесь. Кроме того, он всех нас привез сюда. И его пощадили, когда убили Эда, хотя он в тысячу раз больше заслуживал смерти!