Читать интересную книгу Практика по фольклору - Елена Саринова

— Что?.. — и придет же такое на ум.

— Я спрашиваю, Бонна курирует вашу практику?

— Да, она самая.

— Да что вы говорите? — сверкнула глазами дарительница, а потом, опустив их на книгу, нежно провела ладонью по потрепанной корочке. — И как же она меня тогда просила… — и как же она это сказала…

Избитое литературное выражение «ночная тишь» в этом странном лесу никогда бы актуальным не стало. Если только уши заткнуть. Потому что за распахнутыми настежь окнами сейчас постоянно что-то ухало, крякало и уныло подвывало. Иногда, правда к местному «хору» присоединялись и более приличные звуки, к коим в этом месте можно было отнести ученый храп за тонкой комнатной стенкой. Но, Ивану Вичнюку на такие мелочи отвлекаться было некогда. Потому как он был чрезвычайно занят. Иван Вичнюк, под светом из двух магических шаров, любезно запущенных хозяйкой, переписывал сказки про отягощенных хтонизмом лягушек. «Лягушка и три бога», «Лягушачье счастье» и «Царевна-лягушка» уже подсыхали чернилами на другом краю стола. Оставались еще две, также выбранные с профессиональной скрупулезностью (по наименьшему количеству текста). А потом бы еще почитать и сам достойный труд и, возможно, даже проникнуться сутью… Очень бы хотелось… Если только время… Время…

— Да что там за канитель такая? — к уже привычному лесному разноголосью теперь отчетливо прибавился и тихий металлический скрежет. Иван встал из-за стола, потянулся и вышел на узкое подобие балкона. — Мать же твою… альма матер, — призрачный рыцарь в полном облачении, замер и отвесил студенту полновесный поклон. — А-а…

— Рот закрой.

— Что?

Стоящий рядом Фрош смачно зевнул:

— Рот, говорю, закрой. И не вздумай вступить с ним в беседу — потом до утра не отстанет.

— А-а, — скосился парень вниз, на торчащего в выжидательной позе призрака. — А кто это?

— Это? Герберт Лазурный, — скривился туда же малец. — Слышал про такого? — и еще бы он про такого не слышал?! Да он про такого не только слышал — он такого изучал! И он за такого получал! И он бы сейчас этого такого… — Примула его надрессировала без разрешения помалкивать. А раньше вообще житья не было: придет и ноет.

— Что, и даже после смерти? — не хорошо прищурился на писателя студент-словесник. Тот в ответ недоуменно скривился. — Таких, видно… Кстати, а он чего здесь то делает?

— Так, Лазурный же. Назвал сам себя в честь соседнего леса. Видно, поэтому здесь и болтается, — уселся подросток на доски, свесив между перильных балясин босые ноги. — Говорит, что охраняет. Миссия у него. А еще к Примуле приставал со своими незавершенными произведениями.

— Да что ты? — шлепнулся рядом Иван. — Вот это… новости. Вот это тема для диплома, — сам себе удивился он. А что?.. А ничего — попробуй потом докажи подлинность первоисточника. Да эта же Бонна Мефель его вместе с призраком… — Жаль.

— Чего жаль? — не поворачиваясь, уточнил Фрош.

— Abiens, abi. Уходя, уходи… А где конь то его по кличке Призрак? Вот была бы компания: призрак Герберта Лазурного и его конь, дважды Призрак.

— Ага. Коня нам тут еще не хватало, — угрюмо хмыкнул подросток.

— Вам? — глянул на него студент. — Так ты ж, вроде, в столицу решил отсюда мотануть? У тебя там кто?

— В Куполграде? Родственники. Пора выходить в «большой мир», — произнес он совсем как взрослый. После чего Иван пригляделся к мальцу еще внимательнее. — Ты чего? — прищурил тот на парня свои голубые глазищи.

— Да так, ничего… Пора мне — скоро рассвет и выдвигаемся.

А потом встал и, бросив взгляд на тоскливо застывшую внизу фигуру, пошел назад к своим хтоническим лягушкам…

Глава 5

«…Получив с королевны обещанье, лягушонок нырнул в воду, опустился на самое дно, быстро выплыл наверх, держа во рту мяч, и бросил его на траву. Увидав опять свою красивую игрушку, королевна очень обрадовалась, подняла её с земли и убежала.

— Постой, постой! — крикнул лягушонок. — Возьми и меня с собой, ведь мне за тобой не угнаться!

Но что с того, что он громко кричал ей вслед своё „ква-ква“? Она и слушать его не хотела, поспешая домой…»

отрывок из «Сказки о Короле-лягушонке или о Железном Генрихе».

— Можно подумать, ты — первый столичный видарь, — Фрош поддернул на плече широкую сумочную лямку и с вызовом уставился на Ивана. Тот лишь вздохнул.

А и правда — какая ему разница, как это лесное недоразумение выглядит со стороны? Подумаешь, штаны по колено обрезаны (ведь подшиты же и чистые), и рубаха, завязанная на бедрах узлом, по всему остальному организму полощется корабельным парусом? Главное:

— Идти будем быстро. До ближайшей отсюда деревни — двадцать миль. Считай, наша сегодняшняя норма, — и вот теперь точно с пристрастием глянул на загорелые подростковые ноги. Точнее на то, во что они обуты. Фрош в ответ потер одной об другую:

— Ботинки — почти новые. Я их всего два раза надевал. Так мы идем или нет?

— Идем. Только…

Ну, вот странные все ж, отношения у этих родственных душ, с какой точки зрения не оцени. Если вспомнить, как его собственная ба… бабушка, вчера на рассвете Ванюшу дорогого провожала и сравнить с госпожой Брэмс… Она вообще, проснулась там, у себя наверху?

— Так мы идем или нет?

— Идем. Можно подумать, я — ее внук, — буркнул студент и направился в сторону вчерашней своей тропки.

— Эй, нам туда, — тут же внесли коррективы в маршрут.

— То есть? — опешил Иван.

— То есть, правее и уже нормальной дорогой. А той, что ты вчера причапал, сто лет уже никто не пользуется.

— Ну, надо же.

— Так ты идешь?

— Меня Иван зовут. И я в этом походе — главный. Так что, соблюдай субординацию. И… показывай дорогу, — расставил нужные акценты студент, а потом не выдержал и в последний раз задрал голову кверху. — Всего доброго, госпожа Брэмс.

Женщина в окне сконфуженно дернулась. Потом вздохнула:

— Осторожнее там… дети, — ну и на этом спасибо. А теперь, действительно, в путь.

Сам для себя Иван Вичнюк план обратного пути видел жирной прямой линией. На одном ее конце — торчащая в окне ученая дама, на другом — его родная студенческая койка. Но, дороги, как известно, прямыми не бывают. И вообще, имеют свойство устанавливать собственные правила. Поэтому человек, вышедший из дома, немедля превращается в «путника». Это — первое правило дороги. А потом уже следуют всевозможные «отклонения от прямой». Особенно обидно, если отклонения эти возникают, когда путник пребывает в полной уверенности: главное он, герой, уже совершил. Но, это так, мысли вслух (и как бы чего на самом деле не накаркать). В общем, путники наши двинули по дороге.

И часа через полтора уже пересекли знакомую студенту, солнечную полянку. А потом опять занырнули в лес. Подросток вел себя тихо, старательно вышагивая рядом. Лишь озирался иногда по сторонам. Видно, все ждал: когда же «большой мир» начнется. А может, мысленно прощался со старым. Кто ж его разберет? Иван вообще не умел с детьми разговаривать. Пусть и с подростками. В семье всегда был самый «младшенький». А когда у братьев начали наперегонки рожаться племянники, смотался грызть камень наук. Да и в родном своем городе появлялся реже, чем в Круторечке. Тоже, видно, давно мысленно с ним простился, собственным «старым миром». Так что, собеседник для Фроша из нашего героя был никудышный.

— Тебе сколько лет то? — спросил лишь после очередных его озираний и вздохов.

— Четырнадцать, — будто вспоминая, протянул малец. — А что?

— Да так, ничего, — вот и пообщались.

Вскоре лес, помалу теряющий свой загадочный антураж, вовсе начал давать впереди просветы. А мили через две, путники вышли уже на настоящую широкую дорогу. Выворачивала она на поле из жидкого подлеска и, судя по обилию свежих стружек и сучков, вела к действующей вырубке. Однако характерных звуков с той стороны что-то не слышно… так время то — обеденное… И Иван вновь прибавил шаг. А что обедать им будет нечем, мало его заботило — студенческий желудок и не к такому привык. Вечером наверстает и с радостью переварит. А вот Фрош… Фрош продолжал вышагивать рядом, озираться и молча вздыхать.

— Семечек хочешь? У меня есть немножко в кармане. Еще столичные.

— Неа.

— Ну, как хочешь, — вот и снова пообщались…

Деревня Пойкоп была не большой и не маленькой. Не молодой и не древней. Не языческой, это точно. Хотя паства здешняя делилась на две конфессии. Что еще можно о ней сказать? Да, пожалуй, ничего. Потому как все предшествующие выводы наш студент сделал исключительно по частоколу и тому, что над ним виднеется — деревню Пойкоп со всех сторон окружал высокий, подвявший до серости, бревенчатый забор. Стратегически заостренный сверху. И даже ворота были из частокола. Правда, с широкой щелью внизу, в одной из сторон еще и изрядно углубленной. И в этом углублении сейчас возлежал огромный пятнистый хряк.