— Пупсик, ты совершенно права для своих шестнадцати лет. — Марго нежно поцеловала меня в губы. — Твоя тетя Марго очень бы огорчилась, рассуждай ты иначе.
— Я и в тридцать буду так рассуждать. Если, конечно, доживу.
— Ха, доживешь — куда денешься! Мне тоже когда-то шестнадцать было. А теперь скоро четвертый десяток разменяю.
— Ты красивая, Марго, и очень стильная. Славка считает тебя первой леди нашего города.
— Какая потрясающая наблюдательность. — Марго хмыкнула. — А тебя он кем считает?
— Мы с ним друзья. Нас роднит любовь к приключениям.
— Замечательно сказано. Только я бы хотела знать, что под этим подразумевается.
— То есть?
— Не прикидывайся нестриженой овечкой. Славка запускал тебе руку под майку?
— Только сегодня.
— Понятно. Просил расстегнуть молнию джинсов.
— Откуда ты знаешь?
Я почувствовала, что краснею.
— Твоя тетушка Марго очень умна задним умом. Надеюсь, ты не расстегнула.
— Нет.
— Но расстегнешь в следующий раз.
— Следующего раза не будет.
— Почему?
Марго смотрела на меня удивленно.
— Потому что твой Фрейд безнадежно устарел.
— Шутишь, Пупсик.
— Я на самом деле люблю ездить на мотоцикле. От этого голова кружится сильней, чем от поцелуев с шампанским.
— Боюсь, что все дело в том, что твой Славка еще зеленый, как горошек. Хотя я несколько раз видела его в компании весьма сексапильных профурсеток. Но это, как ты понимаешь, еще ни о чем не говорит.
Марго виновато прикусила нижнюю губу.
— Все в порядке. Славка с этой точки зрения меня не интересует.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать — сперва нужно влюбиться, а уж потом думать обо всем остальном.
— Не повторяй Женькиных глупостей. Между любовью и сексом нет и не может быть ничего общего.
— В смысле?
— Мой глупый Пупсик. Увы, любить можно только того, к кому боязно прикоснуться. Если же он лежит рядом с тобой в кровати, храпит, рыгает, дышит на тебя перегаром…
— Это уже называется сексом, верно?
— Не передергивай. Секс — это тоже здорово.
— Мама любила отца. Ради него она готова была на все. Она, мне кажется, до сих пор его любит.
— Она выдумала его от макушки до кончиков ногтей. — Марго села в кровати, обхватив руками колени. — Не слушай ее, а то крыша поедет. Все происходило у меня на глазах. Этот Михай не стоил ее мизинца. — Марго вобрала голову в плечи и с опаской глянула в мою сторону. — Правда, хорош был, как картинка.
— Я его совсем не помню. А фотографий почему-то не сохранилось.
Я непроизвольно вздохнула.
— Женька их в печку бросила. Когда этот Казанова спутался с одной местной путаной. Потом он куда-то умотал и растворился в тумане.
— Отец умер от туберкулеза, — прошептала я, сглатывая непрошеные слезы.
— Официальная версия. В утешение слабонервным. Кабы не смерть, они прожили бы долгую счастливую жизнь.
— Ты не любила его. Почему?
— Ошибаешься: я его просто обожала. Но, думаю, тебе уже пора знать, что в старых семейных сундуках могут лежать не только подвенечные платья, но и рваные кальсоны.
— Мама показывала мне письмо, которое отец написал ей в больницу, когда она меня родила.
Марго широко зевнула.
— Пойду-ка в свою постельку. У меня вечером важное свидание. Нужно выглядеть на тысячу долларов и тридцать три цента.
Я задумчиво глядела на закрывшуюся за Марго дверь, пока не провалилась в глубокий безмятежный сон.
* * *
Я лежала на байковом одеяле возле забора за кустом терновника. Это было одно из немногих местечек в нашем саду, куда не доставали досужие взгляды обитателей общаги. Мне хотелось загореть ровно, чтобы щеголять в сарафане с открытой спиной, а потому я спустила с плеч верх купальника и закатала его на животе. Солнце жарило, как печка. По телу то и дело скатывались щекотные струйки пота. Да и мухи досаждали — эти одноклеточные бородавки вместо туалета бегали в заросли лебеды под собственными окнами.
До меня доносились голоса с веранды — бабушка и дедушка Егор сидели возле электрического самовара и по обыкновению беззлобно пререкались. Я закрыла глаза и задремала под звук их голосов. Шампанское, похоже, еще не выветрилось из моей крови.
Я не прореагировала на приближающийся топот ног — окрестная детвора даже в самое пекло совершала набеги на сады. Наши беспокойные соседи тоже промышляли мелким воровством. Внезапно топот стих. Вдруг я поняла, что мое уединенное местечко перестало быть уединенным. Открыла глаза и приподняла голову.
— Молчи. Сейчас все объясню.
У парня было нездешнее лицо. Он медленно присел на край моего одеяла. Повинуясь инстинкту, я отодвинулась.
— Как ты сюда попал? — задала я первый, пришедший на ум вопрос.
— Спрячь меня. За мной гонятся.
— Кто?
— Ее дружки.
— Чьи?
— Потом расскажу. В заборе оказалась плохо прибитая доска. Это и спасло меня от смерти.
Парень, выходит, воспользовался моим лазом. А я-то думала, о нем никто не знает.
— Отвернись. — Я быстро натянула на плечи бретельки купальника. — Ты не местный?
— Нет. Но это длинная история. Я хочу пить.
— Пошли.
Я встала с одеяла и, пригнувшись, нырнула в терновый куст. Парень последовал за мной. В дальнем от дома углу двора был полуразрушенный сарайчик. Когда-то в нем держали кроликов. Последнее время туда редко кто заглядывал.
— Спасибо. — Он опустился на кучку соломы. — Как ты думаешь, нас не видели?
— Если только из общаги. Но у них в это время сиеста.
— Что?
— Дрыхнут они с перепоя, вот что. Тем более сегодня воскресенье.
— Принесешь мне попить?
Когда я вернулась с кружкой холодного компота, парень уже лежал, широко раскинув руки, и курил, уставившись в дырявый потолок.
— Это ты зря, — сказала я. — Унюхают на веранде.
Парень мгновенно загасил сигарету, поплевал на нее и сунул в землю возле соломенной кучи.
— Можно мне остаться здесь на ночь? — спросил он, протягивая мне пустую кружку. — Я должен кое-что обдумать.
— Ты что-то натворил?
— Они думают, это я ее убил.
— Кого?
— Какая разница? Тем более что я ее не убивал.
— Это правда?
Он посмотрел на меня удивленно и слегка иронично.
— Для тебя это имеет значение?
— Думаю, что да. Не представляю, как можно лишить жизни…
— Но она была такой стервой. Она так вдохновенно мне лгала, что я до последней минуты считал ее чуть ли не безгрешной. Я бросил на чужих людей больную мать и помчался к ней. — Парень спрятал лицо в ладонях и издал какой-то странный звук. — Если бы я только знал, что она стопроцентная шлюха.