Читать интересную книгу Непокорные - Эмилия Харт

и костей, как остальные. По мне, они выглядели как два жирных жука – в этих черных платьях, отороченных мехом мантиях и чудны́х темных беретах. Сбоку сидели присяжные. Двенадцать человек. Никто не смотрел мне в глаза – никто, кроме мужчины с квадратной челюстью и горбинкой на носу. Он смотрел на меня мягко, возможно, из жалости. Я не смогла вынести этого взгляда. И отвернулась.

В зал вошел обвинитель. Это был высокий мужчина; над его строгой мантией возвышалось лицо, изрытое оспинами. Когда он занял место напротив меня, я ухватилась за деревянное сиденье скамьи подсудимых, чтобы успокоиться. Глаза у него были бледно-голубые, как у галки, но холодные.

Один из судей посмотрел на меня.

– Альта Вейворд, – начал он, поморщившись, будто мое имя могло осквернить его рот. – Ты обвиняешься в том, что практиковала злобное дьявольское искусство, называемое ведьмовством, и с помощью упомянутого ведьмовства злонамеренно вызвала смерть Джона Милберна. Признаешь ли ты себя виновной?

Я смочила губы. Мне казалось, что язык у меня распух, и я ужасно боялась, что подавлюсь словами, прежде чем смогу вытолкнуть их наружу. Но когда я заговорила, мой голос был чистым.

– Не признаю, – сказала я.

4

Кейт

В животе у Кейт все еще бурлит от страха, хотя она уже на шоссе А66, недалеко от Кроус-Бек. Чуть больше двухсот миль от Лондона. Двухсот миль от него.

Она ехала всю ночь. Она привыкла к бессонным ночам, но все равно удивлена своей бодрости; усталость начинает проявляться только сейчас – чувством ваты за глазными яблоками, стуком в висках. Она включает радио: живой голос ради компании.

Беспечная попсовая песенка заполняет тишину, и, поморщившись, Кейт выключает радио.

Она опускает окно. Внутрь вливается рассветный воздух вместе с запахом свежей травы, с привкусом навоза. Он так отличается от сырого серного запаха города. Незнакомый запах.

Прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как она в последний раз была в Кроус-Бек, где жила ее двоюродная бабушка. Она была сестрой дедушки – Кейт едва ее помнит – и умерла в прошлом августе, завещав все свое имущество Кейт. Хотя этого имущества оказалось не так много: лишь маленький домик. В нем всего две комнаты, если ее не подводят воспоминания.

За окном восходящее солнце окрашивает холмы в розовый цвет. Телефон сообщает, что до Кроус-Бек осталось пять минут. «Пять минут, и я высплюсь, – думает она. – Пять минут, и я в безопасности».

Она сворачивает с трассы на сельскую дорогу, вьющуюся среди деревьев. Вдалеке мелькают сверкающие в утреннем свете башенки. Ей думается, что это, наверное, тот самый Ортон, где когда-то жила ее семья. Дедушка и его сестра выросли там, но потом их лишили наследства. Она не знает, почему. А теперь не у кого спросить.

Башенки исчезают, и тут она замечает кое-что еще. Кое-что, что заставляет сердце резко забиться в груди.

На заборе подвешена гирлянда из животных – наверное, крысы или, может быть, кроты, – связанных друг с другом хвостами. Машина катится дальше, и забор милостиво исчезает из вида. Просто безобидный камбрийский обычай. Она вздрагивает и трясет головой, но не может забыть это зрелище. Маленькие тельца, раскачивающиеся на ветру.

Дом прижался к земле, словно испуганное животное. Каменные стены потемнели от старости и заросли плющом. На перемычке над дверным проемом витиеватыми буквами высечено название: Вейворд. Странное название для дома[3].

Входная дверь выглядит так, будто вот-вот развалится; темно-зеленая краска облупилась и висит лохмотьями. Большой старомодный замок зарос паутиной. Кейт нащупывает в сумочке ключи. Бренчанье прорезает утреннюю тишину, и что-то шуршит рядом в кустарнике, заставляя ее подпрыгнуть. Она не была в этом доме с самого детства, когда еще был жив отец. Ее воспоминания о коттедже – и своей двоюродной бабушке – весьма туманны. Но все же ее удивляет засевший внутри страх. В конце концов, это всего лишь дом. И ей больше некуда идти.

Собравшись с духом, она переступает порог.

Коридор узкий, с низким потолком. При каждом шаге от пола поднимается облачко пыли, будто приветствуя ее. Стены оклеены бледно-зелеными обоями, но их почти не видно: все увешано вставленными в рамки набросками насекомых и животных. Она вздрагивает при виде особо реалистичного изображения гигантского шершня. Ее двоюродная бабушка была энтомологом. Сама Кейт не очень понимает такое увлечение – она не слишком любит насекомых, как и все, что летает. Больше не любит.

В задней части дома она обнаруживает обшарпанную гостиную, тут же вдоль одной из стен располагается кухня. Над плитой, которая выглядит, будто ей не одна сотня лет, развешаны потемневшие медные кастрюли и пучки сушеных трав. Мебель красивая, но изношенная: прогибающийся зеленый диван, дубовый стол, окруженный стаей разномастных стульев. Каминная полка над разрушающимся камином захламлена странными артефактами: высохшие соты, переливающиеся крылья бабочек под стеклом. На потолке один угол так густо окутан паутиной, что кажется, будто ее развели там специально.

Она наполняет ржавый чайник водой, ставит его на конфорку и обследует шкаф в поисках чего-нибудь съедобного. За консервированной фасолью и банками с бледным маринованным не-пойми-чем она находит несколько пакетиков чая и невскрытую пачку печенюшек с кремовой начинкой. Она ест над раковиной, вглядываясь через окно в глубину сада – там в лучах восходящего солнца искрится золотым ручеек. Чайник поет. Захватив кружку с чаем, она идет обратно по коридору – в спальню; половицы скрипят под ногами.

Потолок здесь еще ниже, чем в остальном доме: Кейт приходится пригибать голову. В окне виднеются окаймляющие долину холмы в шапках облаков. В комнате тесно из-за количества мебели и книжных шкафов. На кровати с балдахином гора старинных подушек. Ей приходит в голову, что, вероятно, это та самая кровать, где умерла бабушка. Поверенный сказал, что она скончалась во сне, на следующий день ее обнаружила девушка из местных. С минуту она гадает, менялось ли с тех пор постельное белье и не лучше ли поспать на проваленном диване в другой комнате. Но усталость одолевает ее, и она попросту падает поверх покрывала.

Проснувшись, она немного теряется от незнакомых очертаний комнаты. На мгновенье ей кажется, будто она снова в стерильной спальне их лондонской квартиры, что в любую минуту Саймон окажется на ней, внутри нее… затем она вспоминает. Пульс успокаивается. За окном сизые сумерки. Она смотрит на экран «Моторолы»: 6:33 вечера.

С едкой волной страха она вспоминает об оставленном айфоне. Саймон вполне может просматривать