сказал тебе все сразу. Но когда бы я это успел?! В крепости, когда ты едва не умирала у меня на руках? Или чуть раньше, когда тебя похитил ликвидатор и я понял, что ты для меня дороже жизни?! И я, демоны подери, люблю тебя. Или я должен был сообщить тебе, что помолвлен, когда я валялся без сознания в палате? Или в день твоей выписки обронить так, промежду прочим? Скажи мне, Ники, когда?..
— Не знаю, — сказала и почувствовала, что Дэн в чем-то прав.
— Я тоже. Но в чем я уверен: что будущее, в отличие от прошлого, можно изменить. Поэтому прошу тебя, Ники, не делай поспешных выводов. Хотя бы до того момента, как мы встретимся, чтобы ты влепила мне пощечину, — Дэн пытался пошутить, но вышло так себе.
Но я подумала, что, может быть, и правда лучше встретиться. Чтобы выяснить все до конца. И расстаться. Или остаться. Хотя оба варианта для меня будут болезненны.
— Ты меня с кем-то путаешь. Я не светская дама, чтобы с размаху гладить мужские щеки ладошкой. Я предпочитаю впечатать кулак в живот.
— Учту, — Дэн произнес это так, будто уже начал морально и физически готовиться к этой встрече. — Можешь даже поколотить как следует. Только дождись. И не наделай глупостей.
— Не наделать глупостей? — возмутилась я. — Да чтоб ты знал: влипать в неприятности — это мой главный талант!
— Хорошо, — как-то обреченно выдохнул Дэн. — Тогда просто береги себя, Ники.
— А ты поправляйся скорее, пока я не успела передумать и не разобиделась на тебя как следует.
Мы попрощались. После этого разговора в душе были смешанные чувства: боль, отчаяние, надежда… А еще — ревность. Я в глаза не видела эту Анабель, но однозначно теплых чувств к ней не испытывала. Даже если это договорная помолвка и невеста Дэна спит и видит, как бы укокошить будущего супруга… все равно эта мадемуазель раздражала.
С такими мыслями я и заснула. Утро наступило внезапно. И по ощущениям — прямо мне на голову. Хотя нет, на мою несчастную макушку обрушился не столько рассвет, сколько энтузиазм Дары. Некромантка обещала восстать меня из постели и слово сдержала.
Я сидела на краю кровати и пыталась осознать, где нахожусь, почему меня пытают и как бы сдохнуть…
— Ты проспала сигнал побудки, — жизнерадостно сообщила некромантка. — Поэтому сейчас быстро собирайся, если не хочешь пропустить еще и завтрак.
Я кивнула и, зевая, начала собираться. Глянула в расписание. Первой парой стояла рунология. Интересно, многое ли успели пройти без меня? В школе такого предмета не было, и я надеялась, что пропустила вводные лекции.
Как оказалось, делала я это зря. Едва успела позавтракать, добраться до аудитории и обосноваться на втором ряду, как началось занятие и я поняла: придется наверстывать не просто много — очень много.
Профессор Кинсли оказалась женщиной во всех смыслах поразительной. Она уже достигла того возраста, когда число лет, прожитых магом, могло колебаться от сорока до четырехсот, а уровень язвительности и вовсе не имел верхней планки.
Строгая, внимательная, требовательная к себе и адептам, она не давала и минуты передышки. Ее лекция перемежалась с опросом. И когда кто-то не мог ответить, она не обращалась к следующему студенту, чтобы тот помог своему одногруппнику. Метода преподавания госпожи Кинсли была иной: замявшегося с ответом просто выдергивало с места магией преподавательницы, и тот шел к доске как марионетка — рвано, неестественно и явно против собственного желания.
Оказавшись рядом с доской, адепт, не выучивший тему предыдущего занятия, брал в руки мел и начинал писать. Точнее, как я поняла чуть позже, переписывать всю прошлую лекцию. Даже если адепт сам того не желал, его рука выводила слова помимо воли владельца, подчиняясь заклинанию профессора. И пока студент корпел над наказанием, Кинсли уже опрашивала следующих. Или диктовала новый материал.
Его я усердно конспектировала. А еще — ломала голову, глядя на первую пустую парту: где же Дрон? Или Мор? Я так и не смогла определиться, как мне его теперь называть. Раньше я сидела с сыном канцлера на первой парте и не подозревала даже, кто со мной рядом. Считала его своим другом, парнем, как и я, из простой семьи… А сейчас не знала, как относиться к тому, кто мне лгал, хотя и не намеренно.
И когда забежала в аудиторию, специально села повыше, чтобы не быть бок о бок с Толье. Напрасно волновалась: Мор вовсе не явился на занятие.
Мне повезло. Я не удостоилась ни одного вопроса от преподавателя. Но обольщаться не стоило. О последнем по окончании занятия предупредила сама профессор, когда попросила меня задержаться после звонка.
— Адептка Роук, останьтесь! — захлопнув папку с бумагами и сняв чары с последнего несчастного, стоявшего у доски, произнесла она.
Я подошла, нервно поправляя на плече ремень сумки, и услышала:
— Сегодня я была к вам снисходительной, поскольку ректор предупредил, что вас только что выписали из лечебницы и вы навряд ли будете готовы к занятию. Но на следующей лекции снисхождения не ждите.
— Спасибо, — поблагодарила я. И за поблажку, и за предупреждение.
— Лучшей благодарностью будут для меня ваши знания по моему предмету, — отозвалась Кинсли и, не прощаясь, удалилась.
А я поспешила на следующее занятие. На нем меня ждал тот, кто не знает жалости и пощады к адептам, — Седерик Бруквор. И поблажки, чтобы не спрашивал, точнее, не сильно гонял по полигону только что вернувшуюся из целительской студентку, у него не выпросить. Потому как единственной уважительной причиной для послабления стало бы отсутствие у ученика руки, ноги или жизни. А раз все это при мне, то и нагрузка такая же, как у всех.
Я немного задержалась в раздевалке и едва ли не последней втиснулась в уже начавшую формироваться по команде Бруквора шеренгу. Преподаватель оглядел нас всех грозным взглядом, отчеканил приветствие и гаркнул:
— И помните, физически слабый страж — мертвый страж! Поэтому десять кругов по полигону рысью марш! — скомандовал Бруковор.
И наша группа стартанула. А я — вместе с ней. И тут сбоку услышала:
— Рад, что ты уже в строю, Ники.
Я повернула голову и увидела Мора.
— Привет! — как ни в чем не бывало улыбнулся он мне, словно мы действительно были друзьями, словно ничего и не произошло, словно он простой адепт из бедной семьи.
Я не успела ничего ответить, как над полем прогремел бас Бруквора:
— Эй вы, двое влюбленных голубков! Ворковать будете после занятия!
Самое паршивое — эти слова были обращены не к кому-нибудь, а