Читать интересную книгу Убийство на улице Дюма - Мэри Лу Лонгворт

Он нагнулся, поднял упавшие тетради и прошептал:

– Мятное мороженое с шоколадной крошкой.

Лея просияла, кивнула, подняв два пальца, то есть два рожка мороженого. Полик достал из морозильника мороженое, Лея полезла в буфет за блюдцами.

Они уже доедали светло-зеленый сладкий холод, когда открылась дверь.

– Мама! – завопила Лея. – У нас перерыв на мороженое!

Элен Полик уставилась на мужа, изображая гнев, а потом рассмеялась.

– А ты не хочешь? – спросила Лея.

Элен не понимала, как муж и дочь могут есть мороженое, когда так холодно, хоть печь растапливай.

– Нет, я бы лучше выпила горячего пунша, – ответила она и прислонилась к стенке – снять резиновые сапоги.

– Сейчас будет, – пообещал Полик, ставя чайник.

Лея подошла к бару и спросила:

– Мам, ром или виски?

Супруги Полик переглянулись.

– Ты думаешь, это хорошо, когда девятилетний ребенок знает, что льют в горячий пунш? – спросил Бруно у жены.

– Ром, деточка, – ответила Элен. – Что я могу сказать? У нас очень развитой ребенок.

– Ты устала и промокла, – сказал Бруно, накидывая на плечи Элен ее любимое шерстяное пончо.

– Больше промокла и расстроилась. Пришлось в этот уик-энд работать на виноградниках… ты знаешь, каково это, у твоего папы приходилось.

– А что такое, мам? Лозам не хватает почвы? – спросила Лея.

Элен подошла к любимому креслу возле камина и села. Обновив свой сельский дом в Пертюи, чета Поликов сохранила только несущие стены, а первый этаж сделала как можно более открытым. Много внимания уделили большой современной кухне с камином, с двух сторон от которого стояли два больших кресла. Родители Бруно, приехав первый раз после ремонта, обходили дом, не веря своим глазам.

«Оригинально!» – бурчала старшая мадам Полик, проводя рукой по ящикам нержавеющей стали и металлу рабочих поверхностей. Она предпочитала дуб.

– В начале ноября полезно дополнительно окучить лозы. Защищает от морозов, – ответила Элен, глянув на дочь. Растирая себе ноги, она продолжала говорить, переведя взгляд на мужа: – Но с этими дождями… мы пошли работать в погреб, расставлять вино для розлива. Оливер, кажется, поругался с женой: молчал как рыба. А я, хотя этим делом занимаюсь уже лет двадцать, никогда не привыкну к такой холодной-холодной-холодной сырости винного погреба.

– Ну, если повезет, сможешь окучить их на следующей неделе, – произнес Полик. – Дожди уже кончатся, а морозы еще не начнутся.

– Надеюсь, ты прав, – улыбнулась Элен. – Но Оливер все равно в полной панике.

– Это у Оливера Боннара любимое состояние. Оно позволяет ему не общаться с женой. У тебя, если шире посмотреть, отличный работодатель. Позволяет тебе делать все, что ты хочешь, и ставить на бутылках свою фамилию. В основном владельцы винных ферм слишком для этого глупы и упрямы.

– Ты прав, – согласилась Элен. – Но мне хотелось бы когда-нибудь завести свою ферму.

Бруно Полик улыбнулся и накрыл колени жены шерстяным одеяльцем. Учитывая его жалованье полицейского и цены на землю в Провансе, мечта жены стать самой себе хозяйкой была безнадежна.

– Может, и не в Провансе, – добавила Элен, улыбнувшись. – Что-нибудь подешевле. В Чили, например? – Она поежилась и натянула одеяло повыше. – Бруно, не подбросишь еще полено?

Он кивнул и направился к задней двери, и тут у него зазвонил телефон.

– Полик слушает.

– Простите, господин комиссар, что беспокою вас в субботу, – произнес собеседник.

– Все в порядке, Ален. Что случилось?

– В университете убили профессора, – ответил Ален Фламан, один из любимых агентов комиссара.

Полик вышел из кухни и взбежал по лестнице в небольшой кабинет.

– Что известно? – спросил он, плотно закрывая за собой дверь.

– Профессора Мута нашла утром уборщица. Сначала она решила, что у мужчины сердечный приступ, но присмотрелась и увидела, что у него проломлен висок. Когда прибыла «Скорая» и санитары увидели тело, они тут же позвонили в полицию. Я постарался побыстрее оказаться на месте. Профессора ударили по голове.

– Понятно, спасибо. Выезжаю. Вы еще там?

– Да. Это один из гуманитарных корпусов, сто двадцать четыре по улице Жюля Дюма. Четвертый этаж. Вы там увидите полицейских, мы оцепили все здание.

– Тогда ждите меня. Я буду через тридцать минут.

Лея внизу демонстративно вздохнула и с размаху хлопнула карандашом по столу.

– Лея! – одернула ее сидевшая рядом Элен.

– Но папа телефон наверх унес! А это значит, что он прямо сейчас уедет в Экс!

– Вероятно, дорогая.

– А кто же мне поможет сольфеджио сделать? Я же провалюсь!

– Я помогу, – ответила Элен, беря учебник дочки по теории музыки.

Лея посмотрела на мать скептически. Элен Полик сделала вид, что не заметила приподнятой брови дочери.

Глава 5. Один на миллион

Слушай, – произнесла Марин. – «Наполеон однажды сказал, что самый могущественный человек во Франции – это следственный судья».

– Очень мило, – пробурчал Верлак и потянулся через нее за очками для чтения. – Хорошее настроение на целый день.

– Прекрати, я знаю, что ты заметил ошибку!

– Какую ошибку? Что это Бальзак сказал, а не Наполеон?

– Вот именно. И почему эти мои студенты не могут написать нормально? «Однажды сказал!» Он же не сказку рассказывает, а работу пишет по истории! Из каких источников он мог это взять?

– Из Интернета, откуда же еще? – предположил Верлак. – Сейчас дети в библиотеки не ходят и ничего больше не читают. Я это каждый раз вижу, когда езжу на экспрессе в Париж. Сидят и три часа играют в телефоны, потому что читать разучились. – Он отпил кофе и добавил: – А кстати, Бальзак действительно это говорил?

– В смысле?

– В смысле, он это написал? Или кто-то услышал, как он что-то такое буркнул, скажем, в Гранд-опера в мужском туалете? Есть достоверная информация?

– Слушай, ну ты зануда.

Верлак улыбнулся, притянул Марин под одеяло.

– Я есть самий сильный человек во вся Франция, – сказал он по-английски, изображая французский акцент.

Марин засмеялась и сбросила одеяло:

– А я – замученный преподаватель, которому нужно работы проверять.

– Да брось! Ты же знала, что в эти выходные у нас мини-каникулы «Верлак и Бонне». Зачем ты вообще привозила эти работы? Чувствуешь свою вину за десятинедельные летние каникулы, плюс еще десять дней ранней осенью, да две недели на Рождество, две недели на лыжах в феврале и еще две недели отпуска в апреле по причине страшной профессиональной усталости?

Марин вздохнула.

– Ты же знаешь, что я во все эти каникулы работаю, пишу и публикуюсь.

– Это да, но за твоими коллегами я такого не замечал.

Марин рассмеялась:

– А откуда тебе знать? Да вообще, поверить не могу, что мы с тобой в наши, как ты их назвал, мини-каникулы Верлака и Бонне об этом спорим!

Она хотела встать, но Верлак вскочил, схватил ее белую блузку со спинки кресла и стал ею размахивать:

– Сдаюсь! Прошу прощения! Я идиот!

– Точная характеристика, – прыснула Марин.

– Ну, видишь, в чем-то мы уже согласны. Пойдешь сегодня дегустировать вино с идиотом?

– Антуан! – возмутилась она. – Мы уже вчера ходили его дегустировать и купили!

– Но я приобрел ящик белого висанского, и все время только о нем и думаю. Все мои любимые сорта винограда, и все в одном вине – сирах, мурведр, сенсол…

– Да-да. И кариньян, и гренаш.

Верлак перестал размахивать блузкой и заморгал, уставившись на Марин.

– Ты, оказывается, слушала! Иногда мне кажется, что у тебя фотографическая память.

Марин на этот комплимент улыбнулась. Преподаватели в школе и университете ей говорили то же самое, но тут дело было не только в памяти: вино начинало ее интересовать. Ее родители никогда не проявляли интереса к лозам – это хобби у них ассоциировалось с менее интеллектуальной жизнью или же с людьми, голосующими за консерваторов. Марин подумала о «Порше» Верлака и о его крошечном багажнике.

– Ты купил только один ящик, потому что у нас уже было три из Шатонеф-дю-Пап, а машина у тебя маленькая, спортивная. Тебе минивэн нужен.

– Я правильно расслышал? – спросил Верлак, бросая блузку на кровать. – Минивэн? Мне? Клади свои работы и пойдем, а то опять проваляемся в кровати все утро, как вчера. Горничная на нас злилась.

– И куда ты будешь складывать новое вино?

– Куплю с доставкой, моя милая. – Верлак подошел к окну и раздвинул тяжелые полотняные шторы.

– Mon Dieu[6], – шепнул он.

– Что там?

– Подойди, посмотри на наш Прованс, – ответил он.

Марин слезла с широкой кровати, поежилась от холода, подбегая к Верлаку. Он обнял ее за плечи. Они уставились на пятизвездочный вид Люберонских гор, сверкающих под солнцем снегами выступающих из тумана вершин. Долина, идущая между отелем и горами, рассыпалась на скрытые туманом зеленые полянки – и горизонтальные черты прерывались строгими вертикалями кипарисов.