Ключевой вопрос, на который надо ответить, чтобы воссоздать историю Солнечной системы и жизни на Земле, таков: произошло ли тогда в Галактике нечто подобное простому падению бутылки на мостовую (вероятность чего можно выразить статистически) или же нечто подобное случаю с мячом и аквариумом?
Явления, поддающиеся статистическому расчету, переходят в явления, не поддающиеся такому расчету, не внезапно, а постепенно; между ними нет резкой границы. Ученый занимает позицию познавательного оптимизма, то есть предполагает, что исследуемые объекты поддаются расчету. Лучше всего, если расчет основан на однозначных причинно-следственных связях: угол падения равен углу отражения; тело, погруженное в воду, теряет в весе столько же, сколько весит вытесненная им вода, и так далее. Несколько хуже, если место полной достоверности занимает вероятность. И уж совсем плохо, если ничего вообще нельзя рассчитать.
Обычно считают, что там, где нельзя ничего рассчитать, а следовательно, предвидеть, царит хаос. Однако «хаос» в точных науках вовсе не означает, будто ничего ни о чем не известно, будто бы мы имеем дело с какой-то «абсолютной неупорядоченностью». Абсолютной неупорядоченности не существует вообще; и уж подавно мы не видим какого-либо хаоса в случае с мячом и бутылкой; каждое событие, взятое в отдельности, подчиняется законам физики, причем детерминистской, а не квантовой физики: ведь можно измерить силу, с которой мальчишка ударил по мячу, и угол столкновения мяча с бутылкой, и скорость обоих этих тел в момент столкновения, и траекторию, которую описала бутылка, отскочив от мяча, и скорость, с которой она, плюхнув в аквариум, наполнялась водой. Каждое из этих событий, взятое в отдельности, в принципе можно рассчитать, исходя из законов физики; но серия, состоящая из множества подобных событий, расчету не поддается.
Дело в том, что все теории «широкого охвата», которыми оперирует физика, неполны, поскольку ничего не говорят о начальных условиях. Начальные условия вводятся в теорию особым путем, как бы извне. Но, как мы только что видели, когда одни начальные условия должны случайным образом привести к созданию других начальных условий, совершенно необходимых как отправная точка следующего этапа, и так далее, достоверность, пройдя через зону вероятностей, становится неизвестной величиной, о которой уже нельзя сказать ничего, кроме того, что «произошло нечто совершенно исключительное».
Потому-то я и заметил вначале, что мир — это совокупность случайных катастроф, каждая из которых подчиняется точным законам. На вопрос: как часто случается во Вселенной то, что случилось с Солнцем и Землей, пока ответить нельзя, ибо неизвестно, к какой категории событий следует отнести этот казус. По мере успехов астрофизики и космогонии дело постепенно будет проясняться. Многое из того, что специалисты говорили на симпозиуме CETI в Бюракане в 1971 г., со временем утрачивало актуальность или оказалось ложным предположением. Несомненно, лет через десять и тем более через двадцать, в начале XXI века, многие вопросы, сегодня еще загадочные, найдут свое объяснение.
Огромную, если не решающую роль в возникновении жизни на Земле сыграла Луна. Жизнь могла возникнуть только в водных растворах определенных химических соединений, и притом не в глубоководном океане, но в мелких прибрежных водах; а зарождению жизни в этих растворах способствовало их частое (но в меру) перемешивание, вызываемое приливами и отливами, причиной которых как раз и является Луна.
Впрочем, о том, как возникали спутники планет, известно гораздо меньше, чем о возникновении самих планет. Пока что нельзя исключить «уникальности» возникновения спутников — как в истории с бутылкой и аквариумом. Обычный удар взрывной волны в результате вспышки сверхновой, по-видимому, достаточен для кольцевой фрагментации протосолнечного газового диска, но для того, чтобы вокруг планет начали конденсироваться их спутники, возможно, необходимо нечто вроде интерференции двух круговых волн, расходящихся по воде от двух брошенных неподалеку друг от друга камней. Другими словами, для того чтобы возникли спутники, после первой вспышки сверхновой, быть может, понадобилась вторая, и тоже на не слишком большом расстоянии от протосолнечной системы. Если не на все эти вопросы будет получен ответ, то, во всяком случае, ответы будут даваться, и тем самым вероятность возникновения жизни во Вселенной, называемую также ее биогенетической производительностью или частотностью, можно будет приблизительно выразить численно. Быть может, эта вероятность окажется значительной, и мы будем вправе признать вероятным существование жизни в бессчетных, разнообразнейших формах на множестве планет того триллиона галактик, которые нас окружают. Но даже и в этом случае начнут выходить книги с предсказанными мною названиями.
Теперь мне предстоит объяснить, почему я в этом уверен. Забегая вперед, выражу это в семи зловещих словах: без глобальной биологической катастрофы невозможно появление Человека.
IV
Чем новая картина жизни в Космосе отличается от прежней? Давно было известно, что планетарным родам жизни должен предшествовать длинный ряд определенных событий, начало которому кладет возникновение звезды типа Солнца — долгоживущей и с постоянной светимостью, и что эта звезда должна создать планетную семью. Но не было известно, что рукава спиральной Галактики являются (или могут являться) попеременно колыбелями и гильотинами жизни, в зависимости от того, на какой стадии развития протозвездная материя проходит через спираль и в каком месте рукавов совершается это прохождение.
На симпозиуме в Бюракане никто, кроме меня, не утверждал, что распределение биогенных небесных тел особым образом зависит от событий сверхпланетного и сверхзвездного (а именно галактического) масштаба. Разумеется, и я не знал, что цепочка таких событий включает в себя движение протозведного облака вблизи коротационной окружности, что необходима «правильная» синхронизация астрогенеза внутри такого облака со вспышками сверхновых на ее периферии, а кроме того — conditio sine qua non est longa vita[6], — что система, в которой начался биогенез, «должна» выбраться из бурной зоны спирали в спокойный промежуток между спиралями.
В конце 70-х годов стало модно включать в космогонические гипотезы так называемый «антропный принцип». Принцип этот сводит загадку начальных условий Вселенной к аргументу ad hominem[7]: если бы начальные условия были совершенно иными, то никакого вопроса бы не возникло, ибо некому было бы спрашивать.
Нетрудно увидеть, что «антропный принцип», понимаемый буквально (Homo sapiens возник потому, что эта возможность содержалась уже в Большом взрыве, т. е. в начальных условиях Универсума), в качестве космогонического критерия стоит не больше, чем «принцип ликера шартрез». Правда, производство шартреза стало возможно благодаря свойствам материи этого Универсума, но можно прекрасно представить себе историю этого Универсума, этого Солнца, этой Земли и этого человечества без появления на свет шартреза. Шартрез появился потому, что люди долго занимались изготовлением различных напитков, в том числе содержащих алкоголь, сахар и вытяжки трав. Это, возможно, слишком общий ответ, однако осмысленный. Но если на вопрос, откуда взялся шартрез, мы ответим, что таковы были начальные условия Универсума, — то наш ответ будет недостаточен до смешного. С тем же успехом можно утверждать, что «фольксвагены» или почтовые марки своим возникновением обязаны начальным условиям Вселенной. Такой ответ объясняет ignotum per ignotum[8]. В то же время это circulus in explicando[9]: возникло то, что могло возникнуть.
Такой ответ обходит самую любопытную особенность Прауниверсума. Согласно общепринятой теории Большого взрыва, возникновение Универсума было мгновенными родами, когда на свет одновременно появились материя, пространство и время. Следы мощного излучения взрыва, породившего нашу Вселенную, можно наблюдать и поныне в виде пронизывающего весь космос реликтового фонового излучения. На протяжении примерно 20 миллиардов лет существования Универсума его начальное излучение успело остыть до нескольких градусов выше абсолютного нуля. Однако интенсивность этого реликтового излучения должна быть неоднородной по разным направлениям звездного неба. Универсум возник из бесконечно плотной точки и в течение 10–35 секунды распух до размеров мяча. Уже в этот момент он был слишком велик и расширялся слишком быстро, чтобы оставаться совершенно однородным. Область действия причинно-следственных связей ограничена максимальной скоростью взаимодействия, т. е. скоростью света. Такие связи могли существовать лишь в зоне размером 10–25 см. В Универсуме размером с мяч уместилось бы 1078 таких зон, и то, что происходило в одной из них, никак не влияло на события в остальных. Поэтому Вселенная должна была расширяться неравномерно и не могла сохранить те одинаковые повсюду характеристики, которые мы в ней наблюдаем.