Увлечение конспирологией продолжалось на протяжении всего Средневековья. Как и прежде, теории заговора были популярны и среди черни, и в аристократических кругах. По словам Барри Коварда и Джулиана Сванна, в голодные годы крестьяне обычно считали свое бедственное положение следствием не «плохой погоды или неправильного распределения ресурсов, а подлых действий спекулянтов», а правящая элита часто приписывала нежелательные изменения «заговору придворных, министров, фаворитов, еретиков или масонов»{37}. Даты и имена менялись, но склонность к конспирологии оставалась неизменной на протяжении веков. Ковард и Сванн указывают, что «английские парламентарии в начале XVII в., например, часто обращались к Тациту и римской истории для объяснения политики своего времени».
Великий лондонский пожар, уничтоживший в 1666 г. центральную часть города за четыре дня, – яркий пример того, как история повторяется и конспирология вместе с ней. Покуда бушевало пламя, Сэмюэл Пипс записал в своем дневнике про ползущие тут и там слухи о том, что «пожар явился следствием заговора»{38}. Были те, кто подозревал, что подожгли свои по указанию короля Карла II. По словам современников, некоторые даже проводили «ужасную параллель между Его Величеством и Нероном»{39}. Другие предполагали, что поджигателями были заговорщики-католики или враждебные Англии державы. Вскоре арестовали француза Робера Юбера, который признался, что устроил пожар, действуя в сговоре с французскими католическими шпионами. Его признание было не вполне правдоподобным. Так, сначала он заявил, что поджог был в Вестминстере. Затем, когда узнал, что пожар на самом деле начался на Паддинг-Лейн и даже не дошел до Вестминстера, изменил показания. Тем не менее власть и жители Лондона воспользовались возможностью возложить вину за пожар на этого добровольного козла отпущения. Имея в качестве доказательства вины лишь это сомнительное признание, Робер был повешен 27 октября 1666 г. перед толпой ликующих зрителей{40}.
Краткого взгляда на историю достаточно, чтобы понять: золотой век конспирологии начался тысячи лет назад и заканчиваться не собирается. Некоторые из античных теорий заговора поразительно похожи на современные. Однако есть и ряд заметных различий. Во времена Античности конспирологические теории, как правило, имели отношение к местным, внутренним событиям и причины обычно предполагались достаточно конкретные и личные. Стоит также отметить, что, хотя многие истории были, несомненно, приукрашены, они не были полностью выдуманными. Когда императоры и монархи обладали абсолютной властью, произвести какие-либо значимые изменения можно было только путем заговора.
Со временем интересы конспирологии расширились. Предположения о существовании местных мелких заговоров на почве личных интересов сменились версиями значительно большего масштаба. Предлагаемые сюжеты стали более таинственными, глобальными и губительными. И наконец, сами заговорщики теперь представлялись менее явными и более зловещими.
На пути от простых теорий, характерных для прошлых времен, к нынешним крупномасштабным версиям имели место две важнейшие истории, первая из которых произошла благодаря молодому немецкому идеалисту Адаму Вейсгаупту.
Паника вокруг иллюминатов
{41}
В 1772 г. Адам Вейсгаупт, следуя по стопам своего отца и крестного, стал профессором права в университете баварского города Ингольштадт. Однако он никогда по-настоящему не увлекался правом. В свои 24 года Вейсгаупт был неугомонен и идеалистичен. Разочаровавшись в строгом иезуитском образовании, основанном на зубрежке, вдохновленный идеями Просвещения, он загорелся желанием улучшить общество и с помощью силы разума разрушить религиозные суеверия. Кроме того, по словам историка Джона Робертса, Вейсгаупт был «циничным, беспринципным карьеристом и лжецом… Все свидетельства об этом периоде карьеры говорят о том, что это был неприятный, но характерный для университетской среды типаж: умный, своенравный, эгоцентричный и склонный к самообману зануда».
По мнению Робертса, истинной страстью Вейсгаупта были интриги. С ранних лет его интересовали тайные общества вроде пифагорейского союза. Он вступил в масонскую ложу в 1774 г., но был разочарован отсутствием у франкмасонов политических целей и настоящих тайн, а также высокими членскими взносами. Он решил организовать собственное тайное общество. На первом заседании, состоявшемся 1 мая 1776 г., присутствовали только сам Вейсгаупт и четверо его студентов. Он назвал свое общество орденом иллюминатов.
Неоднозначность личности Вейсгаупта отразилась на особенностях ордена. Его мировоззрение было идеалистическим, на грани наивности. Единственной целью ордена Вейсгаупт указал «донести до человечества, сколь важны совершенство разума и его благородство… чтобы сопротивляться злым замыслам, чтобы помочь в борьбе с несправедливостью по отношению к обездоленным и угнетенным, чтобы подвигнуть людей на доблестные дела и в целом способствовать улучшению средств познания и науки». В то же время, став главой собственного тайного общества, Вейсгаупт смог удовлетворить свою жажду внимания и интриг. Он тщательно раздувал ауру таинственности вокруг ордена. Члены организации получали новые имена, должны были выучить значения тайных слов, пройти тщательно разработанные обряды посвящения, им было приказано порвать все отношения с семьей и друзьями. Чтобы набрать новых членов ордена, Вейсгаупт внедрял иллюминатов в масонские ложи и сманивал людей оттуда. Он разработал сложную иерархию, про которую не знал никто, кроме самых высокопоставленных участников. Для продвижения вверх требовалось полное беспрекословное послушание. Истинные политические цели ордена – мирное преобразование общества – лишь постепенно раскрывались перед участником по мере достижения наивысших ступеней иерархии.
К началу 1780-х гг. в ордене насчитывалось около 300 членов со всей Европы. Однако расширение организации привело к ослаблению конспирации. Властность и педантичность Вейсгаупта раздражали некоторых новых участников. Несколько человек проговорились о деятельности иллюминатов посторонним лицам, преувеличив исходящую опасность. К 1784 г. слухи об ордене привлекли внимание властей. Правительство Баварии издало указ, запрещающий тайные общества, и Вейсгаупт прекратил собрания иллюминатов. Утечка информации продолжалась, газетчики и проповедники все чаще распространяли тревожные слухи, обвиняя иллюминатов в «безбожии, неверности правящему дому, политических интригах и моральной испорченности».
Отчаянно пытаясь спасти свою организацию, Вейсгаупт лично встретился с Карлом Теодором, курфюрстом Баварии, и поведал ему большинство тайн иллюминатов. Напрасно он это сделал. 2 марта 1785 г. Теодор издал еще один указ, где запрещалась деятельность именно иллюминатов. Вейсгаупт бежал из Баварии. Начались расследования, устраивались аресты, и для всеобщего обозрения была опубликована большая часть секретных документов иллюминатов, включая личные письма Вейсгаупта. Иллюминаты перестали существовать, но не были забыты.
Раскрытие реально существующего тайного общества, имеющего на самом деле политические цели, в сочетании с многочисленными раздутыми слухами об отвратительной и разрушительной деятельности организации вызывало беспокойство и тревогу. Стали говорить, что тайное общество Вейсгаупта просто ушло в подполье и продолжает функционировать. Поскольку настоящего ордена больше не существовало, теперь ничто не мешало их противникам представлять в своем воспаленном воображении иллюминатов, распространившихся не только по Баварии, но и по всей Европе и даже в недавно получивших независимость Соединенных Штатах. Разоблачение иллюминатов Вейсгаупта бросало тень и на масонов. Известно, что агенты иллюминатов внедрились в несколько масонских лож, и кто может уверенно сказать, что всех их разоблачили. Происходили тревожные события, и казалось все более правдоподобным, что это связано со скрытыми заговорами тайных обществ. А затем вспыхнула Великая французская революция.
«Сегодня легко недооценить, каким потрясением была Французская революция, – пишет Робертс. – Поскольку с нее началась эпоха революций, которая длится до сих пор, мы воспринимаем идею революции совсем не так, как люди XVIII в.». В течение 10 бурных суматошных лет между 1789 и 1799 гг. обрушилась старая система наследования аристократических привилегий, и на смену ей пришло новое, более равноправное светское общество. Революционные идеи начали распространяться по Европе, и вскоре миллионы людей получили основные права, которых у них никогда раньше не было, в то время как аристократия внезапно обнаружила, что ее могущество и богатство растаяли. Это были великие и небывалые изменения – быстро возникла совершенно новая политическая реальность. Понятно, что люди пытались как-то к ней привыкнуть. «Казалось, что масштабы и жестокость изменений… не поддавались никаким известным, традиционным вариантам объяснения, – писал Робертс. – Требовалось осмысление на каком-то совершенно ином уровне».