она предложит после ресторана поехать к ней? О, как сердце прыгнуло. Я готова к такому повороту, какое на мне бельё, кстати? Черный бюстгальтер и трусики, вполне приличные сойдёт, домой переодеться всё равно не успею. Боже что за мысли лезут? А если не предложит, мне самой предложить? Стоп, стоп, хватит фантазий, нужно отправить письмо ФСбэшнику…
Реставрационная мастерская два месяца назад.
– Как дела Семён Яковлевич? Двигается картина?
– Да, конечно, всё в полном ажуре. Вот полюбуйтесь.
Семён Яковлевич, седой интеллигентный еврей, профессорского вида (ну а какого вида ещё бывают интеллигентные седые евреи?) провёл Светлану Халитову в дальней угол просторного зала, и показал картину примерно 40 на 70 сантиметров, на которой был изображен пейзаж среднерусской полосы. Светлана стала внимательно осматривать её и особенно место подписи.
– Да, прядок. А через микроскоп?
– Пожалуйста, любое увеличение.
Он взял картину и перенёс её под микроскоп на соседнем столе. Включил свет и, немного повозившись с настройками, освободил место Светлане. Та, не садясь, наклонилась к окулярам микроскопа и через несколько секунд, удовлетворённо, сказала.
– Комар носа не подточит, подпись безупречно разорвана вместе с кракелюром. Поздравляю, то, что надо. Могу забрать?
– Да, можете забирать, всё готово.
– Что у нас ещё?
– Вторая работа сейчас у Тархановой, но она опять отвлекалась на какие-то дела, так что тут есть задержка. Тем не менее, и у неё работа почти закончена и, я думаю, к концу недели будет готова.
– Да я в курсе дел Лены, с этим ничего не поделать, ей иногда приходится отвлекаться.
– Да, да я понимаю, но дело даже не в этом, а в том, что она очень талантливый художник и в каждой её работе я вижу её руку, её талант, её темперамент. Это трудно объяснить, и на самом деле, к качеству её работы претензий никаких нет, но её мощная индивидуальность проявляется во всём.
– И что? Договаривайте до конца.
– А то, что ЭТО, в конце концов, победит её, и она займётся своим творчеством.
– Семён Яковлевич, что за еврейская манера ходить вокруг да около? Я вижу, у Вас есть какое-то предложение. Давайте выкладывайте.
– Эх, молодёжь, сразу всё подавай, без подготовки. В моё время, так дела не делались… Если хочешь добиться положительного результата в переговорах с евреями, нужно вначале поговорить о семье, о детях. Узнать, хорошо ли Сарочка учиться в школе, или успевает ли Аркашенька заниматься на скрипке, и учить английский. Потом обязательно справиться о здоровье мамы и пожелать ей долгих лет, потом… – Семён Яковлевич посмотрел на Светлану, и понял, что рассказать о кулинарных рецептах мамы, уже не получиться… – Хорошо, хорошо вот посмотрите.
Он подвёл Светлану к своему рабочему столу и взял с него одну из папок.
– Сейчас я покажу Вам несколько рисунков, а Вы попробуйте узнать художника. – С этими словами он открыл папку и достал из неё с десяток карандашных рисунков, которые разложил веером, поверх других бумаг на своём столе.
– Ни чего себе, да это же Филонов. Быть не может…
Светлана взяла один из рисунков и стала внимательно его рассматривать.
– Без вопросов это Филонов, один в один. Удивительно филигранная работа, я бы даже сказала – безупречно. Но есть два недостатка. Первый – это выполнено на современной бумаге, а второй – все рисунки Филонова известны, поэтому даже, если бы эти были сделаны на старой бумаге, выдать их за оригиналы всё равно не получилось бы. Все картины и рисунки Филонова находятся в «Русском музее» в Питере, куда их передала сестра художника, это известно всем. Сам художник за всю свою жизнь не продал ни одной работы, и не потому что не мог, а потому что не хотел и это тоже всем известно. На руках вне музея имеется толи восемь, толи одиннадцать рисунков, я не помню точно, и с ними связана мутная криминальная история, начавшаяся ещё в 1974 году, но точно то, что и эти рисунки тоже известны. Так что подделывать, что бы то ни было, под Филонова не имеет смысла – всем всё известно.
– Это понятно и я не для работы эти рисунки показываю, а в качестве образца, показать, что может сделать одна из моих студенток. Эти рисунки сделала Любочка Воронина, студентка третьего курса, после поездки в Питер. В Питере она вместе с группой однокурсников посетила Русский музей и слушала лекцию о гении Филонова. После чего, под впечатлением от его картин, нарисовала эти шедевры. Они не срисованы, они из головы.
– Этого не может быть.
– И однако, это есть. Перед нами гений или феномен, это уж как угодно. В плане собственных идей у Ворониной плохо, а вот если она увлекается каким-то художником, то ухитряется полностью вжиться в его манеру и, что гораздо важнее, в его идеи. И она способна создавать новое в стопроцентной манере художника. Вот, сами видите, сложнее Филоновских рисунков трудно что-то представить.
– Потрясающе, и Вы клоните к тому, что она нам нужна в качестве замены Тархановой?
– На перспективу да, и не в качестве замены, а в качестве хорошего дополнения. К тому же, пока речь идёт, только о рисунках, с живописью всё сложнее. Но если талант есть, то развить его дело техники и желания. Желание у неё точно есть, она из простой семьи, пришла действительно учиться, а не валять дурака. При этом не красавица и с личной жизнью у неё, тоже не ахти. Надеяться ей не на что и не на кого, и как бы цинично это не звучало, всё это нам на руку.
– Мне нужно на неё посмотреть.
– Вот, к этому я и клоню, а то «выкладывайте сразу, не тяните», тут обстоятельно нужно всё обдумать, и взвесить. Через неделю на их курсе должен был быть семинар о менеджменте, но лектор, на которого мы рассчитывали, не сможет прийти. Свинство, конечно, но спасибо хоть, заранее предупредил. Вот Вам бы там выступить и, заодно, присмотреться к Ворониной? Там бы, аккуратненько, и поговорить с ней в перерывчике, по душам. А?
– Так вот в чём дело… Вся эта история, только для того, чтобы сагитировать меня провести семинар?
– Нет, ну что Вы, просто так получается…
– Ладно, ладно, не выкручивайтесь, хорошо. Я приду. Что касается Тархановой, Вы не правы, она отвлекается не от лени или других увлечений. Это обстоятельства так складываются, что кроме неё некому закрывать очень сложные вопросы. Сами знаете, что после смерти моего брата нам пришлось хлебнуть лиха, и если бы не