Кульминацией выступления является ритуальное убийство животного: поросенка – ударом острой пики в сердце, быка – перерезанием горла острым орудием типа мачете. В момент нашего появления один род уже заканчивал выступление, бык уже был зарезан и разделан; само же выступление продолжалось, и заключалось оно в том, что мужчины, встав в круг, исполняли ритуальный танец, женщины же, построившись в «колонну по двое», разносили и раздавали родственникам кто что: первые – табак мужчинам, следующие – рис и подобие каких-то лепешек, замыкали процессию дамы с подносиками и дамы с чайниками – для кофе.
А вот следующее выступление мы просмотрели полностью, запивая увиденное пальмовым вином под шепот Давида, объяснявшего происходящее. Суета вокруг быка привела к его привязыванию в центре площади.
Центральная площадь
На этой картинке, кстати, хорошо видно расположение церемониальной деревни: центральная площадь содержит покрытое пальмовыми листьями место для жертвоприношения, котлы для приготовления мяса и чистое пространство для выступления. Дом-лодочка по центру – «мавзолей», дом-навес справа – место присутствия ближайших родственников (у входа справа и слева – tau tau). Самый левый на картинке дом – настоящий tongkonan – реальный дом тораджи, нижняя часть которого приспособлена под трибуну для ведения церемонии. Пока мы рассматривали картинку, парень в красной футболке (его чуть видно за мужчиной в желтой жилетке слева) перехватил у привязывавших быка ребят веревку и неуловимым движением мачете перевел быка в иное состояние. Видео, содержащее всю эту сцену, от момента удара и до момента успокоения животного, длится у меня ровно 34 секунды, причем животное осознало, что с ним не все в порядке, на 22-й. Пока не анализируем, просто запомним.
Тем временем, на площади начинается некое движение – родственники готовятся принимать подарки и соболезнования от клана, преподнесшего им только что быка. Дети и молодые девушки – внучки покойных – одеты в самые праздничные одежды, такие тораджи одевают лишь на свадьбу и похороны.
Внучки покойных (по краям).
Вообще, давайте отойдем слегка от увиденного, выпьем по кружке сурицы пальмового вина и посмотрим на лица молодых и юных тораджей.
Юная тораджа
Воин
За спиной юного воина-тораджи более взрослые соплеменники уже встали в круг для исполнения траурного танца.
Танец начинается под звуки ударов колотушек, оказавшихся, при ближайшем рассмотрении, полыми бамбуковыми дубинками, ударяющими в корыто с рисом; удары внутрь вызывали глухой звук, а удары по внешней части корыта – звонкий. Под эти удары сначала прошла группа, приведшая еще одного быка, затем целая процессия пронесла на своих плечах доброе стадо хрюшек, которые были сложены тут же, в центре площади, а носильщиков сменили костюмированные танцоры. В этот момент я взглянул в сторону пять минут назад преставившегося быка – тот был уже освежеван.
От стола с микрофонами тем временем отделился старец с изогнутым посохом, который обвивала бутафорская змея, неспешно обошел площадь по кругу, через которую, вслед за танцорами, начали стекаться в его сторону представители его рода, сначала одетые в забавные шляпы, потом в одинаковую траурную одежду, затем в одежду обычную; стали выстраиваться парами, пропуская вперед женщин и мужчин с подносами и приборами для курения. И двинулись, ведомые старейшим, в сторону родственников.
Траурная процессия
А мужчины в центре все продолжали свой монотонный ритуальный танец…
Церемониальный траурный танец
Стоп. А что это там за белая леди с камерой, внутри круга? И где моя жена? Выпив еще немного пальмовой бражки, я взглянул на танцующих ее глазами
Внутри круга
– Как ты туда попала? – Спросил я, когда она показалась по эту сторону круга.
– Подошла с фотиком к кругу. А дирижер произнес: «Please, ma’am», и круг расступился.
– А потом?
– А потом он произнес «Thank you, ma’am», и легонько толкнул в сторону выхода…
Такая вот тактичность.
– Ну что, готовы уходить? – спросил Давид.
– Да, пожалуй, хватит…
Пока мы идем по деревне и перевариваем то, что увидели, я снимаю детские рожицы, обладатели которых здесь так любят фотографироваться. В отличие от остальной Азии, здесь любят сниматься дети и женщины, а мужчины напускают на себя строгость, и не разрешают. Ровно до момента, когда им не предъявляется козырный туз в виде белокурой девчушки, вставшей рядом.
Пока мы тут искали конец круга, нашего быка разделали окончательно, и получившие свой подарок родственники и гости отваливали, неся кусок на бамбуковой палке. Одна нога, по традиции, досталась клану подаривших. Дети же носились, то периодически останавливаясь и с интересом наблюдая за взрослыми у разделываемой туши, то подбегали и пинали ее, то, завидев больших белых обезьян, подбегали к нам, корчили рожицы и просили сфотографировать.
Дети
Так мы и шли к выходу, отгоняя пока от себя мысли об увиденном и просто снимая людей.
Ну вот, теперь надо отойти от церемонии, забраться туда, где нет людей, но есть наглядные пособия, и попробовать осознать, при каком таком действии мы присутствовали.
Путь наш лежит в деревню Ke’te kesu; там есть и дома, и кладбища. Узкие дороги с непростыми разъездами, особенно, учитывая индонезийский характер, требующий выйти из машины, чтобы прицелиться, абсолютно разбитые, ведут нас мимо рисовых полей, обрабатываемых техникой, в Ke’te kesu (на нашей карте обведено, прямо под Rantepao).
Техника на рисовых полях
С нашим приездом начинается ливень, во время которого мы успеваем выпить по чашечке прекрасного кофе. Кофе в Индонезии действительно превосходен, и заваривают они его «по-нашему», заливая мелко помолотый порошок крутым кипятком прямо в чашку.
Традиционная деревня тораджи, когда в ней нет церемоний, выглядит так.
Традиционная деревня Тораджи
Это тоже совершенно реальная деревня, дома в которых используются по прямому назначению – как жилище – кроме одного, который музей. Жилище тораджи, вообще говоря, это два дома. На фото справа от улицы – собственно, жилой дом, он стоит на колоннах пальмового дерева, нижняя часть – навес; жилое пространство – второй этаж, он поделен на три примерно равные части. Поднявшись по лестнице вверх, попадаете в среднюю. Это общее пространство, тут, на той же стороне, что и вход, располагается кухня-очаг и рядом с очагом – туалет типа сортир, системы прямого падения, не отгороженный от очага ничем. Низенький проем-лаз ведет из средней комнаты в южную; это комната родителей. Передняя, северная – детская. Состав семьи тораджей зависит от достатка, в богатых семьях может быть 6—7 детей, в бедных – 3—4. От достатка зависит и стоимость дома, и она может варьироваться от единиц до многих десятков, а то и сотен тысяч долларов. Но разница будет в материалах (самые дорогие дома из тика, который на Сулавеси не растет, и его везут с Борнео) и в степени вычурности резных украшений. Функционал и планировка же от цены не зависят. Прямо напротив жилого дома, tongkonan, через улицу, находится рисовый домик той же семьи, написание его названия я не знаю, произносится типа «алан». Это точная копия большого дома, но используется, как хранилище риса.
Тораджи считают себя потомки мореходов, пустившихся в путь с далекого Севера (предположительно, из Китая) на Юг, в поисках находящегося там, по их мнению, рая, и приставших к верхушкам вулканов, составлявших тогда залитый большим количеством воды Сулавеси. Тораджи-мореходы обосновались у берегов Сулавеси, но продолжали жить в своих лодках. Потом, когда вода спала, они перебрались, в поисках комфорта, на деревья, но и это не было идеалом. И лишь потом они поднялись вверх, на плато, и стали жить там, начав защищать себя от тропических ливней крышами. А, поскольку ничего, кроме лодок, строить они не умели – вот вам и объяснение формы этих крыш. И уж коли пришли они с Севера, а рай – на Юге, то и крыши домов-лодок ориентированы по линии Север – Юг; оттого и родительская комната – южная. Вообще говоря, памятуя о «китайском происхождении» тораджи, продлим философию сторон света: Юг – рай, = смерть, нирвана. Противоположность смерти – жизнь = Север. Солнце встает на Востоке – значит, там активность; на Западе же живут темные силы. Ну и невпопад: жилой дом – женщина, рисовый – мужчина, поскольку рисовый домик хранит семена, способные дать жизнь лишь оказавшись внутри большого жилого дома.