Оба, Блу и Адам, уставились на это потрёпанное снаряжение. Казалось невозможным, что Ричарду Кемпбелу Гэнси III могло прийти в голову приобрести не новую вещь.
Не знавший об их внимании к своей персоне, Гэнси без усилий, со знанием дела завязал веревку на карабине.
До Блу дошло раньше, чем до Адама. Снаряжение Гэнси было не новым, потому что им пользовался сам Гэнси.
Порой сложно было помнить, что он жил где-то ещё до их встречи.
Гэнси принялся разматывать длинный страховочный трос.
— О чём мы говорили. Мы связаны вместе, три буксира, если вы вдруг слегка запаникуете. Сверим время?
Адам посмотрел на свои, видавшие виды часы.
— Мои не работают.
Ронан взглянул на свои дорогие чёрные часы и покачал головой.
Хотя отсутствие времени не было неожиданностью, Блу всё ещё приходила в замешательство.
Гэнси нахмурился, будто понял её мысли.
— И сотовый не показывает. Давай, Ронан.
Когда Ронан прокричал что-то на латыни, Адам прошептал Блу перевод:
— Нам безопасно туда войти?
И там ли моя мама?
Ответ пришел в виде шелеста листьев и гортанного скрежета, более пугающего, чем Блу приходилось слышать раньше.
— Greywaren semper est incorruptus.
— Всегда безопасно, — быстро перевел Гэнси, желая доказать, что он не совсем бесполезен, когда дело касалось латыни. — Грейворен всегда безопасен.
Грейвореном был Ронан. Чем бы они ни были для этого леса, Ронан значил для него ещё больше.
Адам размышлял:
— Incorruptus[2]. Никогда бы не подумал, что кто-то использует это слово для описания Линча.
Ронан выглядел таким же довольным, как гремучая змея.
«Что ты хочешь от нас? — гадала Блу, когда они вошли внутрь. — Какими ты нас видишь? Всего лишь четырьмя подростками, пробирающимися по древнему лесу».
Прямо у входа в пещеру простиралась странная тихая земляная комната. Стены были в пыли и камнях, корнях и известняке, в цветах волос и кожи Адама. Блу неохотно коснулась кудрявого папоротника, последней листвы, прежде чем солнечный свет погас. Адам повернул голову, прислушиваясь, но слышны были лишь их приглушённые шаги.
Гэнси включил свой фонарик на шлеме. Свет с трудом проник в темноту сужающегося туннеля.
Один из парней слегка дрожал. Блу не знала, кто это был, Адам или Ронан, но чувствовала, как верёвка заставляла трястись её ремень.
— Вообще-то, мне бы хотелось, чтобы мы взяли с собой Ноа, — резко сказал Гэнси. — Мы входим. Ронан, не забудь оставлять направляющие маркеры по ходу нашего движения. Мы на тебя полагаемся. Не пялься так на меня. Кивни, типа понял. Хорошо. Знаешь что? Дай их Джейн.
— Что? — Голос Ронана прозвучал так, будто его предали.
Блу приняла маркеры — круглые, пластиковые диски с нарисованными на них стрелками. Она не осознавала, насколько нервничает, пока маркеры не попали к ней в руки; ей стало лучше от ощущения занятости чем-то конкретным.
— Я хочу, чтобы ты свистел или гудел, или пел, Ронан, и следил за временем, — сказал Гэнси.
— Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — ответил Ронан. — Надо мной.
Гэнси вгляделся в тоннель.
— Короче, думаю, что ты знаешь много песен и сможешь их петь с одинаковой скоростью и продолжительностью каждый раз. Потому что ты должен был запомнить все эти мелодии для конкурсов ирландской музыки.
Блу и Адам обменялись восхищенными взглядами. Единственная вещь, которая была приятнее, чем видеть, как Ронан поёт, это видеть, как он поёт, вынужденный неоднократно повторять ирландскую джигу.
— А не пошёл бы ты, — сказал Ронан.
Гэнси, не обидевшись, ждал.
Ронан покачал головой, но потом со слабой улыбкой затянул:
— Шлёп раз, шлёп два, шл...
— Не эту, — взмолились одновременно Адам с Гэнси.
— Я не вынесу слушать это на протяжение трёх часов, — сообщил Адам.
Гэнси указывал пальцем на Ронана, пока тот не начал насвистывать весёлую песенку.
И они направились дальше в глубь.
***
Ещё глубже.
Солнце исчезло. Корни уступили дорогу сталактитам. Воздух пах сыро и знакомо. Стены мерцали как что-то живое. Время от времени Блу и остальным приходилось перебираться через лужи и ручьи — узкая неровная тропа была вырезана водой, и вода всё ещё трудилась над ней.
Каждый раз после того, как Ронан заканчивал насвистывать в десятый раз свою песенку, Блу оставляла маркер. Когда пачка дисков в руке сократилась, она задумалась, как далеко им удастся зайти, как они узнают, насколько близко подобрались. Казалось, сложно поверить, что где-то здесь спрятан король. Однако ещё сложнее представить, что здесь же может быть и её мама. Это было не то место, где можно было бы жить.
Она успокоила свои мысли. Никаких землетрясений. Никаких панических массовых бегств.
Она старалась не страстно желать или надеяться, или думать, или звать Мору. Последнее, чего ей хотелось, это чтобы Энергетический пузырь сделал копию её мамы для неё. Она хотела только настоящую. Истинную.
Становилось круче. Чернота была утомительна. Блу жаждала света, пространства, неба. Она чувствовала себя заживо похороненной.
Адам поскользнулся и удержался, протянув руку.
— Эй! — окликнула Блу. — Не трогай стены.
Ронан оборвал свист вопросом:
— Пещерные микробы?
— Это плохо для роста сталактитов.
— О, и правда...
— Ронан! — велел Гэнси спереди, не оборачиваясь, его ярко-жёлтый свитер отдавал светло-серым в свете фонаря. — Вернись к работе.
Ронан только снова начал свистеть, когда Гэнси исчез.
— Что? — произнёс Адам.
Затем сорвался с места. Он бросился на землю и перекатился на бок, цепляясь пальцами.
У Блу не было времени осознать, что всё это значило, когда она ощутила, как Ронан схватил её сзади. И верёвка на её талии сильно натянулась, угрожая тоже свалить её с ног. Но Ронан стоял крепко. Его пальцы плотно держали её руку, до боли.
Адам всё ещё был на земле, но перестал соскальзывать.
— Гэнси? — позвал он, слово прозвучало страдальчески в широком пространстве вдали. — Ты там внизу в норме?
Потому что Гэнси не просто исчез... он упал в дыру.
Блу подумала: «Слава Богу, мы связаны».
Руки Ронана всё ещё сжимались вокруг неё, она чувствовала их трепет. Она не знала, то ли это от напряжения мышц, то ли от беспокойства. Он даже не колебался, когда схватил её.
«Я не могу позволить себе забыть это».
— Гэнси? — повторил Адам, и была лишь нотка чего-то ужасного позади этих слов. Он очень хорошо замазал тревогу уверенностью, чтобы та была незаметна.