— Дерьмо? — удивленно переспросил Костя, явно не ожидая такого ответа.
Он принялся крутить кругляш, похожий на противопехотную мину, пытаясь понять — разыгрывает ли его Костарев или это и в самом деле так? Даже осторожно понюхал.
— Не пахнет.
— Потому что высохло, — буркнул Костарев.
И отвернулся, не сильно желая продолжать разговор.
Костя посмотрел на нас. Во взгляде были смешанные чувства.
— Он прав, — кивнул я. — Отходы жизнедеятельности крупного рогатого скота собирают, мешают с соломой, формируют в формы и сушат. Получается очень экономичное сырье для поддержания огня. С дровами. Как ты понял, тут туго.
— Да я лучше своей кроватью буду топить печку, чем этим! — воскликнул Костя, откидывая кругляш в сторону и вызывая бурный смех остальных парней.
— Чего ржем как кони? — в комнату зашел Молодов.
В руках у него был небольшой мешок.
— Рассказали Косте про кизяк, — пояснил Володька, вытирая навернувшиеся от смеха слезы.
— А что кизяк? — не понял Молодов. — Вполне хорошее топливо. Только вижу, что одна печка плохо справляется с холодом.
— Не то слово, — хмуро ответил Костя, вытирая руки о штанину. — Холод стоит собачий!
— Привыкайте. Считайте, что это тоже своего рода тренировка. Хотя, не так уж тут у вас и холодно. Мы, бывало, и не в таком холоде ночевали. У вас градусов пятнадцать будет, курорт практически. Но чтобы не кисли вот вам принес.
Молодов протянул нам мешок.
— Тут заварка и сахар. Чайник вон в том углу стоит. Сильно замерзнете — сварганьте чайку. Ну а вообще, мой вам совет. Сильно холодно будет — двадцать отжиманий. Поверьте, греет лучше всякого кипятка. Да не кисните вы, завтра нормальную погоду обещают, потепление!
И с этими словами ушел.
Мы тут же принялись ставить чайник.
Через некоторое время зашумела вода, вскипела. Мы бросили в нее горсть заварки, слегка переборщив, от чего чай получился крепким. Но это было даже лучше. С сахаром, обжигающе горячий, он прогрел нутро и уже стало не так холодно. Поболтали некоторое время ни о чем, потом принялись укладываться — завтра ожидался сложный день. Едва лег я на твердую неудобную кровать и укрылся колючим одеялом, как тут же уснул крепким сном.
За ночь с гор спустился густой туман. Здесь он был белым, ровным, напоминая молоко. Изредка в молочной пелене плыли чуть темные тени и казалось, что это призраки альпинистов, кому не посчастливилось (а может быть, повезло?) остаться здесь навсегда. Тишина сковала округу. Она была глухой, давящей, какая есть только в той деревянной коробке, откуда уже нет пути назад. Но никто не почувствовал ее — все спали.
Насчет сложного дня — это я как в воду глядел.
Подъем. Молодов дал команду вставать, но даже сквозь сон я почувствовал в его голосе звенящее напряжение. Поднявшись, я обнаружил, что что многие уже встали, но не одеваются, а рассеяно смотрят по сторонам.
— Что происходит? — шепотом спросил я Володьки.
Тот пожал плечами, и сам ничего не понимая.
— Ну нельзя же так! — возмущался кто-то.
— Так, тихо! — рявкнул Молодов. — Стройся!
— Не с той ноги встал? — предположил Володька, кивая на тренера.
Мы построились.
— Значит так, пацаны, — начал Молодов, оглядывая всех исподлобья. — Кажется, вы не совсем еще поняли, что происходит. Время шуточек закончено. Сейчас — очень важный этап наступает. Тут не место дурака валять.
— Что случилось то? — спросил Володька.
— А вот что случилось, — произнес Молодов и бросил принесенный вчера мешок на пол. Мы глянули на него, но ничего не поняли.
— Кто-то ночью не поленился, встал. И накрошил кизяка и в сахар, и в заварку. Это что, по-вашему, смешно? Вы такой чай пить собираетесь? С дерьмом? Ну тогда пейте. Я не осуждаю. Только вот себе в кружку заваривайте, а не в общий пакет с провизией портите. Кто это сделал? Я спрашиваю кто это сделал?
Никто, естественно, не ответил. Все удрученно смотрели на мешок с безнадежно испорченным сахаром. Потерю заварки еще как-то можно было пережить — Володька сказал, что на поле видел какую-то траву, которая тоже в чай можно добавлять. Но вот сахар… Его было не много, килограмма четыре, на такую большую ораву не разгуляешься. Но все же. Сахар — это энергия, так необходимая сейчас. И теперь она потеряна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мы глядели на мешок и видели, что кто-то постарался на славу, намешал в пакеты много кизяка, от чего белый порошок превратился в бурый и отделить его от мусора уже точно было нельзя. Вот ведь подонок!
— Костя, ты вчера кизяк тут швырял, — буркнул кто-то из строя.
— Да вы что! — с жаром воскликнул тот. — Думаете, я дерьмом продукты испортил? Вы за кого меня принимаете⁈
— Признавайтесь, кто это сделал, — могильный голосом произнес Молодов. — Или я сам найду шутника.
И вновь молчание.
— Хорошо, не хотите по-хорошему, тогда будет по-плохому.
Молодов принялся ходить вдоль рядов кроватей, иногда останавливаясь, наклоняясь и внимательно изучая пол, сами кровати, тумбочки. Прошел одну, вторую, третью. Остановился у моей. Я не переживал, потому что знал, что это точно не я и ничего найти там не удастся. Но Молодов почему не пошел дальше, а остался стоять. Складка на его лбу становилась все глубже и больше, а взгляд холодел.
— Герасимов, — хмуро произнес тренер. — Подойди сюда.
Я подошел. А вместе со мной и все остальные ребята.
— Что на это скажешь?
Молодов отодвинул кровать, демонстрируя под ней горсть белого порошка и рядом с ней — заварку. По толпе прошелся ропот.
Сказать мне на это ничего не нашлось. Я даже потерял дар речи. Это была подстава. Топорная, безграмотная, но подстава. Такого я не ожидал и потому лишь стоял и хлопал глазами, глядя на обнаруженные следы.
— Да это же явно подстава! — воскликнул Костя. — Видно же. Ну зачем Андрюхе так старательно оставлять у себя под кроватью такую аккуратную горсточку сахара? Словно бы хотел нам сказать — смотрите, это я испортил продукты. Ну глупо же. Да и как он мог оставить улики? Это нужно было сначала чистого сахара и заварки по двум карманам спрятать, чтобы сюда перенести. А потом только дерьмо в пакет крошить. А потом что? Он из карманов сам себе под кровать две горсточки насыпал? Ну глупо же получается!
— А чего ты его защищаешь? — воскликнул кто-то из толпы.
— А потому что не он это! Я Андрюху знаю, он на такое не способен.
— А почем тогда следы у него под кроватью? — не унимался кто-то.
— А потому что подставили его! — не выдержав, закричал Костя.
— Тихо! — успокоил всех Молодов.
— Владимир Федорович, ну сами посмотрите на факты!
Молодов молчал. Он был угрюм. Я тоже молчал. Оправдываться и говорить что-то было сейчас бессмысленно.
— Согласен, — наконец произнес тренер. — Как-то криво смотрится. Ладно, вопрос остается открытым. А пока одевайтесь. Сегодня — без утреннего чая, по понятным причинам.
И ушел, оставляя нас одних. Кто-то похлопал меня по плечу, сказал:
— Не переживай, на тебя не думаем.
А кто-то, напротив, демонстративно отвернулся и ушел.
— Кому-то ты дорогу перебежал, — сказал Володька.
— Это Костарев, — прошептал Генка. — Точно он!
— Ему то какой резон? — спросил я.
— Обиду на тебя затаил — за то, что ты уделал его так.
— Вряд ли он, — покачал я головой. — Да и какая обида? Я ведь и сам стенку не прошел. Все по-честному.
— Да точно он! Кто же еще? Она сам как этот кизяк.
Я украдкой глянул на Костарева, который заправлял кровать, приводил себя в порядок. Выглядел он отстраненно и казалось, что его вообще не интересует произошедшее. Чай вчера, кстати, он тоже не пил, не заинтересовавшись им. Мог ли он так подставить меня? При всей нелюбви к нему, я сомневался, что это сотворил он.
— А кто вообще сказал, что это кто-то из нас сделал? — спросил Володька.
— А кто еще? Йети что ли? — улыбнулся Костя.
— А может и йети, такой вариант тоже отвергать нельзя, — совершенно серьёзно ответил парень.