Читать интересную книгу Все ради любви - Петерсон Элис

Я обрываю себя и складываю руки на коленях.

– В общем, вы совершенно правы.

– Да. В ваши обязанности будет также входить реклама, дизайн брошюр, нужно будет ездить с фотографами и снимать дома в наиболее выгодных ракурсах плюс составлять красивые описания для рекламных афиш. Познакомитесь с процессом создания рекламы недвижимости, одним словом, – продолжает Джереми. И делает паузу.

– Люси мне говорила, у вас семья?

Я киваю.

– У меня маленькая дочь, ее зовут Айла, – говорю я и добавляю, что уже придумала, кто будет сидеть с Айлой, не вдаваясь, однако, в детали. На самом деле из кандидатов в няни только румынка по имени Руки, которой нужна подработка, – она работает парикмахером в приюте для бездомных.

– И еще у меня есть песик, – сообщаю я, заметив на книжной полке у стены фотографию двух золотистых лабрадоров.

– Надо же! И какой породы? – впервые за весь разговор Джереми оживился. Как будто в темной комнате включили вдруг свет.

– Джек-рассел-терьер. Зовут его Спад, – отвечаю я.

– У меня две собаки, – Джереми хватает с полки фотографию своих псов, – Альберт, в честь Альберта Бриджа, и Элвис, потому что моя жена любит… – и он начинает напевать «Я мечтаю о снежном Рождестве» в стиле Элвиса Пресли. – Не поверите, как полезно иметь домашних животных в нашей профессии. Один раз мы сошлись с одной клиенткой только благодаря общей теме – у нее тоже была собака, породы спиноне.

Я смеюсь.

С утроенной энергией Джереми продолжает рассказывать мне, что один из важнейших аспектов нашей работы – это дарить радость клиентам.

– Бывают среди них люди весьма милые, а другие, наоборот, вызывают отвращение, но без клиентов у нас не было бы что продавать.

Джереми снимает телефонную трубку, звонит Надин и просит принести нам кофе.

– А некоторые из них вообще напоминают бисквитное печенье с горчицей, – говорит он с французским акцентом, подмигивая мне.

– Так вот. Я говорил о том… – начинает он.

И замолкает.

– Вы говорили, насколько важны клиенты, – напоминаю я.

– Верно. Часто мы продаем дома богатым и знаменитым или, наоборот, богатые и знаменитые перепродают дома через нашу фирму, поэтому по благоразумию и рассудительности вам необходима прямо-таки ученая степень.

– У меня есть такая, – отвечаю я.

Джереми постукивает пальцами по столу.

– Обычно люди забывают, что продать дом – это в каком-то смысле расстаться с хорошим другом. Нам приходится иметь дело с самым драгоценным, что есть у наших клиентов. Недвижимость – это вам не акции «Бритиш телеком». Некоторые клиенты, особенно люди пожилые, могут даже расплакаться: они прожили в этом доме больше сорока лет, но теперь им приходится продавать его, потому что они больше с ним не справляются или потому что больны. И к этому нужно относиться тактично. Этим людям приходится прощаться с домами, полными воспоминаний, местом, где они воспитывали своих детей. Где живут ваши родители?

– В Корнуолле.

– Прекрасно. А где именно?

– На южном побережье, недалеко от Сент-Остелла.

Из окна моей комнаты виднеется зеленая лужайка, похожая на мягкое плюшевое одеяло, и синее-синее море. Я сразу представляю свою бабулю у телефона – она ждет моего звонка, разгадывая кроссворд или что-нибудь подшивая. Раньше она вязала кофты и платья для Айлы. Или, может быть, она занимается на фортепиано. Она играет с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать и я уехала из дома. Теперь она уже не проводит столько времени в саду, как раньше, и старается не выходить из дома надолго. Меня захлестывают эмоции – я вспоминаю, как бабуля складывает все свои лекарства в одну коробочку со множеством отделений, и шутит при этом, что, не сложи она их так, ни за что не вспомнит потом, выпила ли все необходимые снадобья.

– Они всю жизнь там живут? – спросил Джереми.

– Мы переехали, когда мне было девять лет, – говорю я, вспоминая, в какой депрессии был мой брат Лукас, когда мы уехали из Лондона.

– Вы мне жизнь сломали! – кричал он на бабулю и дедулю, захлопнув за собой дверь. – Здесь ужасно!

Я возвращаюсь обратно в реальность – в кабинет входит Надин с подносом, который она ставит на стол, и я надеюсь, что Джереми не станет задавать вопросы более личного характера.

– Спасибо, Надин.

Джереми разливает кофе по чашкам и предлагает мне булочку. Потом продолжает:

– Уверен, что, продавая дом, ваши родители будут помнить все эти дождливые вечера, когда вы сидели за кухонным столом и делали домашние задания по математике или когда ночевали в палатке в саду. Мои дети, например, обожали наряжаться в разных персонажей и выступать перед соседями, которым я искренне сочувствую, – улыбается он.

Пожалуйста, не продолжайте. Я испытываю очень сильную боль и с трудом удерживаюсь от слез. Мои родители не успели увидеть, как я научилась кататься на велосипеде. Не успели научить нас с Лукасом плавать и не проверяли нам дневники. Все их надежды и мечты о будущем… может быть, завести еще одного ребенка… все их мечты разбились в одно мгновение… А моим бабушке и дедушке достались одни лишь осколки.

– Держу пари, ваша мама даже помнит… О, нет, Дженьюэри, что случилось? – начинает было Джереми, но тут же замолкает, увидев выражение моего лица. Потом в замешательстве открывает верхний ящик стола и протягивает мне упаковку салфеток.

– Нет, ничего. Прошу прощения, – шмыгаю я, вынув одну. Я не плакала, думая о моих родителях, уже довольно долго. Почему же вдруг сейчас разрыдалась-то?

– Все хорошо, – заверяю я Джереми, вытирая глаза. А ну соберись, Дженьюэри. Пора снова вернуться в свою колею. Последние восемь лет были для меня сплошной чередой медицинских осмотров Айлы, и теперь я чувствую себя смертельно одиноко – ведь Айла в школе, а у меня теперь куча свободного времени, времени, которое тянется, словно длинная и пустынная дорога, не имеющая конца. Я совершенно потеряна.

– Может быть, надо позвать врача? – спрашивает Джереми после нового приступа моих рыданий.

Стук в дверь.

– Не сейчас, Надин!

Надин просовывает голову в дверь.

– Тут… тут звонит мистер Пэриш, он хотел бы внести предложение…

– Позже! – рявкает Джереми.

Надин ретируется.

– Простите, – мямлю я, – ответьте, пожалуйста, на звонок.

– Это может и подождать. Я что, что-то не то сказал?

В голосе Джереми я слышу неподдельное волнение.

– Мои родители погибли, когда я была ребенком, – лепечу я.

Джереми смущен.

– Как бестактно с моей стороны!

– Откуда же вы могли знать… Нас с братом воспитывали бабушка с дедушкой. И я счастлива. Они заменили нам родителей. У меня было все, о чем ребенок может только мечтать.

– Но не было мамы и папы.

Повисает долгая пауза.

– У вас ведь сейчас собственная семья? Дочь, – продолжает Джереми, видимо, надеясь, что так мне станет легче.

Я чувствую комок в горле. Если ты получишь работу, ты ведь по-прежнему будешь моей мамой?

И я снова начинаю рыдать. Не могу остановиться. И о чем я только думала, когда сочла себя способной продержаться целое собеседование в этом идиотском костюме, который мне так сильно жмет, что я не могу сосредоточиться?

Снова раздается предупредительный стук в дверь. Входит Надин:

– Прошу прощения, Джереми, но мистер Пэриш настаивает…

Заметив мое лицо, Надин замолкает:

– Я вернусь позже.

Дверь захлопывается.

– Прошу прощения, – говорю я Джереми, – я уже и так потратила достаточно вашего времени, я…

Джереми жестом останавливает меня.

– Хотите, начнем собеседование заново?

Ошеломленная, я киваю. Он дает мне время собраться и вытереть слезы. Ну же, Джереми, спросите меня о «Шервудс», задайте какой-нибудь такой вопрос, на который ответить мне будет легко.

– Сколько лет вашей дочери?

Удивленная, я отвечаю:

– Восемь.

– И вы воспитываете ее одна? Должно быть, несладко вам приходится.

– Отец Айлы, Дэниел…