Читать интересную книгу Проект Германия - Андрей Мартьянов

(Комиссар Шмулевич, знай он о столь лестной оценке, лишь посмеялся бы — в «Сталинском знамени» не было ни одного выпускника диверсионных спецшкол, сплошь окруженцы 1941 года, местные, да немного гражданских беженцев из советской Литвы. Однако, как выразился бы острый на язык Семен Эфраимович, «Что ж, положение обязывает — лицо не потеряно».)

…Дальнейшее можно описать словами «скучная рутина» — рекогносцировка, наведение гати, разведка на местности. Радиодонесения поступали каждые несколько часов: да, обнаружена брошенная бандитская база — судя по всему, партизаны покинули таковую в небывалой спешке, день или два назад. Самолет найден в четырех километрах от стоянки, выживших нет. Какие последуют распоряжения?

Информацию оперативно передавали по линии СД. Едва стало известно об обнаружении «Кондора» фельджандармами и айнзатцкомандой-8, из Берлина пришел грозный приказ: ничего не трогать до прибытия оперативной группы РСХА. Встретить на аэродроме Молодечно, обеспечить автотранспорт и вооруженное сопровождение.

Подпись: Рейнхард Гейдрих, рейхсфюрер СС.

Рейхсфюрер — не больше и не меньше.

* * *

Невзирая на крайне тревожную обстановку в столице Рейха, бригадефюрер Олендорф с сопровождающими прилетел на рассвете и немедленно отправился к Свенцянским грядам.

* * *

— Это что еще такое? — Отто Олендорф остановился в недоумении. — Откуда оно здесь?

На риторический вопрос — риторический ответ. Подполковник Лёвенгаупт не нашел ничего лучше, как возвестить следующую истину в последней инстанции:

— Это? Самоходная артиллерийская установка на шасси Panzer II модификации F…

— Неужели? — вздернул брови Олендорф. — Изумительно. Но какого черта данная установка делает посреди теоретически непроходимого болота, да еще и с намалеванной на борту красной пентаграммой?

Примерно так должен выглядеть шикарный представительский «Хорьх» где-нибудь в Антарктиде или на ледниках Гренландии. На берегу одного из островов, где расположились партизанские блиндажи, сиротливо торчал самый настоящий Marder II. Немного траченный сыростью и непогодой, с облезающей краской «панцерграу» на внешней стороне открытой боевой рубки, но, тем не менее, смотревшийся вполне внушительно. Не замечалось, чтобы самоходка была повреждена.

Среди окружающего тоскливого пейзажа Marder был до крайности чужероден. Германский «балкенкройц» и впрямь замазан, а на его месте красовалась большевистская темно-алая звезда с чуть кривоватыми лучами. Будто ребенок рисовал. Чудеса.

— Партизаны, — пожал плечами Лёвенгаупт, явно растерявшись. — Бригадефюрер, по заводскому номеру мы непременно выясним, какой части принадлежала машина, виновные в потере военного имущества будут привлечены к ответственности…

— Оставьте, — поморщился Олендорф. — Не до того. Поспешим, световой день короток, а работа предстоит самая тщательная.

Бригадефюрер отлично понимал, что партизанское укрытие на Свенцянах было если не идеальным, то в любом случае великолепно защищенным от внезапного вторжения извне. Куда ни глянь — гнилые трясины с мутными промоинами, заполненными грязно-бурой водой, купы деревьев на островах, выстроившихся по болоту серповидной цепочкой. Место невероятно отдаленное и гиблое — саперы, наводившие переправу, из сил выбились. В отдалении виден тянущийся на многие километры черный бурелом, а за ним, если верить картам, сплошные леса вплоть до реки Дюна, или, как ее называют русские, Западная Двина.

Сущий кошмар, декорации для готического романа о средневековых ведьмах. Но с тактической точки зрения место для большевистской базы подобрано с умом. И, будто назло, объект «Феникс», как отныне в наисекретнейших документах РСХА именовался сгинувший борт Курьерской эскадрильи, рухнул именно сюда. Что невероятно усложняло поставленные задачи.

Самое неприятное: от офицеров айнзатцкоманды достоверно известно, что партизаны успели похозяйничать на месте катастрофы. Данный факт приводил бригадефюрера в состояние, близкое к отчаянию. Могло произойти самое худшее, немыслимое. Непредставимое.

— Вон там, смотрите! — вытянул руку бледный ротмистр полевой жандармерии, одним из первых побывавший на «точке» еще вчера. — Отвалившаяся хвостовая часть, корпус находится левее и дальше четырех елей с обломанными верхушками…

«Это он, „Фокке-Вульф 200“, личное имя „Иммельман III“, — удостоверился Отто Олендорф, подойдя ближе. — Стандартный двуцветный камуфляж, отлично различим бортовой номер 2600, разделенный по две цифры „балкенкройцем“ на корме. Боже мой…»

Было от чего содрогнуться. Здесь, в осенней дымке над белорусским болотом, развернулся последний акт одной из величайших драм в истории Европы. Статистам осталось лишь прибраться на сцене, чтобы освободить подмостки для нового спектакля.

Бригадефюрер остановился в нескольких метрах от хвоста самолета. Обернулся к выглядевшему откровенно напуганным ротмистру: он тоже в полной мере ощущал ледяное дыхание провидения.

— Подробно место происшествия изучали?

— Никак нет! По радио поступил категорический приказ: никаких действий не предпринимать, если только не будут обнаружены выжившие! Таковых не было… Исключительно поверхностный осмотр!

— Что ж, прекрасно, — буркнул Олендорф. Кивком подозвал Панцингера и Копкова. — Работайте. Копков, вы лучший следователь управления, я на вас надеюсь. Ничто не должно ускользнуть от вашего внимания и внимания ваших подчиненных. Ничто, поняли?

— Более чем понимаю, — не по уставу, вполголоса, ответил гауптштурмфюрер. — Разрешите приступать?

* * *

— …Вы, часом, не заговоренный? — вышедший из кабины «Скайтрэйна» товарищ Тихомолов непринужденно присел на лавку рядом со Шмулевичем. Машину вел второй пилот. — Прямо довоенный рейс куда-нибудь в Крым или Тифлис!

Комиссар выглядел безмятежно, хотя на борт самолета он поднялся второй раз в жизни. Прежде Шмулевич летал только гражданским маршрутом Ленинград — Минск в 1939 году, на почтово-пассажирском аэроплане К-5.

— Линию фронта мы прошли четверть часа назад, между Усвятами и Велижем. Небо чистое, безоблачное, однако ни истребителей, ни зенитного огня противника…

— Я материалист, в заговоренность не верю, — усмехнулся Шмулевич. — А вот определенное везение присутствует, спорить не буду. Знаете ли, я даже ранен никогда не был. Прошел Крым, Туркестан, Дон… В сорок первом, в июне, когда эвакуировали совслужащих из Молодечно, попал под налет «Юнкерсов» — девятерых сотрудников райуправления НКВД убило, а на мне ни единой царапины. И так до сих пор… Постойте, Велиж, кажется, вовсе не на московском направлении?

— Не кажется, а совершенно точно, — согласно кивнул капитан АДД. — Обходим Ржевско-Сычевский выступ, занятый противником по направлению на Торжок — Калинин, оттуда возьмем южнее, к Москве. Отдыхайте, нас только что встретили.

— Встретили? — не понял комиссар.

— А как же? Истребительное сопровождение авиации Калининского фронта, над Клином передадут Шестьдесят пятому авиаполку Осназ РККФ, они нас до Измайлово и проводят. Вы важная персона, товарищ Шмулевич, на моей памяти такой эскорт впервые…

— Топлива-то хватит?

— Обижаете. Самолет, считай, пустой. Ходу чуть больше, чем на восемьсот километров при максимальной дальности в шесть тысяч без груза… Не замерзли?

— Прохладно, но терпимо, — отозвался комиссар.

В салоне «Дугласа» температура была минусовая, кроме того, дышалось из-за высоты тяжеловато. Товарищи из 4-го Управления всё предусмотрели, снабдив Шмулевича полушубком из монгольской овчины, унтами и ушанкой, в результате чего Семен Эфраимович сейчас больше напоминал папанинца с фотографии в журнале «Огонек».

Предлагали фляжку с «пятью звездочками», самую малость причаститься, но Шмулевич решительно отказался — еще не хватало, прилететь в Москву с запахом! А вот чай из термоса лишним не будет.

Комиссар не преувеличивал: везло ему сказочно, всегда, начиная с Гражданской. В отряде «Сталинское знамя» Шмулевича почитали за живой талисман — непонятно почему, но у него всегда и всё получалось. Крайне редкая порода людей — истории известны удивительно счастливые игроки в карты и записные бретеры, пережившие не один десяток дуэлей, деловые люди, благодаря фортуне сколотившие из единственного медяка миллионные состояния. Полководцы, не проигравшие ни одной битвы. У Семена Эфраимовича размах был поскромнее, да он к большему и не стремился — от добра добра не ищут.

Черно-синее небо за квадратными иллюминаторами «Скайтрэйна» начало окрашиваться в нежнейший белесый с пронзительной лазурью цвет, появились золотисто-оранжевые полоски. Скоро восход. Около получаса назад машина развернулась над Калинином к югу и начала снижаться. Отодвинувший меховую шапку на затылок и уткнувшийся лбом в холодное стекло комиссар отчетливо различал вдалеке три вытянутые, хищные тени — истребители, шедшие за транспортом. Товарищ Тихомолов не преувеличивал, охранение рядом.