Читать интересную книгу О кино. Статьи и интервью - Карл Теодор Дрейер

В этом секрет искусства Чаплина-комика. Его движения, позы и жесты суть движения механической куклы – он человек, но вместе с тем и кукла.

Совсем другое в случае с актерами фильма «Гулливер». Здесь движения, позы и жесты механических кукол показаны как можно более человечными, хотя в карикатурном виде. Они куклы, но в то же время и люди, и поэтому при их виде невозможно не улыбнуться.

Это была невероятно кропотливая работа. В фильме «играло» более двух тысяч кукол. У всех «главных персонажей» был большой выбор голов, лица которых выражали разные эмоции. У одного только короля было 250 голов с различными мимическими выражениями лица.

С технической точки зрения фильм удался, с художественной – оказался весьма посредственным, потому что он изначально был идеологизирован.

1936

Фильм Яннингса

Когда в Германии к власти пришел новый режим, первым делом начали чистить немецкий кинематограф и немецкий театр от неарийской крови. Когда все чистки закончились, остались одни опилки. Фильмы, вышедшие с тех пор на экраны, оказались совершенно мертвыми, без живой крови и без нерва – просто мешки с опилками!

Фильм Яннингса[9], премьера которого состоялась вчера в кинотеатре «Гранд Театр», – такой же мешок с опилками, как и все остальные, причем дырявый мешок, из которого опилки понемногу высыпаются, пока, наконец, он не опустеет совсем. Опилки – это бесконечные (и пустые) диалоги и незначительные разговоры в маленьком городишке, очень поверхностно касающиеся конфликта, который оставляет нас абсолютно равнодушными, ведь главные герои картины – это плоды авторского воображения, страшно далекие от жизни. Если охарактеризовать этот фильм одним словом, то его можно было бы назвать радиопьесой, потому что изображение здесь совершенно излишне. В этом 2000–2500-метровом фильме настоящего кино максимум на 20–30 метров в конце последней сцены фильма. Все остальное – труха.

Яннингс играл, как в театре, порой даже очень эффектно, производя глубокое впечатление – но… только лишь как актер театра!

Разумеется, о настоящей режиссуре не могло быть и речи, поскольку функция режиссера в соответствии с духом сценария здесь сводилась к тому, чтобы, аккуратно встряхивая мешок, высыпать опилки ровной струйкой. В данном случае мешок встряхивал один из ветеранов немецкого кинематографа Карл Фрёлих.

1936

Об актерской игре

В связи с фильмом Яннингса

Один читатель упрекает меня в письме (впрочем, крайне вежливом), что я в своей рецензии на фильм Яннингса, показанный в «Гранд Театре», не воздал должного великому немецкому актеру.

Я с удовольствием поясню свою позицию.

Исходя из своего опыта, я считаю, что актеров можно разделить на две категории: на тех, кто строит свои роли, начиная с внешнего, и на тех, кто строит их изнутри.

Первые лепят свою роль, как скульптор, который покрывает деревянную основу глиной, пока она не при обретет человеческие очертания. Актер такого рода обращает большое внимание на детали облика и костюма, оснащает образ всевозможными «характерными» чертами и жестами – например, в ход идут особая осанка, характерное движение рук, определенное положение очков на носу, особая манера походки, своеобразная дикция. Все здесь делается с умыслом, хорошо продумано, взвешено, отрепетировано. После длительной работы с «глиной» образ становится жизнеподобным, способный актер этой категории старается, чтобы все эти многочисленные детали соединились в одно целое. Но «я» этой роли никогда не станет «я» самого актера. Даже в самые напряженные драматические моменты его собственное «я» стоит в стороне и хладнокровно наблюдает, готовое внести исправления, если сценическое «я» выпадет из роли.

Такой актер продумывает свою роль. Он играет.

Актер второй категории начинает с того, что вживается в образ, который он собирается представить, он не успокоится, пока его сердце не забьется в унисон этому образу. Он чувствует роль, он и есть тот другой, и поэтому не может не убедить нас. Все, что весомо для актера первой категории, для этого актера второстепенно. Он может играть только лицом, и мы поверим ему, потому что мимика, черты, осанка, походка и жесты идут изнутри. В качестве примера можно привести Эльсе Скоубо в роли Норы.

Яннингс всегда относился к актерам из первой категории. Вспоминая длинный ряд его значимых ролей в кино, я не могу найти ни одного исключения, разве что несколько сцен из фильма «Патриот»[10], где он в ряде незабываемых эпизодов достиг пика творческого самоощущения, потому что его внезапно увлекла… не роль, но то, что он сам чувствовал. Он забыл все обдумать и отдался своим чувствам.

Когда речь идет о способностях или уме такого актера, как Яннингс, то, конечно же, возможно, что его построенная извне работа по чувству и темпераменту может приблизиться к спонтанно проявившемуся искусству интуитивного актера, но всегда будет оставаться то различие, которое существует между правдивым и неправдивым, настоящим и ненастоящим, между искусством и подобием.

Я не могу отказаться от такого восприятия, оно крепко сидит во мне, но, чтобы не получилось так, будто читатель написал свое письмо напрасно, я с удовольствием признаю, что игра Яннингса в «Traumulus», возможно, является его самой успешной и совершенной актерской работой на сегодняшний день.

1936

«За бульварами Парижа»

Режиссер Бернар Дешан – птица невысокого полета. Он не тонет в пучине чувств, не поднимается до вершин поэзии. Его приземленные наблюдения с горем пополам нанизываются на очень тонкую красную нить, которая становится сюжетом его фильмов. Кропотливая работа, скрупулезное собирание воедино сотен мелочей, которые одновременно радуют и печалят нас. Итоговый результат весьма скромен, и это потому, что слагаемые величины незначительны. Получается фильм-мелодрама, который претендует на то, чтобы быть куском жизни, но не становится им, потому что режиссер впадает в сентиментальность.

Фильм «За бульварами Парижа» состоит из двух частей. Действие второй части разворачивается 10 или 12 лет спустя, и это моментально снижает драматичность сюжета.

Первая часть повествования пронизана иронией, которая действует благотворно, уравновешивая серьезность и фарс. Зритель с удовольствием наблюдает за двумя прекрасными детьми – уже ради них одних стоит посмотреть этот фильм, – а у Дешана появляется возможность показать свою руку в зарисовках парижского мелкобуржуазного общества.

Но эти способности подводят его во второй части фильма, когда действие переходит в драматическое русло и требуется раскрытие человеческих отношений. Здесь Дешан полностью сдает свои позиции и становится банальным и заурядным.

Начало у фильма хорошее и многообещающее, но в итоге чувствуешь разочарование, ведь кроме замечательной игры детей, особенно мальчика, фильм не дарит нам ничего нового. Пьер Ларке неплох в том, что касается актерской игры, но он не может заставить зрителя сочувствовать ему в тот момент, когда взрослые дети уезжают и его героя охватывает чувство одиночества.

Создавая датский текст, Пол Роймот сделал фильм совсем уж датским. Не сомневаюсь, что он превосходно знает французский язык, но всем давным-давно известно, что для хорошего переводчика важнее разбираться в тонкостях родного языка, нежели иностранного. Роймот перевел «Guignol»[11] как «Dukketeater»[12]. Не правильнее было бы использовать здесь «Mester Jakel»[13]? И зачем нужно было уходить от прямого перевода сленгового «marrant»[14]? Датский уличный мальчишка в подобной ситуации сказал бы либо «sjov»[15], либо «spy»[16]. Французское «zut»[17] также звучит намного сильнее, чем «saa!»[18] у Роймота. Здесь, скорее, был бы уместен его ближайший эквивалент в датском: «saa for pokker»[19].

1936

«Анна Каренина»

Фильм по «Анне Карениной» представляет собой лишь бледное подобие романа Толстого. Сценарий писался тремя авторами. Эти три господина прошли по тексту знаменитой книги на высоких ходулях. Стремясь не упустить ничего существенного, они упустили единственную по-настоящему важную деталь: дух книги. Его здесь попросту нет. Все основные сцены сохранились, но они приглажены и укорочены, лишены глубины и изящества.

Мало того что содержание фильма свелось к крат кому пересказу книги, так еще и действующие лица из живых и страдающих людей превратились в манекены.

Если экранизация романа Толстого не преследует иной цели, кроме как идеально передать обстановку и костюмы соответствующей исторической эпохи или изобразить правильное исполнение мазурки, при котором танцоры попадают в такт, то режиссера фильма Кларенса Брауна не в чем упрекнуть. Но если он видел свою задачу в том, чтобы заставить актеров забыть, кто они, если он хотел добиться от них такого глубокого погружения в образ, когда они бы слились с персонажами романа, плакали и смеялись вместе с ними, – в этом случае он потерпел неудачу.