* * * Чем тебя я оскорбила, Ты скажи мне, дорогой! Тем ли, что я не таила Нежных мыслей пред тобой, И считала то пороком, Чтоб в мучении жестоком Твой любезный дух томить, Не хотя лишить покою, Не хотя терзать тоскою, Я могла ли погрешить? Для того ли я склонилась И любви далась во власть, Чтоб отныне я крушилась, Бесполезну видя страсть? Чтоб ты не был в том уверен, Сколь мой жар к тебе безмерен; То ты можешь ли сказать? Но уверясь в том не ложно, Как тебе, ах! как возможно Верно сердце презирать? Я во всем позабываюсь, На тебя когда гляжу; Без тебя я сокрушаюсь И задумавшись сижу. Все часы считаю точно, И завидую заочно, Кто против тебя сидит. На тебя всегда взираю И с утехою внимаю, Что язык твой говорит. Я тебе открылась ясно: Жду того же напротив; И пускай я жду напрасно, Мой пребудет пламень жив. Я готова, хоть как прежде, Пребывать в одной надежде И себя отрадой льстить; Не склоню тебя тоскою — Может время долготою Твёрдо сердце умягчить. (1770)
(Имп. Елизавета Петровна?)
* * * Во селе, селе Покровском Среди улицы большой, Разыгралась-расплясалась Красна девица-душа, Красна девица-душа, Авдотьюшка хороша. Разыгравшись, взговорила: «Вы, подруженьки мои, Поиграемте со мною, Поиграемте теперь; Я со радости с веселья Поиграть с вами хочу: Приезжал ко мне детиика Из Санктпитера сюда; Он меня, красну девицу, Подговаривал с собой, Серебром меня дарил, Он и золото сулил. «Поезжай со мной, Дуняша, Поезжай, — он говорил, — Подарю тебя парчою И на шею жемчугом; Ты в деревне здесь крестьянка, А там будешь госпожа; И во всем этом уборе Будешь вдвое пригожа!» Я сказала, что поеду, Да опомнилась опять. «Нет, сударик, не поеду, — Говорила я ему, — Я крестьянкою родилась, Так нельзя быть госпожой; Я в деревне жить привыкла, А там надо привыкать. Я советую тебе Иметь равную себе. В вашем городе обычай — Я слыхала ото всех: Вы всех любите словами, А на сердце никого. А у нас-то ведь в деревне Здесь прямая простота: Словом мы кого полюбим, То и в сердце век у нас!» Вот чему я веселюся, Чему радуюсь теперь: Что осталась жить в деревне, А в обман не отдалась!» (1750-е годы)
(Ф. Г. Волков?)
* * * Ты проходишь мимо кельи, дорогая, Мимо кельи, где бедняк-чернец горюет, Где пострижен добрый молодец насильно, Ты скажи мне, красна девица, всю правду: Или люди-то совсем уже ослепли, Для чего меня все старцем называют? Ты сними с меня, драгая, камилавку, Ты сними с меня, мой свет, и черну рясу, Положи ко мне на груди белу руку И пощупай, как трепещет моё сердце, Обливался всё кровью с тяжким вздохом; Ты отри с лица румяна горьки слёзы, Разгляди ж теперь ты ясными очами, Разглядев, скажи, похож ли я на старца? Как чернец, перед тобой я воздыхаю, Обливаяся весь горькими слезами, Не грехам моим прощенья умоляю, Да чтоб ты меня любила, мое сердце! (1763)
М. И. Попов
* * * Достигнувши тобою Желанья моего, Не рву уже тоскою Я сердца своего: Душа твоя мной страстна, Моя тебе подвластна; Коль счастлива ты мной, Стократно я тобой! Тебя, мой свет, считаю Я жизнию своей: Прекраснее не знаю Тебя я и милей. В любви не зря препятства, В тебе зрю все приятства; В твою отдавшись власть, Не знаю, что напасть. Твой взор не выпускаю Из мыслей никогда И в мыслях лобызаю Твой образ завсегда: Тобою утешаюсь, Тобою восхищаюсь, Тебя душой зову, Тобою и живу. (1765) * * * Под тению древесной, Меле роз, растущих вкруг, С пастушкою прелестной Сидел младый пастух: Не солнца укрываясь, Он с ней туда зашёл — Любовью утомляясь, Открыть ей то хотел. Меж тем где ни взялися Две бабочки, сцепясь, Вкруг роз и их вилися, Друг за другом гонясь; Потом одна взлетела К пастушке на висок; Ища подругу, села Другая на кусток. Пастух, на них взирая, К их счастью ревновал И, оным подражая, Пастушку щекотал, Всё ставя то в игрушки, За шею и бока, Как будто бы с пастушки Сгонял он мотылька. «Ах! станем подражати, — Сказал он, — свет мой, им. И резвость съединяти С гулянием своим; И, бегая лесочком, Чете подобясь сей, Я буду мотылечком, Ты — бабочкой моей». Пастушка улыбалась, Пастух её лобзал; Он млел, она смущалась, В обоих жар пылал; Потом, вскоча, помчались, Как легки ветерки: Сцеплялися, свивались, И стали мотыльки. (1765)