Читать интересную книгу Pax Africana: континент и диаспора в поисках себя - Коллектив авторов

Зато индийцы никогда не забудут, что Уинстон Черчилль называл их национального героя Махатму Ганди «воинствующим полуголым факиром». И китайцы не забудут, как кайзер Вильгельм II напутствовал немецкий экспедиционный корпус, отправляя его в 1900 г. в Китай: «Пощады не давать! Пленных не брать. Убивайте, сколько сможете! Как тысячу лет назад, когда гунны во главе с королем Аттилой заслужили славу, которая и сейчас в легендах и сказках вызывает ужас, так слово “германец” должно ужасать Китай в следующую тысячу лет. Вы должны действовать так, чтобы китаец уже никогда не посмел косо посмотреть на германца».[50]

Что уж говорить об Африке. По приказу того же императора Вильгельма восставший против немецкого господства народ гереро огнем пулеметов загнали в пустыню Калахари и обрекли десятки тысяч людей на гибель от голода и жажды. Даже германский канцлер Бюлов возмутился и сказал императору, что это не соответствует законам ведения войны. Вильгельм невозмутимо ответил: «Законам войны в Африке это соответствует».

Гитлер писал в «Майн кампф»: «Время от времени мы слышим, что негр стал судьей, учителем, певцом или кем-либо в этом роде. Воспитывать из полуобезьяны судью – это насилие над здравым смыслом, это преступное безумие. Приучать готтентотов и кафров к интеллектуальным профессиям – это грех перед Творцом».

Одни и те же европейцы вели себя на родине и в Африке совсем по-разному. Французский писатель Жорж Оне писал в одном из своих романов в конце XIX в.: «Меслер был прямодушен и добр на редкость. Но в Африке… он никогда не колебался выстрелить… В Трансваале это называлось быть энергичным. Во Франции это считалось бы преступлением».[51]

Жизнь в колониях меняла характер европейцев – настолько, что, вернувшись в Европу, многие уже не понимали ее нравов. Иосиф Шкловский, корреспондент журнала «Русское богатство» в Англии, писал больше ста лет назад: «Представителем нашего округа в парламенте с незапамятных времен был старый отставной генерал. Выслужился он где-то на западном берегу Африки; там с небольшим отрядом и пятью пушками он насадил европейскую культуру, т. е. выжег столько деревень, вырубил столько плодовых деревьев и истребил столько негров и коров, что край этот пустынен до сих пор, хотя прошло уже много, много лет… В парламенте старик был раза два, но свое присутствие ознаменовал. Послушав речи оппозиции, старик заявил, что, собственно говоря, с ней нужно было бы расправиться “по-африкански”, т. е. впустить несколько солдат, вкатить пушечку и затем: “Раз, два! Направо коли, налево руби!”»[52]

* * *

Имперские идеи в течение жизни многих поколений пронизывали всю жизнь народов метрополий. И политику. И психику толпы. Все слои общества – от аристократа до простолюдина. Само слово «империалист» имело совсем не то звучание, что сейчас. Оно произносилось с уважением, было овеяно романтикой. Сесиль Родс в конце XIX столетия был идолом большой, может быть, подавляющей части английского общества, именно как империалист, человек, расширивший пределы Британской империи.

Сколько было гордости за могущество Британской империи, за то, что оно проникает в любые, даже самые отдаленные части планеты. «Арабский шейх ест плов ложкой, сделанной в Бирмингеме. Египетский паша пьет шербет из кубка бирмингемской чеканки, освещает гарем хрустальным бирмингемским канделябром и прибивает на нос лодки бирмингемские украшения… Краснокожий охотится и воюет с бирмингемской винтовкой в руках. Богатый индус украшает салон бирмингемским хрусталем. В пампасы Бирмингем посылает для диких наездников шпоры, стремена, а для украшения бархатных штанов – блестящие пуговицы. Неграм в колониях под тропиками он шлет топоры, сечки и прессы для сахарного тростника… На жестянках, в которых хранится консервированная зелень и прессованное мясо – запасы австралийского старателя, выбито имя бирмингемского фабриканта».[53] Так говорилось в книге «Прогулка в страну черных», изданной больше ста лет назад английским публицистом Э. Беритом.

К имперским амбициям английских промышленников взывал известный путешественник Стенли: «На Конго живут 40 миллионов человек, и ткачи Манчестера только и ждут, чтобы одеть их. Плавильные печи Бирмингема рдеют раскаленным металлом, из которого можно сделать для них железную утварь и безделушки для украшения их темных тел, а посланники Христа жаждут обратить их, бедных темных язычников, в Христову веру».[54]

Планы Родса были куда амбициознее и обширнее: «Мир почти весь поделен, а то, что от него осталось, сейчас делится, завоевывается и колонизуется. Как жаль, что мы не можем добраться до звезд, сияющих над нами ночью в небе! Я бы аннексировал планеты, если бы смог, я часто думаю об этом. Мне грустно видеть их такими ясными и вместе с тем такими далекими».[55]

Среди поклонников его идей была вся английская знать, на его стороне были правительство и сама королева. Говорят, разговоры ее с Родсом звучали примерно так:

– Что вы делали, мистер Родс, с тех пор, как мы виделись последний раз?

– Я добавил две провинции к владениям Вашего Величества.

– Как бы я хотела, чтобы так же поступали некоторые из моих министров, а то они, напротив, умудряются терять мои провинции.[56]

Но идеи Родса апеллировали не только к власти и к магнатам промышленности и торговли. Он взывал к миллионам английских рабочих: «Любой мастеровой должен осознать, что, пока он не овладеет мировыми рынками, он будет жить впроголодь… Рабочий должен понять, что если он хочет жить, он должен держать в своих руках мир и мировую торговлю и что он – конченый человек, если даст миру выскользнуть из своих рук».[57]

Имперские идеи составляли суть научных исследований. Вот книга под названием «Романтика колонизации». Это экономическая история Британской империи, но речь в ней шла действительно о романтике. В предисловии говорилось: «Эта память (колониальных захватов. – А. Д., И. Ф.) должна вдохновлять подлинного империалиста, который верит в предназначение своей родины и видит в достижениях прошлого путь к еще большему величию в будущем».[58]

Конечно, имперские идеи были сложными, состояли из многих компонентов. Сводить их только к грабежам, наживе и стремлению эксплуатировать было бы неверно. В них – и мессианство, и патернализм, и искреннее стремление помочь тем, кого считали меньшими братьями, а бывало, и уважение к этим братьям.

Можно ли ставить на одну доску работорговцев, которые отправляли в Америку закованных в цепи невольников, и миссионеров, которые отказывались от благ европейской цивилизации и обрекали себя на тяжелейшую жизнь среди чуждой им природы и чужих народов, чтобы нести им то, что они сами считали величайшим благом – слово Божье?

Даже у Киплинга, который вошел в историю как бард британского империализма, были стихи, воспевшие народы, воевавшие против Англии. Он восхищался героизмом буров в англо-бурской войне. А о восставших суданцах писал:

Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за Судан, где родной ваш дом!Вы были темным язычником, но первоклассным бойцом,Оттого, что вы, Фуззи-Вуззи, с головою, как стог на дворе,Черномазый бродяга, прорвали британское каре.

Колониальная романтика не обошла, как известно, и Николая Гумилева. В 1910 г. он писал:

Я пробрался в глубь неизвестных стран.Восемьдесят дней шел мой караван;Цепи грозных гор, лес, а иногдаСтранные вдали чьи-то города.…Древний я отрыл храм из-под песка,Именем моим названа река,И в стране озер пять больших племенСлушались меня, чтили мой закон.

Но у Гумилева эта романтика сочеталась с глубоким уважением к народам дальних стран. Он писал, что Африка «ждет именно гостей и никогда не признает их хозяевами».[59]

Увы, не все, кто правили Российской империей, относились к азиатам и африканцам с таким же уважением. Николай II даже в своих резолюциях называл японцев «макаками».[60] Какой кровью заплатил потом русский народ за это высокомерие!

Что уж говорить об африканцах, если российская элита воспитывалась в духе высокомерного превосходства даже по отношению к европейским нациям! Великий князь Александр Михайлович, женатый на любимой сестре Николая II, вспоминал, чему учили его в детстве специально избранные учителя: «Французы порицались за многочисленные вероломства Наполеона, шведы должны были расплачиваться за вред, причиненный России Карлом XII в царствование Петра Великого. Полякам нельзя было простить их смешного тщеславия. Англичане были всегда “коварным Альбионом”. Немцы были виноваты тем, что имели Бисмарка. Австрийцы несли ответственность за политику Франца Иосифа, монарха, не сдержавшего ни одного из своих многочисленных обещаний, данных им России. Мои “враги” были повсюду. Официальное понимание патриотизма требовало, чтобы я поддерживал в своем сердце огонь “священной ненависти” против всех и вся».