– Ну ты странная, – покачала головой Люда. – Английского я тоже не знаю, но в «Рэндольфе» же по-русски говорят. Тут наши все тусуются. Депутаты, бизнеса, чиновники – все, короче. Пошли.
Она встала, отряхнула джинсы и приглашающе махнула рукой.
Вика представила, сколько стоит номер в «Рэндольфе», и решила, что не двинется с места даже под угрозой расстрела.
Люда не производила впечатления проницательного человека, но, бросив на Вику догадливый взгляд, сказала:
– Можешь у нас в номере переночевать. Две комнаты, мальца мы уже сдали – диван свободен.
– Нет.
Вика даже головой помотала для убедительности. Стыд бросился ей в голову так, что в носу защипало.
– Да ладно тебе! – хмыкнула Люда. – Мы с Серегой нормальные. Ликерчику выпьем, я «Айриш крим» купила в самолете. Или виски, если хочешь. Пошли, пошли.
Поколебавшись, Вика все же встала с постамента. Сидеть здесь всю ночь холодно. И тоска подкатывает к горлу. И, главное, не надо обладать особой проницательностью, чтобы понять, что Люда все равно не отстанет: отзывчивость соединяется в ней с желанием выпить в компании, а вместе эти два чувства – необоримая сила.
Глава 4
Отель оказался таким респектабельным, что, едва войдя в него, Вика сразу пожалела, что поддалась на Людины уговоры. Респектабельность сама по себе ее не смутила бы, но вот то, что она попала во все это старинное дорогое великолепие неправильным образом, – смутило очень.
Но куда теперь деваться? Не бежать же, теряя обувь, как Золушка из дворца. Вика с отстраненным видом прошла мимо портье и двинулась вслед за своей неожиданной спутницей по лестнице вверх.
Но тут же ей пришлось проявить спортивную сноровку, чтобы увернуться от мужчины, спускавшегося навстречу. Он был так пьян, что едва не свалился прямо на Вику – она чудом отпрыгнула в сторону, а он таким же чудом успел ухватиться за перила. Привалившись к ним, он постоял несколько секунд, несвязно матерясь себе под нос, и двинулся дальше. Его лицо показалось Вике знакомым.
Дома она бы и внимания не обратила, что человек направляется ночью на улицу полураздетый и пьяный. Но здесь это показалось ей таким странным, что у нее само собою вырвалось:
– Куда же он в таком состоянии?
– Да он всегда в таком, – хмыкнула Люда. – Привык. Видела по телику, в Думе он какой? Морда вечно красная, как только инсульт не хватит.
Вика наконец сообразила, что действительно видела этого человека по телевизору.
– Законы, однако же, пишет, – вырвалось у нее.
– Кто ему даст законы писать? – удивилась Люда. – Его дело голосовать как скажут. – И насмешливо поинтересовалась: – А ты что, идейная?
– Что он в Оксфорде делает? – вместо ответа спросила Вика.
– Что и все, – пожала плечами Люда. – У них у всех дети тут. Ну, или в Швейцарии.
«Больше об этом ни слова, – подумала Вика. – Мне нет до всего этого дела. Я не хочу сойти с ума».
Свет в коридоре был неяркий. Золотились деревянные панели на стенах, поскрипывали половицы, и казалось, откуда-нибудь из угла вот-вот раздастся песенка сверчка.
Распахнув дверь в номер, Люда с порога провозгласила:
– Серёнь, я подружку встретила! Она у нас переночует.
Недовольства на лице Серёни не выразилось. Но только потому, что на нем не выразилось вообще ничего – он лишь на секунду поднял глаза от английской газеты. Люде он годился если не в отцы, то в очень старшие братья. Вике хватило одного взгляда на него, чтобы понять: он из тех мужей, про которых посторонние женщины с завистью говорят, что за ними как за каменной стеной. Правда, мало кто из этих посторонних завистниц задумывается, приятно ли жить с каменной стеной. Вика во всяком случае такой дивной женской доли для себя не хотела.
Людин муж поднялся с дивана и, прихватив с собой газету, ушел в спальню.
– Я лучше пойду, – сказала Вика. – Помешала человеку.
– Ничего ты не помешала, – махнула рукой Люда. – Он только рад, что я его тормошить не буду. И все равно в десять вечера всегда ложится. Говорю же, здоровье бережет. Садись – радоваться будем. Вот он, ликерчик! – Она извлекла из открытого чемодана бутылку и посмотрела на нее любовно, как на родственницу. – А вот он, вискарик.
Бутылка виски была встречена таким же ласковым взглядом. Люда поломала, не разворачивая, шоколадку, уселась на стул напротив Вики и сказала:
– Ты интересная.
– Чем? – пожала плечами Вика.
– Я про любого человека сразу могу сказать, кто он и что. А про тебя ничего не скажешь.
– Что же в этом интересного? – улыбнулась Вика.
– Но-виз-на! – отчеканила Люда. – Мне, знаешь, кажется, что я все в жизни уже знаю. Такая это скука, просто жуть! Не понимаю, как академики какие-нибудь живут? Все знать – это ж повесишься.
Такой поворот известной мысли «меньше знаешь – крепче спишь» показался Вике оригинальным. Это было немного удивительно, потому что сама Люда оригинальной ничуть не казалась. Она была очень цельная и в цельности своей понятная с первого же взгляда и с первых же слов.
– Давай выпьем, – сказала Вика. – Промерзла до печенок, если честно.
Не хочется, чтобы Люда начала играть с ней в угадайку, а чем наверняка можно отвлечь ее внимание, долго гадать не приходится.
– Давай! – с готовностью согласилась та.
Ликеры, как и все сладкое, Вика терпеть не могла, поэтому пришлось выпить виски. И неожиданно оказалось, что пьется оно без усилия и горло не обжигает, наверное, потому что сорт какой-то очень хороший; Вика таких бутылок никогда и не видела даже.
В голове, и в руках, и в ногах потеплело одновременно. И в сердце тоже. По крайней мере, стало легче дышать и крик перестал рваться из горла.
– Ну вот, – сказала Люда. – А ты не хотела. Тебе успокоиться надо. Не ты первая, не ты последняя. Англичанцы все норовят подростков с рук сбыть. И мы же теперь Европа.
– Ты думаешь? – усмехнулась Вика.
– Я со своим не знаю, что делать, – сказала Люда. – Честно тебе говорю. А они в Драконе этом – знают. Вот и пусть воспитывают. Скажешь, не так? Мальцы только сейчас бузят, а потом нам сами спасибо скажут, что мы их сюда сдали.
– Витька не бузит, – непонятно зачем сказала Вика.
– Значит, умный. Тем более спасибо скажет. Вырастет – будет мировая элита.
Люда произнесла это с такой важностью, что Вика невольно улыбнулась.
– Ты очень странная, – внимательно глядя на нее, сказала Люда. – Ты совсем не наша.
– Да, – не стала спорить Вика. – Совсем не ваша.
Может быть, Люда вкладывала в слова «не наша» не тот смысл, что она. Но в любом случае они были точными, эти слова.
Ощущение абсолютной, неизбывной отдельности от всего, что еще совсем недавно было у нее общим с большим количеством людей, – было таким острым, что острее была только боль от расставания с Витькой.