Читать интересную книгу Убежать от себя - Анатолий Голубев

– Как себя чувствуешь?

– Нормально, – ответил Улыбин, пытаясь сдержать одышку.

Рябов не поверил. В позе уставшего Улыбина чувствовалось, что ему изрядно перепало. Но старший тренер хорошо знал Алексея: тот не пожалуется, даже если невмоготу. Когда не сможет играть – и то не признается. Уж сколько раз Рябов снимал его почти в состоянии гроги. Единственная уступка, которую делал себе Улыбин в таких случаях, – не спорил с тренером. Молча отлеживался на скамье или уходил в раздевалку. Рябов понимал, что Алексей на провокацию подопечного не поддастся, но при случае ответит на полную, как любил выражаться, катушку.

И он поддразнил Улыбина, не придав особого значения своим словам:

– А ты не поддавайся! Чего слюни распускаешь? Улыбин вспыхнул, но в присутствии ребят сдержался. В первой десятиминутке третьего периода Алексей дважды приложил опекаемого, но последнее столкновение вышло скорее обоюдоострым. Затем Брагин перепустил Улыбина через бедро, и тот, не успев сгруппироваться в воздухе, гулко рухнул на лед и пошел спиной в задний борт. От звука второго удара, казалось, содрогнулся стадион в едином вскрике «ух!». Рябов решил, что дуэль зашла слишком далеко. И хотя по раскладу не следовало тасовать притершиеся пары защитников, он их сломал, поставив вместо Улыбина парня работящего, одинаково охотно бегущего как под горку – в сторону чужих ворот, так и в горку – к своим, когда стремительная контратака накатывается, не дав перевести дух после потери шайбы.

Тренер соперников несколько раз взглянул в его сторону, будто не веря замене. Еще более усомнился в ее разумности после того, как рябовская команда «запустила» шайбу, поймавшись на простой контратаке того же Брагина, против которого, увы, не было Улыбина.

Рябов на мгновение тоже пожалел о замене, но игра была сделана – оставалась минута, и две шайбы соперники отыграть уже не могли. Он крикнул:

– Назад! Назад возвращайтесь! Не проваливаться!

Улыбин и не посмотрел в его сторону. Шайбу вбросили в зоне соперников. Их молодой, азартный краек, подхватив шайбу на большом ходу, пошел вдоль правого борта. Дрогнув на какую-то долю секунды, Улыбин не успел сработать палкой и пошел на игру корпусом, не собравшись.

Остальное не успел заметить даже опытный глаз тренера Рябова, привыкший и не к таким молниеносным пассажам.

Когда игроки раскатились на виражах, на льду лежал скорчившийся Улыбин. Судья, потеряв контроль над полем, не сразу заметил лежащего, и еще какое-то время за шайбу боролись в углу, пока не прижали к борту.

Рябов крикнул:

– Улыбин! Алеша!

Тот не поднял головы. Врач, перемахнув через бортик, скользящим шагом засеменил к Улыбину. Рябов вздрогнул, увидев густое красное пятно, расплывавшееся под ухом лежащего. С трудом перебросил через борт тяжелый живот и, рискуя растянуться на скользком льду, ринулся следом. Вместе с врачом и успевшим подкатиться ближайшим судьей, перевернули Алексея.

Глаза закрыты. Лицо мертвенно бледно. Лопнувший ремешок не удержал шлема, и он покатился по льду, будто отрубленная голова. Из рассеченной щеки, вздувшейся, подобно пузырю, костной опухолью, пульсировала кровь, заливая белый воротничок и как бы растворяясь на фоне красной рубашки.

Рябов вырвал из кармана цветастый платок и приложил к щеке:

– Леша! Леша! Что с тобой, Леша?

Но тот лишь безвольно покачал головой, или она сама закачалась, неуютно лежа на руке врача.

– Борис Александрович! Плохо! Он без сознания. Шок!

Врач приподнялся на локте, очевидно желая сделать знак санитарам. Но сгрудившиеся кружком игроки обеих команд стояли, как витязи, в торжественной охране, опершись на клюшки. Кто с участием, кто с удивлением смотрел на поверженного. Рябов поймал себя на мысли, что впервые видит вот так, снизу, стоящих хоккеистов, кажущихся огромными по сравнению с Улыбиным.

«Удар пришелся по щеке! Сотрясение. Вряд ли тяжелое… Просто легкий нокаут. Проморгается! Рассечения особого нет – кожа лопнула под напором вздувшейся кости. Но на две недели как минимум ищи замену Улыбину. Ах, не вовремя это! И надо же было его подначить! Увести, увести от дуэли следовало!»

И это была ложь! Никакие силы не заставили бы Рябова снять Улыбина с игры раньше: слишком велик риск упустить победу, которая уже в кармане.

Прибыли носилки. Улыбина, так и не пришедшего в себя, аккуратно, как нечто ценное, но отработанное, уложили под одеяло и понесли через дверь, в которую выкатываются машины для очистки льда. Рябов принял решение стремительно, как принимают единственно возможное в критическую минуту решение – ехать с Улыбиным.

Он крикнул второму тренеру, чтобы тот довел игру, и, как был в одной легкой куртке, выскочил на студеный воздух – уральский город лежал под снегом, превращенным в пудру тридцатиградусным морозом.

Решительно оттолкнув санитара, который хотел было остановить его, нырнул в широкую заднюю дверь «рафика». Носилки с Улыбиным покоились в зажимах, и врач дежурной «скорой», разрезав рукав до плеча и не снимая налокотника, вогнал в руку один за другим несколько уколов. Санитар придерживал рябовский платок у щеки, пока второй, вошедший в машину следом за Рябовым, готовил кровоостанавливающий тампон.

Сесть было негде, да, честно, и стоять тоже. Рябов упирался спиной в угол, а плечами в крышу. Когда «рафик» рванулся, он, подобно подбитой птице, взмахнул безнадежно руками в попытке удержаться на ногах.

«Рафик» надрывно ревел, буксуя в снегу. На поворотах его заносило; Рябов, обремененный многоопытностью долголетней шоферской практики, сознавал, что водитель ведет машину на пределе.

Где-то над головой полыхала мигалка – блики от нее бежали за окнами, а под полом гнусаво и слабосильно взвывала сирена.

Рябов смотрел на белое лицо Улыбина. Не будучи профессиональным медиком, он теперь ударился в панику, считая, что так долго не приходить в себя человек может лишь после тяжелой травмы. Врач поднес к лицу Улыбина какой-то тампон, и тот впервые подал признаки жизни, качнув головой. А может, Рябову лишь почудилось в неверном отсвете мелькающих за стеклами машины ярких окон домов. Голова могла качнуться от толчка…

– Кровь идет изо рта, – бросил врач, не поворачиваясь к Рябову, – похоже на внутреннее кровоизлияние.

– А быстрее ехать нельзя? Куда нас черт несет! Где эта больница?

– Уже приехали, – успокаивающе протянул санитар. «Рафик» впрямь резко затормозил, и сразу же распахнулись двери машины.

Пока в приемном покое Улыбина раздевали, неловко путаясь в сложной защитной экипировке, Рябов поднялся в кабинет дежурного врача. Больница, видно, была переполнена. В кабинете с надписью «Дежурный врач» стояли три тесно приставленные друг к другу кровати, а дежурного врача он нашел в ординаторской. Им оказался розовощекий шарик в белом накрахмаленном – излишне, по мнению Рябова, -халатике. Старший тренер сразу усомнился в его компетентности.

– Кто из врачей есть в больнице? – Я и есть!

– Можно видеть главного хирурга? У нас тяжелый случай!

Шарик почти весело взглянул на Рябова: – Я смотрел по телевидению, как произошло столкновение. Только не знал, что привезут к нам, товарищ Рябов. А насчет тяжелого – так это еще убедиться надо…

– Вот вы и убеждайтесь! Я сам на льду не один год… Знаю, как кости ломают!

Они почти бегом спустились по лестнице, но прошли уже не в приемный покой, а в предоперационную комнату.

Улыбин лежал на высоком кожаном столе с оборванным краем, из которого виднелась поролоновая начинка. Белая простыня сбилась, и тяжелое тело Улыбина, казалось, вот-вот раздавит ажурный стол. Алексей смотрел в потолок, не обращая внимания на входящих. В глаза бросалось, что он пытался как-то уж очень странно подтянуть к животу колени, будто стыдно лежать совершенно голым перед двумя молоденькими медсестрами. Но по гримасе боли, которая исказила лицо, Рябов видел, что это не от стыда…

Щека уже не кровоточила. Через нос и подбородок шел широкий йодовый облив. Поверх изоляционного тампона лежала небольшая грелка со льдом, и сестра, худая и длинная, склонившись, поддерживала ее двумя руками.

– Кто будет делать осмотр? – резко спросил Рябов.

– Я и буду, – с неожиданной решимостью ответил Шарик.

Он вдруг преобразился – стал даже выше ростом.

– А вы, товарищ Рябов, выйдите! Вам нечего здесь делать.

Рябов бы обязательно взорвался, но столь разительная перемена в показавшемся ему сопляком враче поколебала сложившееся недоверие, и он только буркнул:

– Я постою в углу.

Шарик не ответил. Взял руку Улыбина за запястье. Тот, пытаясь приподнять голову, все заглядывал в сторону Рябова, еще не веря, что слышит голос старшего тренера.

Рябов успокаивающе кивнул Алексею, но совсем не был уверен, что в его неуклюжем кивке звучало хоть какое-то спокойствие.