Читать интересную книгу Загадка Большой тропы - Дмитрий Сергеев

Долго внимательно смотрел Гриша на ближнее окно. Решительно сделал еще два шага и прильнул глазами к щели в ставне. Вначале он не видел ничего, кроме пугающей темноты, но, приглядевшись, различил неяркую полосу света, которая падала на пол комнаты из двери, ведущей, по-видимому, в кухню.

«Наверно, лунный свет», — подумал он. Но отчего свет становится ярче и ярче, словно у луны усиливается накал? «Нет, это не луна», — решил он.

Страх пронизывал холодом, заставлял неметь кончики пальцев, гнал прочь от опасного дома — любопытство удерживало у окна. Вдруг он ясно расслышал скрип половиц в доме и чьи-то тяжелые шаги. В то же время в полосу света вынырнула неуклюжая длинная тень, похожая на фигуру человека, но только с непомерно большим горбом. Донесся приглушенный говор. Тень колебалась и становилась то резче, темнее, то туманно расплывалась. Резким ударом по нервам прозвучал негромкий крик:

— Держи, держи! Вот черт!

Не помня себя, мальчик кинулся бежать. Лунный свет искажает очертания предметов: Гриша не заметил небольшой ямы под ногами, оступился и во весь рост вытянулся на земле.

Вокруг стояла невозмутимая тишина и только в ушах все еще гремел незнакомый тревожный голос:

— Держи, держи!

Гриша обернулся лицом к страшному дому: сквозь, щели ставен во всех четырех окнах просвечивало яркое красноватое пламя. Послышался резкий треск — один ставень со стуком распахнулся, и из окна выскочили двое. «Привидения», — пронеслось в мыслях. Все происходящее начинало казаться нелепым сном, и только боль от ссадин на локтях была чересчур реальна для сновидения. Оба человека темными силуэтами замелькали вдоль забора и скрылись за углом.

Потом Гриша увидел их на бугре за изгородью. Там они на миг задержались и неожиданно исчезли, словно растворились в темноте.

А пламя тем временем длинными языками выплескивалось в окна и лизало крышу из прогнившего дранья. Это уже мало походило на волшебные огни.

«Пожар»! — сообразил Гриша.

Подтверждая его догадку, где-то за домами раздался истошный женский крик:

— Караул! Пожар!

А еще через минуту пустынная улица перед пылающим домом заполнилась народом. Гриша вскочил на ноги и незаметно для себя влился в толпу. Тут были мужчины, женщины, сновали ребятишки. Многие повыскакивали на улицу полуодетыми. Какой-то старичок протиснулся к дому и не то огорченно, не то, напротив, обрадованно сказал:

— Загорелась чертова горница!

В другом конце деревни слышались тревожные частые удары во что то металлическое. Люди все прибывали и прибывали. Вокруг горящего дома образовалось вздрагивающее освещенное пространство, за пределами которого темнота была еще гуще. Все, кто подходил, появлялись из нее внезапно. Глаза у людей, ослепленные пламенем, казались огромными, а лица, все время меняющие очертания из-за колеблющихся теней, необычными. Многие в руках держали топоры, багры, вилы. Начали ломать забор. Разгоняя толпу сигналами, подъехала автомашина. На ней стояли бочки с водой, гремели ведра.

— Нечего тушить его. Нехай горит, — громко заявил кто-то.

На крышу ближнего дома взобрались добровольцы, держа наготове ведра с водой, — следили, чтобы огонь не переметнулся на другие избы. К счастью, стояло полное безветрие. В стороне от всех Гриша увидел угрюмое лицо одного из братьев Елизовых, но кого именно, не мог сказать. Елизов безучастно смотрел, как полыхала постройка. Под ногами людей вертелись вездесущие собаки. Среди них Гриша приметил Байкала.

Пожар так и не смогли затушить. Гриша протолкался в хороводе зевак до рассвета. От угрюмого дома остались только тлеющие головешки, когда мальчик, усталый и возбужденный, возвратился на сеновал. О своем ночном приключении он никому не рассказал: боялся — не поверят.

* * *

На следующий день в деревне только и было разговоров, что о ночном происшествии.

— Дедушка, а правда, будто в этом доме по ночам черти водились? — с затаенным смехом в глазах спросила Наташа у конюха Васильева.

— Ты, внучка, не смейся. Не гоже над этим смеяться.

— Я не смеюсь, деда.

— По глазам вижу.

— А кто же дом поджег? — снова спросила она.

— Зачем его поджигать. Сам сгорел.

— Как же может сам загореться?

— Да уж так. Пришло время и сгорел.

Больше от деда ничего нельзя было добиться. И в деревне многие, особенно старики, склонны были думать, что дом загорелся по причине, к которой люди не причастны. Ночной пожар особенно никого не огорчил. Даже Степан Елизов проявил полное равнодушие.

— Что, дом-то сгорел? — спрашивали у него.

— Сгорел, стало быть, — равнодушно отвечал он так, словно ничего другого и не ожидал.

Пожалуй, один только Гриша знал чуточку больше других.

На Большой тропе

Линия деревянных столбов с электропроводами обрывалась у молочной фермы, в трех километрах за южной окраиной Перевального. Здесь граница цивилизации: дальше в горы уходит только конная тропа — знаменитая Большая тропа. Когда-то все село кормилось ею: парни сызмалетства водили в Монголию и Китай обозы низкорослых монгольских лошадок, груженных разными товарами. Постройка железной дороги нанесла непоправимый ущерб жителям Перевального все товары пошли другим, быстрым и дешевым, путем. Пахотных земель вокруг села нет, но старожилы не захотели покидать обжитых мест: кто стал разводить скотину, кто занялся охотничьим промыслом. О былой славе села помнят немногие.

Впереди ехали Павел Осипович и конюх Васильев, сзади всех коллектор Прагин и вновь нанятый рабочий. Остальным места в караване не определены строго, только наказано следить друг за другом, и, если нужно почему-либо задержаться, предупреждать товарищей. Единственный новичок в путешествии Гриша, все остальные — люди бывалые. Даже Наташе трехдневная прогулка верхом через тайгу и горы не в диковинку. Накануне она выплакала-таки у отца разрешение на поездку. Правда, с первым же обратным рейсом она должна возвратиться в село. Отец нередко делал и раньше для дочери подобные уступки.

Гриша сидел на знакомом уже Воронке, который отличался покладистым норовом.

— С него хоть шкуру напрочь снимай — он и ухом не поведет, — говорил дедушка Кузьма.

Однако это мало утешало: снимать шкуру Гриша не собирался, а сидеть поверх вьюка из четырех спальных мешков неудобно. Мальчик все время опасался, как бы не свалиться. К тому же седло вьючное, без стремян. Вначале Гриша обеими руками держался за переднюю луку и вовсе не трогал повод — благо Воронок не сбивался с тропы. Впереди на гнедой кобыле ехала Наташа. Сейчас Гнедуха особенно выгодно отличалась от остальных коней. Все они толстые, низкорослые, неуклюжие, с тяжелой поступью и тихой тряской рысью. А лошадь под Наташей шагала ходко, хотя вьюки на ней не легче, хорошо слушалась узды и радостно переходила на легкую гарцующую рысь.

— На ней до прошлого года председатель колхоза ездил. А сейчас что-то отдумал, взял себе каурого жеребенка, — сообщил дед Кузьма.

Через час-два Гриша освоился и сидел свободнее. Он уже сам управлял Воронком, мог поправить сбившуюся под сиденьем телогрейку, оглянуться назад, отвести рукой ветки, перегораживающие тропу. Верховая езда начинала казаться несложным и даже приятным занятием. А главное, мальчик мог уже смотреть вокруг, на что вначале у него не оставалось времени, все внимание поглощалось стремлением удержаться в седле, не упасть. Тропа то выходила на самый берег, то ныряла в чащу кустов, и нежная душистая хвоя лиственниц мягко гладила руки и лицо. Смолистый аромат леса, смешанный с теплым потным запахом лошадей, казался приятным, необходимым так же, как окружающие скалы и говорливая река.

Путешествия всегда захватывают. Хочется как можно быстрее увидеть то, что скрывается впереди, за очередным поворотом тропы, за гребнем крутого холма, увидеть снова похожие, но совсем иные скалы, другие ручьи, озера, лиственницы, кедры, замшелые камни… Эта жажда видеть и знать новое сильнее любой другой страсти. Она-то и рождает неутомимых путешественников и исследователей.

Нередко приходилось всем спешиваться и идти, держа коней в поводу. В одном месте понадобилось провести лошадей по узкому уступу над отвесным обрывом к реке. Пугливым коням надевали шоры-наглазники из сыромятной кожи. Тропа делалась все труднее, а долина реки — уже. Порой казалось, что дальше пути нет и река выбивается прямо из-под сдвинутых вплотную скал. Но шаг за шагом приближались к тупику, и вдруг открывался поворот, откуда вырывалась река.

Байкал с утра неугомонно носился по лесу. Его лай слышался то в одной стороне, то в другой. Но под вечер пес становился равнодушным к писку бесчисленных бурундуков и каменушек, не обращал внимания на заманчивые запахи свежих следов, а устало брел под ногами Гнедухи.