который Рейн был счастлив иметь в клубе.
На побережье Навесинк не было секретом, что Рейн был придирчив к членам с тех пор, как занял место своего отца. За время своего пребывания у власти он принял небольшую горстку людей, и только их, потому что им было что предложить клубу — не только численность и тестостерон, но и навыки.
Репо был лучшим стрелком в клубе.
Дюк был мощной силой.
Ренни мог просто… читать тебя.
У меня были бои.
У Эдисона были свои бои и все остальное, что у него было, что так сильно нравилось Волку.
У Сайруса были свои боевые искусства и столь необходимая экстравертная личность.
У Рива тоже что-то было. Опять же, я не знал, что именно. И там была тьма, из тех, что проникает под кожу и проникает в кости. Он видел какое-то дерьмо. Он сделал какое-то дерьмо. И он каким-то образом сделал это незаметно, потому что, я не смог найти никаких записей о нем, когда искал.
Но даже при таком уменьшении численности, Рейн не просто принимал любого, кто приходил и стучался. Хотя некоторые так и сделали.
Он тщательно проверял нас.
До сих пор мы были единственными, кого считали достойным его доверия и уважения. Это кое о чем говорило.
— Ангел, — сказал Сайрус в трубку, стрельнув в брата бровью, которая передавала какое-то сообщение, понятное только братьям. — Тебе это понравилось, не так ли? — спросил он, ухмыляясь Эдисону. — Да, детка. Почему бы мне не подойти и не показать тебе еще кое-что, что тебе понравится намного больше, черт возьми? — предложил он, вставая. — Когда-нибудь на тебя набрасывался бородатый парень? — спросил он, проходя мимо.
— С меня этого достаточно, — сказал я с улыбкой, вставая.
— Ты пойдешь прогуляться пешком? — спросил Эдисон, зная, что это было в моем стиле.
За последние три года не было ни одной ночи, когда бы я не гулял. Некоторые прогулки были длиннее других. Некоторые длились всего десять минут — убивая некоторые позывы, прежде чем я ложился спать. Другие длились с заката до восхода солнца. Кое-что из этого, в конце концов, было привычкой. Моя зависимость больше не была ежедневной борьбой. Это была просто часть того, кем я был. Были моменты, когда у меня возникали позывы — когда я был в стрессе или в годовщину смерти моей матери, иногда в праздничные дни по той же причине. Но большая часть прогулки была просто очищением головы от катарсиса.
— Да, — ответил я, хватая свою чашку с кофе и убирая ее.
— Надолго? — продолжал он. Временами у меня создавалось впечатление, что Эдисон не спускает с меня глаз. Не потому, что он мне не доверял, а, чтобы убедиться, что я остаюсь на верном пути. Но он никогда не уточнял, так что я никогда не мог спросить, почему, спросить, знал ли он о наркомане, который хотел съесть пулю.
— Э, — сказал я, пожимая плечами, — сегодня холодно. Я сомневаюсь в этом, — сказал я, махнув им рукой, а затем направился к входной двери к воротам, кивнув одному из парней Ло, который был там. Она убедила Рейна оставить по крайней мере одного или двух своих людей, пока наши ряды не восстановятся. Угроза была нейтрализована — жестоко, если верить рассказам Дюка, Репо, Рейна и Кэша, и деталям, которые Эдисон рассказал нам всем, когда он буквально переступал через тела, пока они вытаскивали его из подвала.
Лучше было перестраховаться, чем потом сожалеть.
Приспешники не могли выдержать еще одного удара, это было чертовски точно.
— Ты идешь гулять пешком или направляешься домой? — спросил Лео, парень у ворот.
— Пока не знаю, — сказал я, хлопнув его по плечу, когда проходил мимо него и вышел на тротуар, глубоко вздохнув.
Три года.
Я мог бы ходить по улицам побережья Навесинк с завязанными глазами и заткнутыми ушами. Я мог бы пройти по нему во сне.
Но иногда это все еще казалось новым. Мне все еще казалось, что я только что сошел с поезда.
Это был четверг, и, если не считать двадцатиоднолетних парней, пришедших к Чазу на «Жаждущий четверг», все было тихо. Я прошел мимо нескольких человек, выгуливающих своих собак, и пары парней, которых я знал, как дилеров, хотя никогда не общался с ними. Было легко узнать лица парней Третьей улицы, когда мое окно выходило прямо на их крыльцо, в направлении их здания.
В течение многих лет они были слабой, жалкой организацией, и, как я узнал, это произошло из-за слишком большой смены руководства и большого количества арестов. Но они снова восстанавливались под руководством нового лидера, и их численность росла. Неважно, в какое время я гулял, я повсюду видел торговцев Третьей улицы.
Героин.
Если бы не сила воли, чтобы ежедневно проходить мимо них и не получать порцию дерьма, из-за которого моя жизнь казалась самой удивительной вещью в мире, я бы не знал, чем это кончится.
Час спустя, с онемевшими от холода руками, я перепрыгнул через небольшую стену в переулке сбоку от бара Чаза, пытаясь срезать путь обратно в лагерь, чтобы выпить чашку чего-нибудь горячего и принять горячий душ, чтобы хоть немного прийти в себя.
Я был на полпути по переулку, прежде чем увидел это.
Её.
Я увидел её.
Это не было какой-то милой встречей.
Это не была какая-то хреновая любовь с первого взгляда.
Это было знакомое, ледяное ощущение страха, наполняющее мои вены, когда мой желудок резко упал.
Это было страшно.
Это было не из сказок.
Это было понятно, что у девушки, лежащей лицом вниз на грязном цементе и корчащейся всем телом, был передоз.
Это были мои старые демоны, смотревшие мне в лицо.
Это был я, впервые увидевший все со стороны.
И это было уродливо.
Это было так уродливо, что почти все во мне кричало, чтобы я шел — бежал — оставил ее там.
Почти все.
Другая часть меня знала, что она умрет раньше, чем кто-то другой найдет ее.
И эта часть меня вывела меня из ступора и заставила бежать по переулку, упасть на колени и потянуться к ней, перевернуть ее на бок, вдыхая запах выпивки. Поворот ее тела сделал видимой ее руку — оранжевая бутылочка с рецептом, лежащая у нее на ладони, без крышки.
Я потянулся за ней и увидел Перкоцет почувствовав, как мои внутренности