Читать интересную книгу Танец волка - Александр Мазин

Свартхёвди и ирландский хёвдинг друг друга недолюбливали, но Лис был, по-своему, человеком чести, поэтому разговаривал сдержанно. В своем нынешнем состоянии грозный берсерк был не опаснее годовалого теленка.

Вот когда Свартхёвди поправится, мне придется внимательно следить, чтобы взаимная неприязнь этих двоих не привела к нехорошему.

Впрочем, оказавшись на палубе, любой викинг автоматически становился вежливым и деликатным. Со своими.

Медвежонок не стал обзывать ирландца нехорошими словами. Он лишь напомнил, что неподалеку от святилища находится самый крупный в окрестностях постоянно действующий рынок рабов. И Рагнара там не очень-то боятся, потому что тамошний конунг – родич жены Рагнара Аслауг…

Короче, если бы решал он, Свартхёвди, то мы бы уже не болтали попусту, а полным ходом шли в Фюну.

– Оденсе! – решил я.

И драккар взрезал воду Роскилле-фьорда.

* * *

– Скажи мне, братец, что ты думаешь по поводу гибели Хрёрека? – задал я Медвежонку второй вопрос, который не давал мне покоя. Первый, естественно, был о Гудрун…

– Думаю, Хрёреку Соколу не стоило ссориться с Сигурдом, – буркнул Свартхёвди.

– Он вступился за своих, – напомнил я. – Сигурд обидел его родичей.

– Вот и сказал бы об этом Сигурду. Уверен: Змееглазый дал бы ему что-нибудь, чтобы загладить обиду. Сигурд Рагнарсон – не худший из братьев. И не жаден. Ты ведь знаешь: он заплатил выкуп за убийство отца Скиди, Одды-хёвдинга, хотя убил его не в поединке, а во время игры в мяч.

Да, я слышал эту историю. Сигурд заплатил – и щедро. Правда, в то время ему было лет шестнадцать.

– Так что не за своих родичей вступился Хрёрек, а встал на сторону Харека-конунга, который сам знаешь как относится к Рагнару и его сыновьям. Харек-конунг Сигурду не по зубам, а вот Хрёрек Сокол – другое дело. Вот Рагнарсон и отомстил.

– А мы? – спросил я.

– Что – мы? – не понял Свартхёвди.

– Мы же с тобой вроде как из его хирда. Получается, мы должны отомстить за нашего конунга?

Медвежонок расхохотался… И тут же скривился от боли.

– Ульф, – прошипел он сквозь зубы. – Думай, что говоришь. У тебя – свой хирд…

– Был! – перебил я.

– Был или нет, неважно. Но ты ушел от Хрёрека. И я тоже. Из всех нас только Ове Толстый состоял с Хрёреком в кровном родстве. Мы – нет. И конунг над нами не Хрёрек, а Рагнар. Следовательно, в этом споре ты должен был встать не на сторону Хрёрека, а на сторону Сигурда Змееглазого. Забудь о Хрёреке. Нам нет до него дела.

– Можно я задам тебе один вопрос?

– Да хоть сто, – разрешил Медвежонок.

– Как ты, сёлундец, попал в хирд Хрёрека?

– Так вышло. Его драккар пришел в Роскилле семь зим назад. А я был тогда мальчишкой, который искал, в какой сапог сунуть ногу[4]. Мне понравился сокол, нарисованный на парусе Хрёрекова драккара. И сам он тоже понравился. Грозный. А Хрёрек, как оказалось, слыхал о моем отце. И о моем деде Хальфдане. Он спросил: не берсерк ли я? Узнал, что нет, и принял в хирд. Примерно так же, как и тебя. Только я сразу стал дренгом.

– Сразу – дренгом?

Медвежонок ухмыльнулся.

– Нет, сначала он велел меня проверить. Проверить, насколько я хорош. И проверял меня не увалень Стюрмир, а сам Ульфхам Треска.

– И что?

– Как что? Ульфхам меня побил, конечно. Но я тоже достал его пару раз, так что Треска решил, что я – подходящий. Но ты не обижайся, брат, что тебе достался Стюрмир. Я был при оружии и намного моложе, чем ты. А еще Хрёрек знал, какого я рода. Что же до тебя, то я считаю: Хрёрек отнесся к тебе неплохо. Будь я на его месте, то вообще не принял бы в хирд чужака, о котором ничего не знаю. Вдобавок в таких лохмотьях, которые рабу-свинопасу надеть стыдно. Так что глупо тебе держать на него обиду, тем более теперь, когда он мертв.

– Я и не держу, – пробормотал я. – А ты тоже считаешь, что он мертв?

– Восемь кораблей, брат! Восемь – против трех! Тут всё ясно даже твоему мальчишке Виги. Не думай об этом. Мстить за Хрёрека – это не твой гейс.

Что ж, по-своему он прав, мой побратим Свартхёвди Медвежонок. Но я так не мог. Хрёрек принял меня в семью. И наша связь не прекратилась только от того, что я выбрал собственную дорогу. Я всё еще был ему должен. Крепко должен. И что там ни говорили понимающие люди, для того чтобы посчитать Хрёрека-конунга мертвым, мне мало простой логики. Я хочу знать точно. И я узнаю. Но сначала я должен вернуть Гудрун. И отомстить. Или отомстить…

* * *

Труднее всего было ночью. Когда бездна, в которую ухнуло всё, что мне дорого, смотрела на меня из тьмы. Бездна и еще – неизвестность. Жива ли моя любимая? Что с ней сейчас? Мне безумно хотелось услышать «да» в ответ на первый вопрос. Но что на второй? Я знал, какова судьба пленниц в этом мире. И потому другой моей мыслью было: не лучше ли ей умереть?..

Глава 6

Закон свободных

Как и обещал Медвежонок, в Оденсе оказался здоровенный рынок живого товара. Коров, коней, лошадей, овец… Но, главное, людей. Мне казалось, я научился спокойно относиться к тому, что люди становятся товаром. У меня у самого были рабы, и от того, что я делал всё, чтобы им жилось неплохо, суть не менялась. Они принадлежали мне целиком. Их навыки, их труд, их жизни. Я мог взять любую тир[5], и никто, даже моя жена, не сказал бы ни слова. Вот еще! Это как ревновать мужа за то, что он приласкал собаку. Более того, я мог отдать любую из них кому пожелаю или организовать из трэля и тир здоровую рабскую семью, которая будет растить для меня новых рабов. Я был рабовладельцем и, что характерно, знал, что мои рабы молятся своим разным богам за меня, своего хозяина, и считают меня невероятно добрым, ведь я хорошо их кормлю и не делаю больно без очень уважительной причины. То есть им у меня хорошо. А свобода – такая штука, которая нужна далеко не каждому. Девять из десяти тут же обменяют ее на сытость и безопасность. А десятый, скорее всего, попытается ограбить кого-нибудь из девятерых. Чтобы миром правила доброта, за ее спиной должен стоять Бог, но Бог наделил человека свободой воли, и тот выбрал не его, а крепких жестоких парней. Лучшее, что можно выбрать в такой ситуации: сделать жестокость строго дозированной и целесообразной. Это и есть прогресс. Но до прогресса оставалось больше тысячи лет, и рабский рынок близ святилища Одина был ужасен. Рачительный хозяин со скотиной и то лучше обходится. Никто не станет забивать корову в колодки или бить коня кнутом в назидание другим лошадям. Вдобавок здесь жутко воняло. А когда ветер дул со стороны святилища, где на священном дереве гнили священные «плоды», вонь становилась просто нестерпимой.

Но мы пришли сюда не цветочки нюхать, так что я взял костыль и, опираясь на плечо безусого ирландского паренька по имени Нуада, вступил в этот рукотворный ад.

А тем временем Красный Лис, который ничем не мог мне помочь в поисках, поскольку никого из моих бывших домочадцев опознать бы не смог, отправился туда, где стояли шатры местного руководства, дабы поискать полезную информацию. Я нацелил его на моих ткачих. Зачем налетчикам убивать женщин, тем более – мастериц? Ткачихи – это профессия приметная. Пусть поинтересуется. И представится заодно.

Торговать мы не собирались, так что налог с нас не причитался, но порядок есть порядок. Какому хозяину понравится, если на его территории высаживается некое вооруженное формирование и даже не удосуживается нанести визит вежливости? Разве это не повод самому нанести визит пришельцам? И уже не вежливости, а совсем другого сорта?

Сначала у меня была мысль: поспрашивать насчет рабов-франков… Но тут было столько рабов-франков, что спрашивать было глупо. Рабов-франков здесь была едва ли не четверть. Даже больше, чем англичан. За что еще зацепиться?

Рабы, рабы, рабы… В клетках, в цепях, в колодках, в загонах. С бритыми головами и спутанными вшивыми патлами. Юные девушки и те беззубые старики, которых отовсюду свозят к святилищам Одина, чтобы принесли последнюю пользу поработителям, повисли жертвами на священных дубах. Разные лица, разные оттенки кожи… Объединяло всех только одно: безысходность и страх.

Искать среди мастеров-ремесленников? У меня ведь и такие были. Кузнец, гончар, резчик, строитель…

Профессионалы среди общей массы выделялись. Спокойствием. Они стоили немалых денег. Их хорошо кормили и не лупили без причины.

Но моих мастеров – не было. Во всяком случае я никого не углядел.

Оставались монахи. Отец Бернар. Он ведь так и не сменил свою рясу на более утилитарную одежду. Так что будем искать и по этому признаку.

Прозвище моего помощника – Зоркий. Так что я и его сориентировал. Ищем монаха. Волосы длинные, светлые. Лет под сорок. Росту высокого, телосложением… Ну примерно как Красный Лис…

К сожалению, монахов тут скопилось еще больше, чем ремесленников. Высокие, крепкие и немолодые тоже не были редкостью… И у каждого третьего глаза светились надеждой. Они надеялись, что Бог их спасет. Либо в этой жизни, либо – когда она закончится. Блажен, кто верует.