— Это же ты! — вскричал я. — Азриэль, это же ты на фотографии!
Он молчал и казался смущенным, даже растерянным. Потом он ткнул пальцем в Эстер на носилках.
— Она умерла там. Эстер, его дочь.
Я объяснил, что знал ее. Давно, в первые годы существования Храма разума, когда он еще не обрел ни могущество, ни огромную аудиторию и часто становился предметом дискуссий. Эстер была хорошей ученицей: серьезной, скромной, умной и прилежной.
Азриэль долго смотрел на меня.
— Ты тоже считаешь ее очаровательной девушкой? — наконец спросил он.
— О да, — кивнул я. — Совершенно верно. Она не имела ничего общего с отчимом.
Он указал на свое изображение.
— Это действительно я, призрак, Служитель праха. Горе сделало меня видимым. Не знаю, кто позвал меня, и, скорее всего, никогда не узнаю. Возможно, я услышал призыв самой ее смерти, ужасной в своей красоте. Это навсегда останется тайной. Но, как видишь, мой нынешний облик в точности повторяет тот, что я принял тогда. Прежде он был неосязаем, а теперь обрел плоть. Господь вернул мне ее, и по Божьей воле мне с некоторых пор все труднее исчезать и возвращаться, воспарять, растворяться в воздухе и вновь представать в человеческом обличье. Что станет со мной, Джонатан? Что ждет меня впереди? По мере того как я делаюсь сильнее и все дольше нахожусь в облике человека, хотя это не более чем обман, страх мой растет: я боюсь, что не смогу умереть, что никогда не умру.
— Азриэль, — потребовал я, — ты должен рассказать мне все.
— Все? О, таково и мое желание. Именно этого я хочу, Джонатан.
Менее чем через час я уже мог свободно передвигаться по дому, не испытывая головокружения. Азриэль отыскал и надел на меня теплый халат и кожаные шлепанцы. А еще через несколько часов я почувствовал, что голоден.
Заснул я, кажется, только под утро. А когда пробудился, была середина дня. В голове прояснилось, я полностью пришел в себя и вновь обрел способность мыслить ясно и четко. Огонь по-прежнему горел, в доме стало тепло. Азриэль зажег несколько толстых свечей и расставил так, что они, хоть и слабо, озаряли даже самые дальние пыльные углы.
— Тебе нравится? — спросил он.
Я предложил добавить еще свечей и зажечь керосиновую лампу на столе. Все мои пожелания были тут же выполнены. Азриэль умел обращаться со спичками и с зажигалкой. Он подкрутил повыше фитиль лампы и поставил две свечи на каменную столешницу возле моей кровати.
Неяркое сияние равномерно освещало комнату. Деревянные оконные рамы и дверь были плотно закрыты и заперты на задвижки, в трубе завывал ветер, снопы искр то и дело взлетали над очагом и тут же гасли. Буря за стенами чуть поутихла, однако снегопад не прекращался — снаружи вовсю хозяйничала зима.
Я знал, что никто не придет, не потревожит наш покой, не отвлечет от того, что нам предстоит, и смотрел на Азриэля в нетерпеливом ожидании. Я был счастлив. Несказанно счастлив.
Я объяснил Азриэлю, как готовить кофе по-ковбойски — достаточно просто бросить размолотые в порошок зерна в сосуд с кипятком, — и проглотил неимоверное количество восхитительного напитка, с наслаждением вдыхая сладостный аромат.
Потом, отказавшись от помощи Азриэля, я взялся за еду и показал, как смешать разные крупы из маленьких пакетиков, чтобы потом оставалось лишь вскипятить воду, высыпать образовавшуюся смесь и хорошенько взболтать — получалась вкуснейшая каша.
Азриэль смотрел, как я ем. Он сказал, что не голоден.
— Почему ты не хочешь хотя бы попробовать? — умоляюще спросил я.
— Мой организм не примет пищу, — объяснил он. — Ведь я, как уже говорил, не человек.
Он встал и медленно направился к двери. Мне показалось, он хочет распахнуть ее навстречу бушующей снаружи буре, и я съежился, опасаясь, что в комнату вот-вот ворвется мощный вихрь. Однако после всего, что Азриэль для меня сделал, мне даже в голову не пришло воспротивиться его желанию: если он хочет полюбоваться снегопадом, что ж, он имеет право.
Но случилось другое: Азриэль воздел руки, и, несмотря на то что дверь оставалась надежно запертой, по дому пронесся ветер, фигура моего гостя сделалась почти прозрачной, закружилась на месте, отчего все детали и краски стали неразличимы, и… исчезла.
Словно зачарованный, не веря глазам, я наблюдал за происходящим, а потом вскочил и по-детски отчаянным жестом прижал к груди миску.
Азриэля нигде не было. Ветер стих так же внезапно, как налетел, но потом поднялся снова, только на этот раз горячий, словно разогретый жаром очага.
Азриэль стоял напротив огня и смотрел прямо на меня. На нем были все те же черные штаны и белая рубашка. За распахнутым воротом я отчетливо видел на груди густые черные волосы.
— Неужели я никогда не стану нефеш?![3] — воскликнул он. — Неужели тело и душа мои никогда не сольются воедино?!
Я помнил, что означает это слово в переводе с древнееврейского.
Я усадил его. Он сказал, что способен пить воду, что все призраки и духи умеют поглощать жертвенные жидкости и ароматы. Вот откуда берут начало издревле известные рассказы о возлияниях, о воскурении фимиама, о сожжении жертвоприношений и дыме, поднимающемся от алтарей. Вода не только утолила его жажду, но, похоже, принесла ему умиротворение.
Он перебрался в одно из моих потрепанных, полуразвалившихся кожаных кресел и, не обращая внимания на трещины и дыры в обивке, удобно устроился, положив ноги на камни очага. Только сейчас я заметил, что башмаки моего гостя до сих пор не высохли.
Наконец я покончил с едой, убрал посуду и подошел к Азриэлю, держа в руках фотографию Эстер. Вокруг моего очага могло свободно расположиться человек шесть, но мы придвинулись поближе друг к другу. Он сидел спиной к столу и двери, а свое любимое, заляпанное чаем и кофе кресло с торчащими пружинами и широкими закругленными подлокотниками я поставил так, что позади оказался самый темный и теплый угол комнаты.
Я смотрел на Эстер. Портрет занимал половину страницы, ниже были изложены уже известные обстоятельства ее смерти. Повторить рассказ о них мы решили в связи с низвержением и гибелью Грегори Белкина.
— Ведь это он убил ее? — спросил я. — Она стала его первой жертвой?
— Да, — коротко ответил Азриэль.
Густые, нависающие и притом удивительно красивые брови соседствовали на его лице с нежным ртом — это поразительное сочетание особенно бросалось в глаза, когда он улыбался.
В ее смерти не было ничего странного. Белкин убил падчерицу.
— Это случилось в тот момент, когда я появился, — продолжал Азриэль. — Когда будто по зову великого мага я вышел из тьмы. Только никакого мага не было. Я оказался на улице Нью-Йорка и помчался вперед, но опоздал: ее жестоко убили прямо на моих глазах. Мне оставалось только уничтожить тех, кто поднял на нее руку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});