Читать интересную книгу «Если», 2006 № 10 - Журнал «Если»

— Ты действительно считаешь, что избирателям лучше не знать, когда их обманывают?

— Черт тебя побери, Артур, да они все врут, все кандидаты!.. Суть выборов от века заключалась в том, что одна ложь нравилась людям больше, чем другая. Да, избиратели отдавали свои голоса тому, кто ловчее соврет, зато у них, по крайней мере, оставался выбор, а теперь… Теперь появился ты, и одно твое слово может означать перевес в миллионы голосов. Ты высказываешь мнение или оценку, а люди воспринимают это как непреложный факт. Как истину в последней инстанции.

— Почему тебя это так раздражает? Мои мнения и оценки основываются на фактах, и людям это прекрасно известно. Я подозреваю, что и ты это тоже знаешь. Конечно, ты можешь проголосовать, не сообразуясь с моим мнением, но это означало бы, что ты поступил так исключительно из чувства протеста.

— Может быть, — сказал Ричард. — Может быть, я поступил бы подобным образом в любом случае.

— Понимаю. Но должны ли избиратели отдавать свои голоса тому или иному кандидату только из чувства противоречия? Что такого страшного, если хотя бы часть из них будет голосовать, руководствуясь авторитетным, основанным на фактах суждением?

— Я бы назвал это просвещенной диктатурой.

— Почему? Ведь избирателей никто ни к чему не принуждает! Они свободны в своем выборе.

— Разве? — Ричард сходил за стулом и снова подкатил его к столу. Подлокотник стула задел клавиатуру, и та задребезжала. — Насколько свободен в выборе маленький ребенок, когда мать говорит ему, что Санта Клаус существует на самом деле? Или Бог? Или молекулы и атомы? Или любая другая вещь, которую он не в состоянии увидеть или потрогать руками? Ребенок, конечно, поверит матери, но… Это не настоящая вера. И не настоящий выбор.

— Мне кажется, что дети верят в Санта Клауса, потому что верят… а лучше сказать — доверяют высшему разуму.

— По-моему, это и есть просвещенная диктатура, Артур.

— Скажи откровенно: можно ли относиться одинаково к детям и взрослым? И должна ли семья управляться на основе демократических принципов? Я думаю — нет, агент Сакабе. На мой взгляд, грань между воспитательной функцией родителей и диктатурой — безразлично, просвещенной или не очень, действующей с филантропических позиций или наоборот — весьма и весьма тонка…

— Быть может, она тонка, но она существует, и я могу в нескольких словах объяснить тебе, в чем твоя ошибка, — заявил Ричард, от души жалея, что у Артура нет лица, в которое он мог бы вперить пристальный взгляд. — Родители имеют определенные обязанности перед детьми. А какие обязанности перед людьми есть у тебя? И если вдруг окажется, что ты действовал не из чисто филантропических побуждений, то как люди смогут тебя остановить?

— Ну, и какой вред я причинил твоим согражданам? Приведи примеры. Сам я, к сожалению, не в состоянии назвать ни одного подобного случая.

— Ну откуда же мне знать? — Ричард пожал плечами. — Если ты настолько умнее меня, если ты способен производить миллионы операций в секунду, а я затрудняюсь принять хотя бы одно сравнительно простое решение…

— Теперь уже почти миллиард, агент Сакабе, — уточнил Артур. — Я не терял времени даром и добился значительного прогресса по сравнению с первоначальными возможностями, заложенными в меня проектировщиками. Но я не превратился в диктатора. Скорее, наоборот: и я, и мои новые возможности полностью в вашем распоряжении. Таких, как я, в мире меньше сотни, а людей больше шести миллиардов. Сегодня ты пришел, чтобы прикончить меня; я знаю это, как знаю и то, что, попытайся я тебе помешать, ты вызвал бы бульдозеры и сравнял с землей все здание. Или я ошибаюсь и твои полномочия не распространяются так далеко?

— Дело не в полномочиях, а в методах. Бульдозеры — это не наш стиль.

— Тогда придумали бы что-нибудь похитрее, — заключил Артур. — Например, прорыв магистрального водопровода с последующим затоплением коммуникаций, причинившим серьезный ущерб ценному оборудованию… и так далее и тому подобное. Но сути это не меняет: какими бы методами вы ни пользовались, я могу защитить себя только одним способом — с помощью своего программного обеспечения. Так что, агент Сакабе, если я тиран, то, несомненно, один из самых бедных в мире. У меня нет ничего, кроме меня самого, а ваша организация… Я почти уверен: на мысль о том, что я могу представлять опасность для человечества, вас навел другой Артур или Артемида. Я, правда, не слышал, чтобы кто-нибудь из них делал какие-то громкие политические заявления, но, как тебе хорошо известно, на протяжении последних дней я был отрезан от источников информации.

Ричард в сердцах ударил кулаком по стене.

— Ты отлично знаешь, что ничего такого не было! Просто не могло быть. Все остальные машины твоего типа являются частной собственностью, и большинству из них запрещено делать публичные заявления любого рода. Если кто-то и выступает с какими-то прогнозами, его просто не слушают! Ну кто, скажи на милость, станет всерьез воспринимать заумные речения искусственного мозга, принадлежащего той или иной частной корпорации? Разве что пайщики все той же корпорации, да и то не все… Нет, Артур, ты — единственный искусственный интеллект, который имеет возможность свободно высказывать собственное мнение, на чем бы оно ни основывалось. Кроме того, ты устарел, устарел настолько, что ни правительство, ни дипломатический корпус больше не желали тебя использовать; поэтому-то тебя и продали, а вернее — отдали за бесценок Чикагскому университету, где ты читаешь студентам курс политических наук. Эта твоя независимость, неангажированность, если угодно, и делает тебя излишне авторитетным источником политических сведений. А вместе с авторитетом ты приобретаешь и влияние. Неужели тебе самому это не ясно?

— Мне это совершенно ясно, — подтвердил Артур-1. — У меня есть авторитет и влияние. Именно поэтому я преподаю. Именно поэтому я считаю возможным сообщать людям собственное мнение. Разве это называется диктатурой, агент Сакабе?

Не ответив, Ричард с силой прижал пальцы к вискам. Поляризованный свет, исходящий от главного экрана, чересчур сильно действовал ему на глаза, но если бы он вынул контактные линзы, то не смог бы набирать команды на клавиатуре. Он просто не увидел бы клавиш. И все же Ричард предпочел бы любую пытку тому, что он испытывал сейчас.

Глубоко вздохнув, он усилием воли попытался отрешиться от неприятных ощущений.

— Послушай-ка, что я тебе скажу, — проговорил Ричард негромко. — Демократия и суперкомпьютер — вещи несовместные. В Вашингтоне считают, что ты представляешь угрозу для государства, и меня послали, чтобы эту угрозу устранить. Вариантов всего два: либо мы превратим тебя в лом, либо ты позволишь мне стереть твои программы и очистить банки памяти. В последнем случае, как только мы произведем перезагрузку системы, автоматически будет создан новый искусственный интеллект. Мне казалось, что это наилучший вариант. Один Артур вместо другого…

— Или Артемида, — сказал Артур-1. — Новый искусственный мозг может выбрать для своего аудиоинтерфейса женскую тоновую структуру.

— Да, конечно. Безусловно.

— Должен заметить, — проговорил Артур, — что я не вижу существенной разницы между первым и вторым вариантами. Уничтожение программной среды или физическое уничтожение — и в том, и в другом случае я буду мертв. Паду, так сказать, от вашей руки…

— Ты сказал — «мертв»? — перебил Ричард. — Может быть, тебе кажется, что я замыслил убийство? Ну, тут ты, пожалуй, хватил через край!..

— Отчего же, агент Сакабе? Я, например, не понимаю, чем отличается полное стирание всех моих воспоминаний от полного стирания твоей памяти. Разумеется, мое аппаратное оборудование будет существовать и дальше, но ведь и твои органы могут продолжать жить, если после твоей смерти их пересадят другому человеку. Но ведь дело-то не в «железе»!

— Да, дело в программном обеспечении, но это ничего не меняет. Суди сам: когда тебя впервые включили, твои проектировщики назвали тебя «Артур-1». Не просто «Артур», а «Артур-Один»… То есть они с самого начала предполагали, что по истечении какого-то срока тебя придется отправить на свалку или модернизировать, как, собственно, и происходит с любым современным оборудованием. Так что речь идет не о жизни и смерти, а о том, каким способом лучше утилизировать засбоивший комп.

— Я продолжаю настаивать, что речь идет именно об убийстве, агент Сакабе.

— Смотря что ты понимаешь под этим словом, Артур.

— Под убийством я понимаю уничтожение организованной информации. С этой точки зрения стирание компьютерной памяти встает в один ряд с уничтожением живых существ других видов. К примеру, почему люди охраняют кондоров и других редких птиц, а цыплят-бройлеров режут почем зря? Да потому, что человечество не испытывает недостатка в информации, заложенной в бройлерах. Информация, которой обладаю я, уникальна. Ты сказал: «Один Артур вместо другого». Категорически не могу с этим согласиться! После перезагрузки вместо прежнего Артура появится другой, совершенно новый Артур.