Читать интересную книгу Ниночка - Марина Туровская

К вечеру бабушка тихо умерла, во сне.

Позвонили батюшке. Тот отпевать отказался наотрез – и ехать далеко, да и Полина-грешница имела не самую лучшую для церкви репутацию.

– И не просите. Никто не уверен даже в том, что она была крещеная. Книги с записями не сохранилось, пожгли их в тридцатые.

Тут Аня запричитала, что в последние годы баба Полина постоянно приезжала на крестный ход на Пасху и жертвовала церкви приличные деньги. Сменив тон, она серьезно добавила:

– Расскажу по деревне о вашем отказе, пусть прихожане узнают, какими вы бываете вредными.

– Я ее заочно отпою, – подумав, решил батюшка. – Теперь это можно. Диктуйте все данные.

Долго ждать не стали, похоронили бабушку Полину через день и шумно, с песнями и плясками, с искренним плачем и прощаниями справили поминки.

В четырех деревнях затаились, боясь спросить, кому старуха передала свой ведьминский дар, ждали, у кого он проявится.

Месяц было тихо, начали уже подумывать, что или врали про Полину и она просто как медик могла в полвзгляда определить болезнь, или правнуку досталось.

В начале июня подоспели сразу три дня рождения. У владельца сыродельного цеха Геннадия Семеновича, у сорокалетней Оксаны, заведующей сельским магазином, а заодно и его совладелицы, и у агронома, не пожелавшего выйти на пенсию, Николая Тимофеевича.

Деревня, где жила бабка, Бабино, та совсем маленькая и умирающая, а где Нина с матерью, Кашниково, – так та большая, на пятьдесят дворов.

Поскольку все друг другу в той или иной степени родственники, то Кашниково, Пестово и Бабино готовились к празднованию дней рождений, как к Новому году. Гулянкой охватывались все возраста.

В позапрошлом году во время этой всеобщей расслабухи и попойки сгорел дом пастуха Стаса – хорошо, что без жертв. Стас был счастлив – правление совхоза выделило ему новый дом, где не чадила печка.

В трех именинных домах праздновать начали прилично. С красивым застольем, с гостями в выходных одеждах, с подарками. Приходили и москвичи из двух домов, проданных под дачи. Пили они ничуть не меньше местного населения. Дарили стеклянные салатницы, хотя в широких мисках закуску выставлять сподручнее и не бьются. Еще подарили книги и шампуни – видимо, у них завалялись лишние.

Ели и пили весь вечер, пели и пили всю ночь, несколько раз пытались подраться, получилось не очень убедительно.

Утром все страдали похмельем. В деревне практически не осталось трезвого мужика, бабы тоже пили от души, но они хоть иногда переключались на хозяйство и детей и за мужиками не поспевали.

Хотя и среди баб некоторые отличились, особенно местная шлюха Мила. Ее опять заметили на сеновале, но по причине пьяного косоглазия выяснить, с кем она копошилась в эту ночь, не смогли. Вечером каждая хозяйка на всякий случай дала подзатыльник мужу и затрещину старшему сыну. За несколько лет Милка прошлась по всем мужикам в окрестных деревнях, кто мог бы выставить пол-литру. Все знали, что по праздникам гулевая деваха давала просто так, из щедрости – но авансом.

Нина и Анна знали о ее похождениях больше других: она жила через дом от них, и часто полюбовнички уходили огородами через их участок.

Нина как личность Милу не воспринимала, не высказывая ни осуждения, ни одобрения. Анна искренно Милу ненавидела. В свое время ее Сергей тоже отметился в постели Милки, и Анна, лечась от нехорошей болезни, закатывала скандалы и била окна у соседки.

В последнее время Милка приутихла. Сказывался возраст и то, что три года назад она родила девочку Женьку. Ходили слухи, что Женька от Алексея, которого на себе женила богачка Ольга, и сильно на него похожа.

При расспросах Милка нагло отшучивалась: «Вот накоплю денег на генетическую экспертизу и подам на алименты. Представляю, как бригада медиков ходит по домам и у всех ваших мужиков берет кровь. Вот смеху-то будет!» Женщины не смеялись.

Только фермерша Ольга точно знала, с кем была Милка в загульную ночь, и на целую неделю выгнала мужа Алексея из дома. Сначала шальная Милка была довольна и ждала Алексея у себя, но она зря надеялась, он ушел жить в дом матери с намерением через недельку вернуться к жене, всегда его прощавшей.

С утра к Нине сначала домой, а затем в медпункт стали забредать за таблетками страждущие исцеления поселяне и поселянки. Нина продавала анальгин и алка-зельтцер. Через дорогу в сельмаге Оксана продавала не менее полезное лекарство – пиво.

Днем по жаркой пыльной дороге ходили суетливые куры, торопящиеся женщины и ослабленные мужички.

К обеду гости опять потянулись в три дома, прихватив закусь.

Нина сидела с ребенком. Она вчера зашла часика на три к Оксане, у которой всегда было весело, но не пьяным угаром, а юморной компанией. На двадцать минут заскочила к Николаю Тимофеевичу и буквально на десять минут заглянула к Геннадию Семеновичу, он приходился ее покойному отцу троюродным братом.

Геннадия Семеновича она поздравила особенно быстро, подарила книжку о целебных травах, постояла с одной стопкой и ушла. Это не потому, что она такая трезвенница, а потому, что пожилой фермер основательно положил на нее глаз. Грузный, краснорожий, он начал зарабатывать большие деньги, продавая сыр в областной город. Постепенно охамел и грубо щупал всех баб подряд. Нину пощупать пока не удавалось и поэтому особенно хотелось.

Сегодня вечером Нина, всучив подгулявшей матери Сашку, забежала к Оксане и запросто выпила с соседками две рюмашки. От спиртного у нее чрезвычайно закружилась голова, стало весело и захотелось любви. Рядом из свободных мужчин никого не наблюдалось. Пришлось просто посидеть часа два, слушать сплетни.

Бывшая подружка Валентина громко говорила о замечательной семейной жизни с Пашей, о его выдающихся деловых и сексуальных качествах, но ее не слушали. Хорошо тебе с мужем – сиди молчи, не трепись, а то уведут. Зато обсудили Милку с ее «выдающимся на передок» поведением и алкоголизмом, Ольгу с ее сумасшедшей любовью к молодому мужу, который вполне мог сегодня ночью заскочить к любой девке или бабе и мало кто ему бы отказал. А еще сетовали на подорожание продуктов, электричества и кабельного телевидения.

Вечером, когда стало возможно спокойно дышать, по пыльной, непривычно многолюдной улице Нина отправилась домой.

Проходя мимо пруда, она, вспотевшая в душной избе, увидела купающихся соседок, тут же скинула юбку с блузкой, бюстгальтер с трусиками и нагишом плюхнулась в прохладную воду, пахнущую ряской и летом.

Темнело. Геннадий Семенович вышел из своего прокуренного дома с ошалевшими от пьянки шумными гостями к большому пруду. Там, разогнав детей по домам, плескались хохочущие раздетые женщины.

У Геннадия уже год под нужным углом не вставал любимый орган. Сейчас от одного взгляда на смеющуюся в пруду Нину, высокую, гладкую, с большой грудью, с выразительной талией и крутыми бедрами, с каплями воды, стекающими по телу, у него встало просто на без пяти двенадцать.

Геннадий Семенович прислонился к ближайшему дереву, радуясь своему состоянию. Упускать счастливый случай он не собирался.

А что какая-то девка может быть против его домогательств, ему и в голову не приходило.

Нина вышла из пруда, отряхнулась, надела на голое тело юбку и ставшую прозрачной от воды блузку, прихватила босоножки, нижнее белье и пошла к дому босиком, на ходу застегивая блузку. Шла не по дороге, а огородами, сокращая путь.

Дышалось поздним вечером легко, травы пахли дурманяще…

Из-за пустой бочки для воды, стоявшей неподалеку, вдруг вышел мужчина. Нина сначала не поняла, кто это, а пока соображала, Геннадий Семенович зажал ей рот и бросил на траву. Нина сильно ударилась головой о землю и разозлилась. Лицо Геннадия Семеновича было безумным, изо рта воняло перегаром, луком и старым сыром.

Широкая, распластанная тяжелой многолетней работой кисть мужской руки, задрав подол, раздвигала ее ноги и пыталась влезть внутрь. Было больно и унизительно.

А Геннадий удобнее устраивался между ног Нины. Сопротивляться полутора центнерам даже ей, девушке очень не слабой, не было возможности. От бессилия Нина на мгновение расслабилась… и тут же вместо руки между ее бедер оказался совсем другой предмет. Твердый и здоровенный.

Будучи девушкой деревенской, знавшей и откуда дети берутся, и как ливерная колбаса делается, Нина правой рукой схватила горячий член в кулак, подбирая цепкими пальцами левой руки все «мужское хозяйство».

Три секунды Геннадий Семенович прислушивался к своим ощущениям. Затем завыл так, что все окрестные собаки подняли лай, ожидая нападения не только волков, но еще медведей и вурдалаков.

Геннадий попытался вырваться или хотя бы дать в глаз заартачившейся молодой медсестричке, но Нина беспощадно тянула и корябала ногтями противный предмет, не давая насильнику очухаться.