Читать интересную книгу Адмирал Де Рибас - Алексей Сурилов

Безумная храбрость и авантюризм Орлова были достаточно известны в России. Это он увлек Измайловскую гвардию в государственный переворот и немало содействовал тому, чтобы посадить Екатерину на романовский престол. Это он вместе с Тепловым и Борятинским обагрил руки кровью законного императора Петра III. В бурной жизни Орлова были удачи, но были и поражения. Пожалуй, самым значительным из них было изгнание Екатериной его братца Григория. И это не смотря на то, что и Григорий был в государственном перевороте, прижил с Екатериной сына, от рождения волею императрицы названного графом Бобринским. Орловы ко времени изгнания Григория полагали себя вершителями больших и малых дел в державе. Возможно именно это и погубило их, ибо Екатерина сама считала себя достаточно искушенной, чтобы самой управлять государством. Отстранив братца Григория, Екатерина отдалась какому-то Васильчикову, который не был отличен ни умом, ни мужеством. Придворная партия, составленная против Орловых, потому что всем достаточно наскучило их беспардонство, торжествовала. Григорий был в отчаяньи, близком к помешательству. Алексей – в сознании несправедливости происшедшего. Предпочтение Васильчикова их орловской породе было и несправедливым, и унизительным, но в сложившихся обстоятельствах даже он, Алексей Орлов, был бессилен что-либо сделать.

Екатерина, с одной стороны, велела кому следует неусыпно глядеть за Орловыми, чтобы не учинили дурь какую, с другой – несколько позлатила поднесенную им пилюлю. В этом была тайна назначения сухопутного Алексея в командование Средиземноморской эскадрой. За все время пребывания в адмиральском чине, он, однако, так и не научился отличать марсели и кливера от штормовых стекселей и брамселей. На то при нем, чтобы не иметь сраму, Екатериной был поставлен испытанный морской волк англичанин Самуил Карлович Грейг.

В сражении у Чесмы Орлов был, но командовал флотом Грейг, что было известно всем, кто имел ближайшее отношение к делу. Щедрые награды волею государыни все же достались прежде всего Орлову. И титул Чесменский тоже был дан Орлову. Тем самым Орлов, а не Грейг, был признан победителем. Тот, кто доподлинно заслуживал эти лавры был оставлен в тени.

И все же Орлов в душе не мог простить Екатерине тот афронт, который она учинила его братцу, который и его исключал из числа первых лиц в империи.

Орлов еще живо помнил события шестьдесят второго года и ту роль, которую в них сыграл он. Орлов не исключал, что такую роль он мог бы сыграть и впредь, но с большими гарантиями для себя. Почему бы не повторить посажение на престол, в этот раз не Екатерины, а Елизаветы II?

Что это может прийти на ум Орлову отлично понимала и Екатерина.

С эстафетой и с подорожными средствами, состоявшими в ассигнациях и в золотых ливрах на отлично выездженном молодом жеребце де-Рибас отправился в путь уже на второй день после выхода эскадры из Ливорно курсом на запад, в сторону Гибралтара.

В эстафете сообщалось о публичном флирте графа Орлова с самозванной принцессой, в здешнем обществе называемой герцогиней Валдомирской и графиней Пиннеберг. Означенная авантюристка окружена-де малым двором, состоящим преимущественно из польских конфедератов, которыми верховодит некая весьма знатная персона. В среде приближенных к упомянутой авантюристке, писал Разумовский, замечены также агенты Порты Оттоманской, поелику сия держава в состоянии войны с Россией, а также французские офицеры по враждебности нам политики этой державы, не желающей российского усиления в Европе.

Разумовский принял де-Рибаса и передал ему эстафету в российском посольстве и в том была его ошибка, впрочем идущая не столько от дурости, сколько от неведения. Посол не знал, что некая весьма знатная персона из окружения самозванной принцессы Азовской установила наблюдение за незадачливым лейтенантом.

Лейтенант ехал на отличном жеребце, ехал иноходью, насвистывал неаполитанскую песенку с той беззаботностью, которая отличала всех на свете молодых кирасир в службе его величества короля неаполитанского.

Над ним было голубое небо Лигурии, яркое солнце, справа и слева вдоль дороги тянулись поля, на которых порою, несмотря на февраль, зеленела трава. Где-то у Рима он выехал на виа Аппия, кованные копыта его коня при этом застучали о шлифованные веками булыжники. Здесь чаще встречались античные развалины, до которых кирасиру не было вовсе никакого дела, поскольку бравый лейтенант был отлично научен владению саблей и пистолями, умению подчинять своей воле лошадь, независимо от того, каким аллюром она шла, но об истории Аппенин он имел довольно смутное представление.

В Риме кирасир ночевал в старом и довольно людном альберго с таверной, несколько приволокнулся за молоденькой сеньоритой, прислуживавшей в таверне. По этому случаю ему пришлось вопреки указанию Разумовского на денек – другой задержатся в вечном городе в альберго у церкви Санта-Мария Маджоре. За это его неприлежание в службе и за луидор с изображением французского короля молодцеватый кирасир был недурно вознагражден сеньоритой. Это приключение было благодетельным, поскольку оно способствовало тому, что образ герцогини Валдомирской в его воспоминаниях довольно потускнел и более не вызывал в нем былых чувств. Поскольку у лейтенанта было довольно луидоров, он мог бы еще оставаться в альберго в объятиях прелестной сеньориты, но здесь он вспомнил об эстафете и тотчас стал седлать коня.

Кирасир проехал Тоскану, пытался было найти себе красотку в альберго Флоренции, но увы! в том успеха не имел, поскольку прислуживавшие здесь сеньориты не отвечали представлениям лейтенанта о женских прелестях. Ни к чему не привели и прогулки молодого кирасира с довольно независимым видом по улицам Флоренции до палаццо Векио и обратно в альберго у рынка. Эта маленькая неудача не омрачила дальнейший путь кирасира, тем более, что в Милано, оказывается, его ждала красотка, достоинствами ничуть не хуже сеньориты в римском альберго. Лейтенант был порывист и настойчив в его стремлении быть в страстных объятиях соблазнительных девиц, независимо от того, что их к тому побуждало.

После Ломбардии лейтенанту предстояло въехать в австрийский Тироль, отчего могли выйти изрядные трудности, поскольку тамошние красотки дурно говорили на итальянском и совершенно не знали ни испанский, ни английский. Была бы, однако, лишь в этом беда. В конце концов путь к сердцу женщины славный кирасир проложил бы и языком жестов, которыми он мог выразить свои чувства ничуть не хуже, чем словами. Но вот в чем незадача. При выезде из Милано лейтенант приметил, что за ним увязались три всадника. Уже то, что они не отставали от лейтенанта, внушало ему известную тревогу. Здесь он вспомнил слова посла о важности эстафеты, подумал, что ему не следовало оставаться еще день в римском альберго, что у церкви Санта Мария Маджоре, и решительно дал шпоры коню, который тотчас же изменил аллюр, перешел из иноходи в галоп. Поскольку то же было сделано и тремя всадниками, что следовали за кирасиром, то более не оставалось сомнения в их намерении схватить лейтенанта и возможно умертвить его, чтобы отобрать эстафету и всю его наличность. Преследователи не учли, однако, что у кирасира была отличная, хорошо выезженная лошадь, да и сам он был недурен в седле. Как долго продолжалась эта скачка – сказать трудно, но кирасир от погони ушел. Избежав опасности на дороге, он понял, что оставаться на ночлег в обычном альберго он более не может. Более того, он съехал с главного тракта. Путь его на север теперь продолжался по проселочным не шоссированным дорогам. Разумеется, и здесь за приличную плату его ждала не только крыша над головой, но и добрый кусок баранины или говядины под красное вино, и, конечно же, фураж для коня, что для путника столь же, а может и более важно, чем собственная сытость.

Кирасиру в марте полагалось быть в Ревеле, а оттуда в зависимости от обстоятельств морем или сухим путем следовать в Петербург, заявив о себе тамошнему губернатору для разного содействия по основаниям важности эстафеты.

Когда кирасир полагал себя уже близким к цели и в полной безопасности в комнатенке гостинного двора, где он ночевал, неожиданно распахнулась дверь и вошли двое то ли солдат, то ли служителей полиции. Они были в ботфортах и вооружены до зубов. В руках одного из бесцеремонно ворвавшихся пришельцев, который внешностью напоминал Христенека, была обнаженная сабля. Он бы не преминул употребить ее в дело, если бы кирасир с тем проворством, на которое он только был способен, не вскочил с постели и в руках его не оказался пистоль. Он имел обыкновение держать тот пистоль под подушкой.

– Не вздумай стрелять, безумец, – сказал Христенек, сабля которого была в ножнах. Мы оставляем тебе жизнь в обмен на эстафету от русского посла в Неаполе.