Читать интересную книгу Бортовой инженер Вселенной - Владимир Жуков

Успокоилась. Ушла старушка. Ну а я своим гвардейцам утром объявляю: «Кто нажраться хочет на халяву и, притом, от пуза?».

Никого не оказалось против. И под вечер экипажем полным всем техническим рванули к бабке дегустировать продукт чеченский, был уверен как в себе в котором.

В Лихоборовскую войско наше лихо прибыло, туда, где жили старики в хорошем доме справном, и конкретно приступили к делу: за обставленным столом уселись да по стопке для начала сразу. Алкоголь как алкоголь. Все живы. Только Женя Голоконь чего-то кочевряжиться вдруг начал: «Братцы, – говорит, – я не могу помалу первый раз, меня канудит эдак. Я стакашечку одну хотел бы пропустить ещё, а то же как-то и ни в жопе, и ни в роте будто». Кто мог против быть? Никто, конечно. Для того и приезжали, чтобы пить да кушать на халяву вволю.

Голоконьчик тут и рад стараться. Шарахнул ещё один стопарик и довольным стал, хотел уж было закусить, да вот не вышло только. Ни с того и ни с сего как будто вдруг в раскос пошли глаза упрямо, неестественно и странно очень. Встал со стула Голый Конь и двинул к туалету семенящим шагом. Чуть прошёл да на сырую землю повалился и завыл надрывно: «Помогите! Умираю! Мама!».

Стало гнуть его, вертеть как суку, электрического будто ската проглотил, а тот взбесился в пузе.

И орёт, что мочи есть, и плачет, как ребенок, технарёк, да так уж стонет жалобно мужик, что души выворачивает к чёрту прямо. Ошалели мы. Стоим. Глазеем. А вот делать что, того – не знаем.

Самый мыслящий в делах лечебных – старший прапорщик, механик Дятлов, отучившийся семестр в медшколе, говорит: «Ему побольше надо молока залить вовнутрь, кефира или даже простокваши просто. Молоко всегда любому яду первый враг, уничтожитель первый! В нём одном спасенье Жени, братцы!».

То лекарство не искали долго: у хозяюшки – клиентки нашей только-только отелилась тёлка, и дала нам молока старушка. Мы к товарищу, а он юлою так и крутится, уж так и вьётся бедолага весь ужом, какого жарить начали живьём садисты. Антияд, а ну залей попробуй! Успокоить чтоб, толпою дружно навалились всей. С трудом огромным на пределе сил последних держим. Вроде стал чуток поменьше виться. Влить пытаемся лекарство в Женю. Только поняли – пустое дело. С сумасшедшею, с великой силой Голоконь сжимает зубы, так что ни старались сколь – всё бесполезно, даже капельки-граммульки малой в рот никак ему залить не вышло.

Покумекали, и что же: зубы развели дрючком, брусок воткнувши для гарантии потом меж ними. Ничего не получилось снова. Молоко в рот не идёт, назад лишь с белой пеною обратно лезет. В общем, чуть не захлебнулся парень.

После тех пустых стараний наших в страхе чувствую: исход летальный неминуемый с дубиной прётся, приближается, а мне, болвану, дом казённый замаячил чётко.

«Катаклизм! Сашок! Беда!» – я понял. И в больницу за врачами дунул.

Не в санчасть, само собой, поехал, в вытрезвитель городской подался, где начальником дружок мой служит.

«Уж, наверное, таких случаев у врачей его довольно было. Знают, – думаю, – они поди-ка, что с отравленными делать нужно».

Залетаю в вытрезвитель, друг мой оказался в самый раз на месте. Я ему: «Давай спасай, дружище! Отравился мой технарь вот только уворованным коньячным спиртом! Кони, чую, отодвинуть может!».

И вот тут я отойду от темы, извини. Гляжу, лежит майор наш под простынкою, побитый крепко и как вроде не поддатый даже.

– Это кто ж?

– Наш эускадрильский КОУ – Королёв майор. «Чего такого, – друга спрашиваю, – он наделал?». Отвечает:

«Мудачина этот на меня напал вот только в ДОСе. Свечерело как, когда стемнело, в маске сзади негодяй подкрался. Вот она из тонкой кожи, щупай».

«Ну так вот, – друг продолжает дальше, – этот тип подходит сзади, значит, я домой когда иду беспечно, и набрасывается засранец. Кулаки-то, погляди, с ведёрко, по кувалдочке на ручке каждой. Хорошо, я обернулся, ну и увидал, что размахнулся пидор. Богу слава, от природы юркий. Увернулся и что было силы – всю как есть вложил в удар со страха, прямо в солнечное гаду бахнул – как подкошенный свалился сволочь…

Тут наряд случайно мимо ехал… Ну и вот теперь лежит, балдеет негодяище – побили крепко. В КПЗ его отправим завтра. Документов никаких у рожи, и кто есть, не признаётся гнида. Как шпион молчит… Затих, как будто новоявленный библейский агнец».

Вздрогнул Саша: «Неужели это Барабашечка, едрёна мама! Неужели это он, гадёныш! Если так – сверли в погонах дырки для одной большой звезды, Сашуля. Если так – начальство в жопу будет целовать тебя! Ну, Шухов этот!.. Нет, помочь ему с медалью надо».

– Ну а дальше-то чего? Что дальше? Не томи, давай рожай скорее, – оживился особист.

– А дальше, – говорю дружку, – ты, Алик, это: отпусти его, козла. Майор наш этот самый – негодяй. Одно ведь не подсуден МВД, придётся командирам возвращать засранца. А до пенсии ему осталось с гулькин нос всего служить, балбесу… Он и так уже наказан крепко.

Согласился корешок уважить, и поехали мы с ним к старушке, эскулапа прихватив с собою, в вытрезвителе какой дежурил.

Доктор начал то и это делать с Голоконем – бесполезно только. Всё ему по барабану будто. Извивается, орёт и плачет. Провозился врач совсем без толку полчаса и говорит: «Ребята! Не берите вы греха на душу, а везите-ка его в больницу. Умирает ваш товарищ, вижу! Забирайте поскорей отсюда, жив пока ещё, быть поздно может. Да и суд даст послабленье также, если вдруг исход летальный выйдет».

Голоконюшку повёз в больницу.

Мужикам своим сказал: «Ребята, разъезжайтесь по домам да крепко за зубами языки держите, не пришили групповуху дабы, если, бог не дай, возьмут за жопу. Лучше сам за всё один отвечу… Вы в беде не виноваты этой».

Испарились технари, исчезли. Старикам вернул за спирт все деньги, как положено. Сказал им также, уничтожили отраву чтобы, не осталось дабы духу даже никакого от неё в помине.

«В туалет-то можно слить?» – спросила старушенция меня, а я и дал отмашку, охломон: сливай, мол, чем оплошность допустил большую.

– А чего же так?

– А слушай дальше. Положил я на сиденье Женю, гнёт которого уже слабее и всё тише голосок какого: «Помогите! Умираю! Мама!».

Привожу его в больницу, в город, но и там не дали ладу тоже. И тогда я наконец-то понял, что хана, что мой товарищ Женя не жилец уже на свете белом. Смерть ужасная дружка – вопрос есть только времени. И всё. Не больше. Осознал я в тот момент печальный, что беды большой один виновник. Вдруг ужасно захотелось плакать, малолетнему ребёнку будто. Только слёзы как застряли, словно в перепуганной душе, какая так болела, так уже болела, что мне очень стало плохо, Саша.

И беспомощно сказал я: «Женя, друг, прощай! Когда на волю выйду, позабочусь о семье, детишках. Идиота, уж меня прости ты, обормота, не хотел такого».

Правда, слов моих прощальных этих, к сожаленью, Голый Конь не слышал. Явно было не до них бедняге. Из последних сил за жизнь цеплялся божий раб, но ускользала только та сквозь пальчики, водица будто.

И поехал я домой. Как зомби ненормальный еду весь. За день-то пережить совсем пришлось немало. Только чувствую: какой-то запах начал очень доставать противный. Вонь сильнее всё над Чу, который отходить ко сну тихонько начал.

И что главное, оттенок чую дряни той, мне хорошо знакомый. Ёлки-палки! Догадался, понял! Ну конечно, это спирт коньячный, перемешанный с дерьмом в сортире! Смысл оплошности дошёл ужасный.

Спирт в реакцию вступил, как видно, с экскрементами, и газ вонючий, получившийся при этом, бурно устремился из говнища в воздух и окуривать давай Чу вонью.

Всё сильнее колобродил запах тот убийственный, гонимый ветром со станицы в спящий Чу спокойно. Разумеется, лез в ноздри нагло к чувадалам, сна людей лишая. Видел я, как зажигаться стали бегло в шахматном порядке окна.

Запозднившийся прохожий всякий, нос зажав, спешил домой скорее. Проезжая, из машины видел я всё это, и досадно было от нашествия кошмаров жутких дня тяжёлого такого очень.

«К одному оно одно!» – подумал, заезжая в свой гараж в тот вечер. Да к жене скорей, домой к супруге, что не спит, что ждёт, что сердцем чует нехорошее, колдунья будто.

«Ну, – выкладываю ей, – Надюха! Сухари давай суши, родная! Я, твой муж, болван великий самый, белый свет ещё каких не видел, сослуживца отравил вот только», – и подробно про беду поведал. А потом и отрубился сразу под бочком любимой дамы тёплым, как снотворное свалил стресс жуткий.

Шухов смолк. Ещё налил в стаканы спирт по чуть сперва, потом водицей минеральною слегка разбавил и глотнул. За ним Сашуля следом то же самое, минуты только отдохнуть совсем не дав:

– Что дальше? – озабоченно спросил и нервно, сигарету разминая в пальцах.

– А вот дальше, – продолжал рассказчик, – фантастическое нечто вышло. Просыпаюсь я пораньше утром и к покойнику иду в больницу.

Семь утра. Вхожу в палату – тихо в горбольнице – и гляжу. О боже! Царь небесный наш! Живой Евгений! Только весь, как помидор, распухший! Щёки бледные, а нос пунцовый, прямо как у обезьяны жопа, у макаки, в зоопарке видел. Смех сдержал, но в кулачину прыснул.