Гриб, испустив печальный вздох, обратившийся в пар, поплыл вверх по заснеженным ступеням. Костя, чертыхнувшись, повалился в салон, завел двигатель и включил музыку, выведя ее на такую громкость, что с ближайших деревьев посыпались снежные хлопья. Музыка набросилась на зимнюю тишину и проглотила ее без остатка, заполнив собой все вокруг. С пару минут он сидел, невидящими глазами глядя в лобовое стекло сквозь мелькающие узкие ладони дворников и пропуская сквозь себя накрепко слитый с мелодией голос, выплескивающийся на него из динамиков - чистая, мощная вещь, уносящая куда-то далеко, прочь от машины, от заснеженной улицы, от слов и обещаний - от всего, и вместе с тем набрасывающая на сердце странную, глухую тоску по чему-то, чего до сих пор так и не появилось. Но что это? Все есть. Правда все.
"Wir war'n geboren um zu leben ...", - плыло по салону.
Мы рождены, чтобы жить...
На самом деле это была лишь часть строчки, полностью фраза приобретала несколько другой смысл, но Косте нравилась именно эта часть, именно на этом языке, слитая именно с этой музыкой. Мы рождены, чтобы жить... Рожденный, чтобы жить. Но он и живет, разве нет? Живет и берет от жизни все, до чего только может дотянуться. Разве не в этом смысл? Жить надо сейчас, жить надо так, чтоб в пламя, в пепел... потому что потом ничего не будет. Да потом и не надо ничего.
Ладно, Денисов, хорош философствовать, тебя такая девочка ждет! Рита-Риточка, шикарная брюнетка, инструктор по йоге, гибкая, горячая, а у тебя всего три часа, а ехать, между прочим, на другой конец города, аж к новостройкам у парка Свободы. А Геля... да, с Гелей он, надо признать, действительно промахнулся, прямо какая-то гипертрофированная кукла оказалась! Тут уж не интеллект бабочки - тут его вообще нет.
"Ауди" ловко влилась в вечерний поток машин и с минут шесть вела себя самым законопослушным образом - дороги успело неплохо занести, а колеса автомобилей размололи снег в скользкую жижу. Но потом Костя потерял терпение, и жемчужная красотка принялась злодействовать, беззастенчиво подрезая другие машины и проскакивая светофоры. Негодующих гудков он не слышал - слышал только музыку и улыбался. Ему не было дела до тех, других, в машинах, на тротуарах, они были призраками, тенями, пылью. Рожденный, чтобы жить. Да, черт возьми! Стаи снежинок разбивались о лобовое стекло, и дворники суетливо смахивали хрупкие искрящиеся останки. Город летел навстречу, раскрывался как бутон ночного цветка, и время настойчиво билось в часах и в нетерпеливом сердце, напоминая, что его все меньше и меньше, и уходило послевкусие коньяка, тая, как тает след от дыхания на зеркале.
"Ауди" обогнула балку, чуть визгнув шинами на повороте, и Костя слегка сбросил скорость. Дорога здесь шла под легким уклоном, прямая, как стрела почти до самого парка, и уже виднелась вдали громада свежепостроенного жилого массива. Асфальтовое покрытие было новым, поток машин поредел, и в иную погоду Денисов без опаски погнал бы "Ауди" на полной, но сегодня решил не рисковать и замедлил машину еще чуток. Одной вмятины вполне достаточно.
Вот чертова корова!..
Вжжжих!
Что-то ослепительно-красное с ревом метнулось к нему слева, и Костя, ойкнув, машинально вывернул руль, отчего "Ауди" едва не выпрыгнула на тротуар. На левое крыло с хлюпаньем шмякнулась отменная порция грязи, и чуть не проскрежетавшая по борту "ауди" машина, издевательски бибикнув, вышла из виража, почти впритирочку разошлась со встречным микроавтобусом и припустила дальше по дороге, таща за собой шлейф грязных брызг.
- Ах ты ж, сука! - выдохнул Костя, выравнивая машину и яростно вытирая ладонью левую щеку, на которую попало несколько капель. Он прибавил скорости, и через полминуты нагнал хулиганистый автомобиль, который наоборот сбросил скорость, словно для того, чтобы Денисов мог вволю на него налюбоваться. Полюбоваться и впрямь было на что, несмотря на обильные грязные разводы. "Мазератти Гран Туризмо", яркий, как огонь, великолепно сложенный дорожный хищник. Явно кто-то залетный - в городе ни у кого таких машин нет.
Стекло с пассажирской стороны обидчика скользнуло вниз, и, узрев обратившиеся на него лица пассажира и водителя, Денисов взбесился еще больше. Сопляки - двадцати еще нет! Машина, конечно же, папочкина, сами, скорее всего, накуренные и...
Из приоткрытого окна вылетела банка из-под энергетика и ударилась о дверцу "Ауди", после чего "Мазератти" снова бибикнул и в несколько секунд ушел далеко вперед, распугивая машины и редких пешеходов.
- Ну, тварь! - в бешенстве выкрикнул Костя, ударив ладонями по рулю, и "Ауди", взвыв, ринулась вперед на предельной скорости, и город слился за окном во что-то неразборчивое - снег, фонари, деревья, кляксы испуганных лиц. Он не видел ничего из этого - видел только юркое красное пятно впереди. Гоняться с "Мазератти" было бессмысленно - денисовский внедорожник ощутимо уступал ему по скорости, да еще и на хорошей дороге, пусть и идущей под уклон, но Костя уже об этом не думал. Томящаяся в ожидании инструкторша по йоге, скучающая в ресторане жена, вечерние планы - все исчезло, весь мир сжался до летящей впереди машины. "Ауди" яростно ревела, словно раненный лев, пытающийся добраться до обидчика, и снежная ночь в ужасе разбегалась во все стороны.
А потом лев споткнулся.
Костя услышал громкий хлопок, в следующее мгновение машину подбросило, и она косо кувыркнулась вокруг своей оси, проскрежетав передним бампером по асфальту, задним бампером отшвырнула в сторону не успевший увернуться встречный "Фиат" и порхнула с дороги с легкостью отброшенного спичечного коробка. Что-то тупо ударило в висок, на лицо брызнуло горячим, и Костя, уже открывая рот для крика и щурясь сквозь заливавшую глаза кровь, вдруг увидел какого-то человека.
Он видел его долю секунды.
Может, и того меньше.
Человек был рядом, на пассажирском сиденье - наполовину сползши с него, он одной рукой вцепился в руль, а другой тянулся к денисовской голове, силясь то ли пригнуть ее, то ли оторвать напрочь. Он смотрел куда-то влево и что-то зло кричал, и из этого крика потрясенное сознание Денисова приняло только одно слово:
-...сука!..
"Ауди" снова перевернулась в воздухе, и теперь уже Костя не видел ни человека, ни дороги, ни снега - ничего, только летящий слева прямо на него огромный бетонный столб - и теперь он стал всем миром, он стал всей жизнью, а потом он стал ничем.
Боли он не ощутил, не успел толком ощутить и ужаса - только оставшуюся от погони ярость, угасшую вместе с сознанием так же стремительно, как гаснет пламя брошенной в порыв ветра спички.
* * *
Он на чем-то лежал.
Это было первым, что Костя осознал, еще не открывая глаз. Он на чем-то лежал, и это что-то было очень странным. Оно не было ни твердым, ни мягким, ни ровным, ни угловатым, ни теплым, ни холодным. Оно было нереально, абсолютно, беспредельно никаким.
Потом он осознал, что лежит лицом вверх.