Читать интересную книгу Грехи и святость. Как любили монахи и священники - Каринэ Альбертовна Фолиянц

дядюшка Элоизы счел себя отмщенным. Быть может, он даже полагал себя орудием Небес.

Вскоре все узнали об оскоплении Абеляра. Он признавался, что гораздо более страдал от унижения, чем от боли. «Я более страдал от их сострадания, чем от своей раны, сильнее чувствовал стыд, чем нанесенные удары, и мучился больше от срама, чем от физической боли».

С горьким стыдом вспоминал Абеляр, что в Библии евнухи описаны как существа, презренные Богом, которым запрещено появляться в церкви.

«Тогда, когда мы предавались прелюбодеянию, — писала Элоиза, — жестокость неба нас помиловала, и вот, когда мы узаконили эту незаконную любовь и покрыли свадебной фатой грех прелюбодеяния, гнев Господний обрушился на нас…»

Измученный стыдом, Пьер поселился в аббатстве Сен-Дени и велел девятнадцатилетней Элоизе отказаться от супружества и принять монашество. Абеляр, по сути, принудил молодую женщину постричься в монахини.

«Будучи юной девушкой, я обратилась к суровой монашеской жизни не ради благочестивого обета, а лишь по твоей воле. Я не могу ожидать за это никакой награды от Бога…»

Абеляр дождался ее обета, убедился, что жена выполнила его приказ, а затем и сам принял монашество.

Десять лет они прожили в разлуке. За эти годы они не обменялись ни единой строчкой. Наверное, немало тяжких дум они передумали, немало страдали их души и сердца…

Однако со временем Абеляр вновь обрел душевное равновесие и даже вернулся на кафедру. Он восстановил свою репутацию блестящего оратора, с бесстрашием обсуждая доктрину Церкви и, по мнению некоторых, высказывал идеи, подрывавшие церковные основы. Церковные власти Абеляра, естественно, не жаловали, и вскоре его отправили в Бретань, где он стал настоятелем аббатства Сен-Жильдас де Руи.

В эти годы он написал книгу воспоминаний — историю своего «падения», — в которой со всей откровенностью поведал о своей жизни и женитьбе. Книга дошла и до Элоизы, и она, конечно же, прочла ее. Элоиза не выдержала и тоже взялась за перо…

«Я принесла тебе много вреда, — писала Элоиза Абеляру, — но во многом, как ты сам знаешь, я совсем невиновна. Ведь в преступлении важно не само деяние, а намерение совершающего его лица. А о том, какие намерения я по отношению к тебе питала, ты один только и можешь судить по собственному опыту. Я всецело передаю себя твоему суду и во всем подчиняюсь твоему свидетельству. Скажи мне, если можешь, только одно: почему после нашего пострижения, совершившегося исключительно по твоему единоличному решению, ты стал относиться ко мне так небрежно и невнимательно, что я не могу ни отдохнуть в личной беседе с тобой, ни утешиться, получив от тебя письмо. Объясни мне это, если можешь…»

Как видите, Элоиза повзрослела. И пытается взглянуть на происшедшее между ними глазами взрослой женщины, более мудрой и даже в чем-то ироничной:

«Тебя соединяла со мной не столько дружба, сколько вожделение, не столько любовь, сколько пыл страсти. И вот, когда прекратилось то, чего ты желал, одновременно исчезли и те чувства, которые ты выражал ради этих желаний. О возлюбленнейший! Это догадка не столько моя, сколько всех. Не столько личная, сколько общая, не столько частная, сколько общественная. О, если бы так казалось мне одной. О, если бы твоя любовь нашла что-нибудь извиняющее, отчего пусть немного успокоилась бы моя скорбь! О, если бы я могла придумать причины, которые, извиняя тебя, как-либо опровергли бы мое низкое предположение! Умоляю тебя, исполни мою просьбу: ты увидишь, что она незначительна и нисколько не затруднит тебя. Если уж я лишена возможности лично видеть тебя, то, по крайней мере, подари мне сладость твоего образа в твоих высказываниях, которых у тебя такое изобилие…»

Элоиза не пишет книгу воспоминаний «для всех», не старается объясниться с миром, оправдаться перед ним (или перед собой?), она пишет ему — своему по-прежнему любимому мужу. И только ему.

«О мой любимейший! Никто не знает, сколь много я в тебе утратила!

…Ты обладал двумя качествами, которыми мог увлечь каких угодно женщин, а именно: талантами поэта и певца. Этими качествами, насколько нам известно, другие философы вовсе не обладали.

Как бы шутя, в минуту отдыха от философских занятий, ты сочинил и оставил много прекрасных по форме любовных стихов, и они были так приятны по словам и по напеву, что часто повторялись всеми, и имя твое беспрестанно звучало у всех на устах; сладость твоих мелодий не позволяла забыть тебя даже необразованным людям. Этим-то ты больше всего и побуждал женщин вздыхать от любви к тебе. А так как в большинстве этих песен воспевалась наша любовь, то я в скором времени стала известна во многих областях и возбудила к себе зависть многих женщин. Какие только прекрасные духовные и телесные качества не украшали твою юность! Какую женщину, когда бы она и была тогда моей завистницей, мое несчастье не побудит пожалеть меня, лишившуюся таких радостей? Кто из мужчин или женщин, пусть они и были раньше моими врагами, не смягчится из сострадания ко мне?»

Элоиза десять лет прожила в монастыре, но все эти годы нисколько не изменили ее души, ее сердца, ее любви к Абеляру. Десять лет вдали от любимого мужа, от ребенка… Судьба всего лишила ее. Но никто и никогда не смог бы отнять у нее памяти!

«Душа моя была не со мной, а с тобой! Даже и теперь, если она не с тобой, то ее нет нигде: поистине, без тебя моя душа никак существовать не может…

Но, умоляю тебя, сделай так, чтобы ей было с тобой хорошо. А ей будет с тобой хорошо, если она найдет тебя благосклонным, если ты за любовь отплатишь любовью и пусть немногим вознаградишь за многое, хотя бы словами за дела».

«На что же смогу я надеяться, если я потеряю тебя? И что сможет еще удерживать меня в этом земном странствии, где у меня нет утешения, кроме тебя, да и это утешение только в том, что ты жив! Ибо все прочие радости от тебя для меня недоступны…»

Чем больше писала Элоиза, тем ярче становились воспоминания и тем сильнее разгоралась любовь. Письма бедной женщины становились все более страстными. Пробив стену десятилетнего молчания, Элоиза адресовала свое первое письмо «господину; а вернее, отцу; мужу, а вернее, брату» и подписалась — «рабыня; а вернее, дочь; жена, а вернее, сестра».

«Ты знаешь, мой возлюбленный, — писала она, — весь мир знает, что, потеряв тебя, я потеряла все… Только ты один в силах повергнуть меня в печаль или принести мне радость и покой… Я