Читать интересную книгу Ночь Веды - Раиса Крапп

Пальцы - так бы и стиснули в кулаке густые черные кудри, от запретного желания оцепенели руки на крутых завитках. Отстранилась Алена.

- Не желаешь? - скоморошничает Ярин. - Тогда знаю я, как обиды твои прогнать!

Вдруг сжал Алену в объятии, губы ее нецелованные вмиг своими губами отыскал. Что есть силы отпихнула его Алена, увидала, как приподнялся Иван с травы, гнев в глазах его увидала. Но на руку Ивану Любицына ладонь легла:

- Не надо, Иван, не мешайся. Третий всегда лишний. Не нашенский ты, оглядись сперва.

Сник Иван. И то правда, чужой он тут. Ежели ему и не нравится что-то так что с того? Свои не вмешиваются, знать так и надо, и не ему, чужаку пришлому, порядки новые с первого дня заводить. Только не видит Иван, что хоть молчат свои, да нехорошо молчат - опасливо, настороженно.

- Далече зашел, Ярин. Волков не боишься? - протолкнула сквозь зубы Алена тихо.

- А мне теперь уж ничто не страшно, - так же тихо молвит Ярин, смотрит в упор, не опускает глаз под жгучим взглядом в прищур. - Выпускай волков, коль хочешь.

Если кто и слышит их, непонятен им этот разговор. Только Алена да Ярин знают, о чем речь ведут.

- Да ты страшного еще не видал, поверь мне. Боле терпение мое не испытывай. Сейчас уйдешь ты единого слова больше ни молвя. И помни - я не прощаю тебя.

Смотрит Ярин в Аленины глаза, а по спине - колючие мурашки. Не оттого, что в рубахе одной стоит, а от холодного злого пламени, что разливается в глазах ее. Помнит он это зеленое пламя. Во рту сухо стало. Повела Алена плечом слегка, свитка на траву свалилась. Нагнулся Ярин, поднял ее молча. Алена больше на него не глядела, глаза опустила, гнев свой утишая. Подняла их, когда спина Ярина уже с темнотой смешалась.

Против воли глянула она недовольно на Любицу и отшатнулась та, будто с ходу на колючий терновник наткнулась. Досада взяла Алену - опять не сумела она совладать с тем темным, что будил в ней Ярин.

* ЧАСТЬ ШЕСТАЯ *

о том, как Алена против воли дает Ярину обещание

Будто через кривые зеркала глядели друг на дружку Иван с Аленой. И в злой той кривизне бесследно терялась истина, а наружу выходило чужое, напускное. И видели они не то, слышали не то, и делали не то, что сердца велели. И ведь знала Алена, душою всей чуяла, что вот он, судьбою сужденный. Но еще лежала на душе обида горькая, недоумение. Укрытое ими как гнетом, ушло это знание глубоко-губоко, на самое донышко сердца. Алена словно и забыла про то, о чем пела ей и ликовала душа в утреннем лесу, полном солнечного света и птичьих песен. Да, бывало, удивляла Алена сельчан своей мудростью не по годам великой. Но теперь разум ее оказался полоненным любовью и ненавистью. И равно боролась Алена как с пленом любви, так и с пленом ненависти. И с равным неуспехом.

Всей душою тянулась она к светлоликой судьбе своей, но дни Аленины и ночи наполнились теперь горечью, чей полынной вкус был ей раньше не ведом. И еще досадно было Алене, что не умеет скрыть она этих чувств своих, потому что мать спросила однажды вечером за ужином:

- Что творится с тобой, доню моя?

- Про что ты, матушка?

- Про печаль в глазах, про смех неискренний.

- Ох, мама, увидала ты чего и нет вовсе, - улыбнулась Алена.

- А я не глазами вижу. Когда тебе нехорошо, и у меня на сердце будто камень лежит.

- Да нет же, матушка, хорошо все, выкинь ты этот камень. А печали мои ты знаешь - идут люди, будто могу я их беды и недуги рукою отвести. А я могу так мало. И знаю, что так правильно, так надо, а каждый раз забываю, и каждый раз хочу, чтоб ушел от меня человек здоровым и счастливым. Устала, наверно, от чужих горестей.

- Странные слова ты говоришь, Алена. Почему же правильно не иметь силы помочь?

- Господь создал тело, а не недуг. А уж калечит это совершенное Божье творение сам человек. Хворь ведь не приходит со стороны. В человеке она рождается, человеческое это порождение.

- Погоди, Алена. Да ведь хвороба - наказание Господне человеку по грехам его.

- Нет, - покачала Алена головой. - Никто ее не посылает. Каждый сам себе ее творит, потом страдает. Убери грех - не станет хворей. Вот то-то и больно мне, что не могу я хворь изжить, вырвать корень ее способен лишь сам страдалец. Но я не могу научить его, заставить поверить в истинность моих слов - болит душа, пребывая в сиротстве. Он ведь не поучений от меня ждет, а чтоб я вот сейчас ему помогла, боль его утишила.

- Да если ты знаешь, что усилия твои столь бессмысленны, зачем же идешь, когда зовут?! Душу рвешь за каждого?

- Не знаю, матушка. Бог знал, зачем дал мне мои таланты. И разве бессмысленную жизнь прожила Велина? Может быть, получая некоторое облегчение, человек получает последнюю отсрочку? Получает время, чтоб задуматься о себе, о своей жизни. Задуматься, как много и как легко теряет и как долго мучается после. А ведь кажется, так мало надо, чтоб избежать мучений, всего-то - любви больше в душе своей иметь. Хворей разных несчетное число, а причина у всех одна-единственная - скудность любви.

Заговорила Алена мать, увела от вопроса, на который и сама себе ответить не хотела. Ее саму сейчас снедали недобрые чувства. Так любила ли она Ивана? А если любила, почему так горька любовь ее была, почему стала источником печали? Иль любовь не перестает быть собою, даже когда солона от слез и пустынно безрадостна? Да и такой ли уж безрадостной она была? Может быть, несчастливая любовь для того бывает, чтоб научился человек ценить малые радости: возможность просто видеть любимого, быть рядом, хоть и не с ним, но рядом. Радоваться тому лишь, что он есть? В сладостной боли сжималось сердце Алены, когда доводилось нечаянно увидеть Ивана, встретиться с ним невзначай. Но боли этой она никому не отдала бы.

На Велинино озеро Алена больше не ходила, хоть и тянуло туда. А вот за околицей виделись почитай каждый вечер. Иван, чаще всего, приходил вместе с Любицей. Алене невдомек было, что Любица нарочно поджидает-высматривает его, да и выходит, случайно будто бы, чтобы с Иваном вместе пройтись. Ивану хитрости ее неуклюжие все открыты были, но снисходительно улыбнуться над ними он разрешал себе только в душе. Отчего радость не подарить, если Любица прям светится вся от нее? И он всякий раз "удивлялся" "нежданной" встрече. Но хоть липла к нему девица, Иван ее простодушием не пользовался, был с нею, как со всеми девушками. Нет, не со всеми - Алену выделял. С другими он мог хохотать беззаботно, на шутки да подначки ихние отвечать. Иван за словом в карман не лез, на любую подначку ответить умел. Бывало, распалятся противницы в словесном состязании с парнями, Иван за всех отговориться мог. У девиц и слова уж кончатся, в запале примутся они донимать его дразнилками - смеется Иван над их бессилием его уязвить. И посередь смеха да веселья острый короткий взгляд на Алену. Другой совсем, будто и не он девиц в кучу-малу валит, да барахтается в ней же.

Всего и надо им было бы - искренним словом перемолвиться. Но Алена горда была и от любви своей той же гордости требовала. Никогда и никого ни о чем не просила, а уж о любви - тем боле. Иван же видел одно - в Алене Ярин души не чаит. И Ярин не чета ему - бездомному, безродному пастуху. За такого любая пойдет. Любая... Да Алена-то не любая. Ей-то Яринова любовь в радость ли? Этого Иван понять не мог. Ясно, что меж этих двоих ровно кошка пробежала. Да такого с какой парой не случается? С ним она вон тоже неприветлива - глаза холодом обдают. В лесу да у озера другая она, веселая, смешливая была. Теперь же - надменна и строга. Не будь тех первых встреч, Иван бы подумал: "Экая спесивая девка!"

Ярин тоже на игрища приходил. Стал он прежним опять, покорным и несчастным. Всегда поблизости от Алены, но как вроде на два шага сзади. И это лыко тоже в строку было - а как ему вести себя после той размолвки, которой Иван свидетелем был? Только покорно ожидать, когда прощен будет. Алена же его вовсе не замечала. И лишь когда заговорить с ней пытался, приблизиться - предостерегала колючим взглядом. Строптивость да неуступчивость Аленины тоже Ярину на руку были. Хоть и не торопились явно осуждать Алену, а все ж Ярину сочувствовали. Да и как не пожалеть его, когда, забывшись вроде, смотрел он на неласковую любовь свою, а в красивых цыганских глазах его столько тоски неизбывной было.

А потом вот что случилось. Перестал Ярин за околицу приходить. Один вечер нет и другой, и третий. Да уж в самый первый известно стало - в загул опять парень ударился. И ловила Алена осуждающие взгляды, понимала, ее винят в том, что Ярин опять с пути сбился. Трогали ее эти взгляды? Да, пожалуй, не сильно. Не знала она за собой вины. И вот в третий вечер, поздно уж, переполошил всех крик истошный, а потом на свет костра девица выбежала:

- Ой, зарезал! Помогите, Христа ради! Скорей!

- Да кто зарезал?! Кого? Где?

- Там! Там! Ярин! Ой, да скорее же!

Подхватились, побежали гурьбой на вестницей недоброй.

И впрямь, насмерть сцепился Ярин с какими-то чужаками. Тех четверо. Правда один в стороне уже валялся, но трое других окружили Ярина с кольями. Он, в разорванной рубахе, кровью испятнанной, нож из руки в руку перекидывал, в середине крутился, как волк молодой огрызался. Глаза диким огнем сверкали, зубы блестели в оскале.