В своих владениях Жан де Бетанкур был типичным феодальным сеньором, полновластным хозяином своих земель, ревностно пекущимся о своих правах и привилегиях и не гнушавшимся для их защиты прибегать к прямому насилию. При этом он не щадил даже своих ближайших слуг. Он довел до полного разорения рыцаря Жана де Ривиля, взявшего у него в аренду часть Гренвильского леса, обвинив того в уничтожении всей тамошней живности и заставив уплатить огромный штраф[33].
Особенно большой резонанс имела история, случившаяся в 1395 г. Жан де Бетанкур приказал арестовать двух священников, заподозренных в охоте на кроликов в его лесных угодьях. Чтобы схватить их, слуги сеньора силой вломились в таверну, где в то время находились «браконьеры», несмотря на протесты ее хозяина. Священников связали, избили, бросили в темницу замка Гренвиль-ла-Тентюрьер, а затем выставили на два дня у позорного столба на рыночной площади с обнаженными головами и с убитыми кроликами на шее; после этого Жан де Бетанкур вынудил их уплатить штраф и при этом поклясться, что они будут молчать о случившемся. Такое публичное поношение духовных лиц вызвало возмущение руанского архиепископа, но Жан де Бетанкур проигнорировал и его жалобы, и жалобы местных властей, и даже осуждающие письма короля Карла VI.
Однако это была далеко не заурядная личность. Источники называют его одним из самых влиятельных сеньоров королевства. Жан де Бетанкур сделал блестящую политическую карьеру. В пятнадцатилетнем возрасте (1377 г.) он получил должность хлебодара[34] при дворе герцога Людовика Анжуйского (1339 – 1385 гг.), одного из регентов в период несовершеннолетия Карла VI, и оставался у него на службе, вероятно, до 1382 г. С 1387 г. он состоял при другом Людовике – Людовике Туренском (Орлеанском), брате короля, одном из самых могущественных людей во Франции того времени. Между 1387 и 1391 гг. он стал мажордомом[35] герцога и тогда же удостоился звания королевского хлебодара и оруженосца. В 1395 г. Жан де Бетанкур уже камергер короля. Длительное пребывание при дворе в годы ожесточенной борьбы за власть (особенно после помешательства Карла VI в 1392 г.) сформировало у него широкий государственный взгляд на проблемы и развило дипломатические способности, умение находить общий язык с сильными мира сего. Эти качества он использовал в полной мере как в отношениях с местным населением Канарских островов, сумев добиться лояльности большей его части, так и при переговорах с европейскими монархами[36], сумев получить от них необходимую материальную помощь и политическую поддержку.
К началу экспедиции социальный и политический статус Жана де Бетанкура был достаточно прочным. Он обладал большим влиянием при французском королевском дворе и имел высоких покровителей, которые помогали ему легко избегать неприятностей со стороны церковных властей, судебных органов и английских дипломатов. Он также имел связи при Авиньонском и Кастильском дворах через своего кузена Робера де Бракмона, командующего гвардией папы Бенедикта XIII и будущего адмирала Франции. По всей видимости, Жан де Бетанкур не испытывал и каких-либо финансовых затруднений. Он владел комплексом земельных владений в Нормандии и умело распоряжался своими сеньориальными правами. Перед нами отнюдь не гонимый или разорившийся дворянин, который бежит в дальние края, чтобы укрыться от врагов или суда или чтобы поправить материальное положение.
В такой перспективе его поступок кажется неожиданным и даже загадочным. Влиятельный и благополучный сеньор бросает свой дом, отказывается от высокого положения, распродает и закладывает почти все имущество, чтобы приобрести корабль, нанять команду и пуститься в плавание ради завоевания и колонизации заморских земель[37]. Он что – авантюрист, донкихот, святой, а может быть, безумец?
Исследователи порой объясняют это решение психологическими причинами – усталостью от смут, раздиравших Французское королевство, и желанием обрести покой вдали от дома – или же, наоборот, чисто практическими соображениями. Наш герой, говорят они, отправился на Канары ради произраставшего там естественного пурпурного красителя – лакмусового лишайника орсель, использовавшегося в его текстильных мастерских. Эта версия вполне соответствует образу рачительного хозяина, каковым действительно был Жан де Бетанкур, однако ее опровергает сам характер экспедиции. Для получения доступа к источникам сырья совсем необязательно было осуществлять широкомасштабное завоевание архипелага, христианизировать его жителей и организовывать колонизацию. Достаточно было, как это делали португальцы и другие европейцы в Африке и Азии, устроить одну или несколько укрепленных торговых факторий. Если Жан де Бетанкур и имел какие-либо коммерческие интересы, то они являлись сугубо второстепенными.
Одним из главных мотивов, побудивших нормандского сеньора отправиться на завоевание заморских земель, стало, несомненно, амбициозное желание быть достойным своих предков, совершить подвиг и завоевать воинскую славу: ведь такую возможность идеальный средневековый рыцарь обретал прежде всего в своих странствиях. Но для рыцаря подвиг мужества был неотделим от подвига благочестия: его деяния имели ценность не сами по себе, но лишь в той мере, в какой они были угодны Богу и способствовали спасению как его души, так и душ заблудших. Эта идея была одной из краеугольных для эпохи, в которую жил Жан де Бетанкур, – эпохи поздних Крестовых походов. Поход ради веры – вот та мысль, которую неоднократно формулировал сам наш герой и которая красной нитью проходит через текст «Канарца». Идеал мужественного воина, странствующего рыцаря и одновременно миссионера был чрезвычайно значим для Жана де Бетанкура, и он хотел, чтобы именно таким его воспринимали современники. Пьер Бонтье и Жан Ле Веррье прекрасно уловили это желание и активно работали для создания нужного образа. Вот почему они открывают свою хронику словами: «Истинно, что, слушая рассказы о великих приключениях, доблестных делах и подвигах тех, кто в прошлом отправлялся в странствия и покорял язычников в надежде исправить их и обратить в христианство, многие рыцари преисполнялись мужеством и желанием приобщить к вере и остальных неверных, чтобы те совершали добрые дела, избегали всяческих пороков, жили в добродетели и в конце своих дней могли бы заслужить вечное блаженство. Так и Жан де Бетанкур, рыцарь, рожденный во Французском королевстве, предпринял во славу Бога и ради защиты и приумножения нашей веры свое путешествие в южные земли...» Такая идеализация нормандского сеньора, ориентированная на идею подвига во имя веры, встречается и у более поздних авторов. В труде известного Канарского философа и историка Хосе Вьера-и-Клавихо (1731 – 1813 гг.) мы читаем: «Когда <Канарские острова> стали известны Европе, еще в эпоху варварства, и когда они уже начали утрачивать свое прекрасное имя Счастливых, Провидение извлекло из глубин Нормандии человека, которого им суждено было иметь первым сеньором. В определенном смысле Жан де Бетанкур – великий человек. Его осторожность, его доблесть, его приветливость, его умение управлять умами и завоевывать самые дикие сердца, его высокое происхождение и даже его родная земля – все, кажется, способствовало его славе. К мужественной внешности, возвышенным мыслям, бесстрашному, твердому и решительному сердцу, к мягкой и снисходительной душе добавлялась страсть к рыцарским подвигам. Наш герой нес на себе печать своего века, его доблести и благочестия»[38].
Проблема веры, однако, имела для нормандского сеньора прежде всего политическое значение. Христианизация туземцев являлась неотъемлемым и важным моментом в процессе завоевания – именно обращение в католицизм правителей и основной массы населения означало, что это завоевание состоялось, что власть де Бетанкура действительно признана и что его новое владение включено в христианский мир. Не случайно последним актом «Канарского проекта» Жана де Бетанкура стал визит к римскому папе Иннокентию VII в начале 1406 г.[39], от которого он добился назначения на острова епископа – тем самым Канары де-юре вошли в систему церковных отношений католического Запада.
Надо полагать, что, осуществляя свою экспедицию, Жан де Бетанкур брал за образец вождей Первого крестового похода. Он стремился создать на новых землях собственное королевство, как это сделали крестоносцы в Сирии и Палестине, и при этом обрести славу одновременно и великого завоевателя, и спасителя душ идолопоклонников, и цивилизатора диких племен. Это предприятие должно было принести нашему герою как богатство, так и статус монарха, что поставило бы его на один уровень с остальными коронованными правителями Европы. Правда, он не преуспел ни в том ни в другом.