Читать интересную книгу Красная пелена - Башир Керруми

Полицейские чуть замялись, а потом один из них сказал:

– Извините за беспокойство, мадам. Мы недостаточно внимательно изучили дело.

Они развернулись и ушли. Мать заперла за ними дверь. На самом деле она их обманула: комиссар был ей не родственником, а просто однофамильцем – она обратила на это внимание, когда ходила в комиссариат оформлять развод. Позже она рассказала мне, что сумела быстро сообразить, что делать, потому, что прежде, во время войны в Алжире, уже попадала в похожие ситуации, сталкиваясь с полицейскими и с французскими солдатами. В тот день я понял: у моей матери, с виду такой кроткой, железный характер.

Немного погодя мать позвала меня на кухню, велела собрать необходимые вещи и на несколько недель уехать к родственникам. Так я и поступил. Раз уж меня вынудили пуститься в бега, я решил, что буду запутывать следы: поживу денька три у дяди, потом переберусь к двоюродному брату, от него – к тете, и так далее. Родни со стороны матери и со стороны отца у меня было достаточно, так что я мог спокойно гостить в трех, если не в четырех десятках семейств. Недели через три я решил вернуться домой. Мать сказала, что из лицея прислали официальное письмо о моем исключении.

– Наконец-то хорошая новость! – чуть подумав, заявил я.

За время своего вынужденного кочевничества по родственникам я впервые начал серьезно размышлять о будущем. Кем я буду? Чем стану заниматься? Может, попробовать пойти на завод?

Еще мальчишкой я с уважением смотрел на старших парней, когда они возвращались с работы. Они казались мне такими взрослыми, такими солидными и уверенными в себе. Пожалуй, пора и мне на собственной шкуре испытать, что это такое, говорил я себе. Посоветовавшись кое с кем из них и попросив о помощи, буквально через несколько дней я получил место у мастера, занимавшегося изготовлением решеток.

Меня поставили к станку и дали в руки пассатижи. Велели скручивать металлический прут сначала с одного края, а потом с другого, чтобы получился крест, а затем загибать его концы. Через два дня руки у меня распухли. Не помню, как я доработал неделю. Платили мне пять франков в день. Никакой страховки, никаких больничных. Весь персонал мастерской работал «в черную». Вечером субботы, получив свои 30 франков, я решил, что ни за что не вернусь на эту каторгу.

На следующей неделе я с помощью очередного приятеля нашел другую работу, на картонажной фабрике. Меня определили в цех по изготовлению обувных коробок. Берешь лист картона, мажешь его клеем, сверху накладываешь того же размера лист тонкой бумаги – цветной или с рисунком, в зависимости от требований производителя обуви. Платили мне столько же, сколько в мастерской по изготовлению решеток, – все те же 30 франков в неделю. Само собой разумеется, платили «в черную» – никакого трудового договора никто со мной не заключал. Директором фабрики, кстати, был лейтенант алжирской армии, живший в Оране, в казарме. Предполагаю, что он сумел влезть на этот рынок, пользуясь властью кадрового офицера.

Каждый день после работы я подсчитывал, сколько коробок склеил. Понемногу у меня в голове начала складываться картина царящих на фабрике порядков. Скупердяи-владельцы, тупицы-бригадиры. Большинство рабочих – бедняки, не имеющие никакого опыта и слишком глупые, чтобы возмутиться или попытаться отстоять свои права. Когда с одним из них на работе произошел несчастный случай, его тут же уволили, и никто из товарищей не посмел за него вступиться. В те дни я точно понял, что собой представляет социализм алжирского образца, – подделка, стоящая на двух столпах: коррупции и нищете. Начальство устраивалось, нагло распиливая бабло, а народ бедствовал, но молча мирился с положением дел.

Face a la crainte

A la honte

aux tentations

Pour qu’eclatent les contradictions.

Подобные мысли стали причиной того, что в один прекрасный день я хлопнул дверью фабрики.

Я решил получить настоящую профессию. Вдоль и поперек обошел весь город в поисках учебного центра, разговаривал с торговцами, ходил в мэрию, заглядывал в государственные училища. Должен уточнить, что в те времена в Оране не существовало справочной службы. Чтобы найти дом, расположенный по такому-то адресу, приходилось садиться на автобус или просто топать ногами. Телефона у нас дома не было – он оставался привилегией элиты или, как я называл это про себя, чиновников продажного государства.

В результате упорных поисков я наткнулся на центр профессиональной подготовки, находившийся километрах в пяти за чертой города. Шагая туда пешком, я раздумывал, какую бы мне профессию выбрать. В отсутствие системы профориентации и вообще какой бы то ни было информации, неудивительно, что я понятия не имел, чем конкретно хочу заниматься.

Но вот я подошел к комплексу блочных домов, стоявших в окружении цветущих садов, теннисных кортов, бассейна и футбольного поля. Интересно, это все для студентов или для преподавателей? – задумался я. Судя по тому, что все сооружения пребывали в ухоженном состоянии, предназначались они для привилегированного класса. Я постучал в дверь, на которой висела вывеска «Приемная комиссия», и, не дождавшись ответа, вошел. И очутился в широком коридоре, по обеим сторонам которого тянулись двери кабинетов. Я стучал в каждую, но ответом мне неизменно была тишина. Наконец, из-за пятой по счету двери раздался ленивый голос:

– Кто там?

Я толкнул дверь и поздоровался с занимавшим кабинет мужчиной. Он ответил на мое приветствие вялым тоном только что проснувшегося человека. Часы показывали три часа дня, и я понял, что прервал его послеобеденный сон.

– Что вам угодно? – спросил мужчина.

– Я хотел бы получить профессиональное образование.

– По какой специальности?

– Я не знаю, каким специальностям у вас обучают. Если бы вы показали мне список, я мог бы выбрать то, что мне подходит.

– А сколько вам лет?

– Пятнадцать.

– Вы слишком молоды. Приходите на следующий год. Мы внесем вас в лист ожидания. В принципе мы принимаем молодых людей начиная с восемнадцати лет, в исключительных случаях – тех, кому исполнилось семнадцать или шестнадцать.

– А вы не знаете, где-нибудь есть училища, куда можно поступить в пятнадцать лет? Может быть, какой-нибудь учебный центр?

– Я же вам объясняю: пятнадцатилетних юношей мы не принимаем. К тому же у нас очередь. Как, впрочем, и в остальных училищах Орана. Срок ожидания составляет от года до трех лет.

– Значит, на будущий год приходить к вам бессмысленно?

– Молодой человек, у меня такое впечатление, что вы не понимаете моих слов. Пусть лучше ваши родители придут. Я постараюсь все им объяснить.

Я жутко разозлился:

– Мои родители – неграмотные люди. С чего вы взяли, что они поймут вас лучше, чем я? Вы только что сказали, что у меня нет ни единого шанса поступить к вам что на будущий год, что через три года. Вы просто пудрите мне мозги вместо того, чтобы прямо сказать «нет». Что тут понимать?

– Молодой человек! – заорал он. – Вы переходите всякие границы! Убирайтесь немедленно, не то я вызову охрану! Или позвоню в полицию!

Он еще разорялся, когда я вышел, громко хлопнув дверью и на прощанье бросив ему: «Сукин сын!»

До дверей подъезда я дошел спокойным неторопливым шагом, чтобы он видел, что я ни капельки его не боюсь. Меня переполняли гнев и ярость. Будь у меня силы, я бы разломал все их блочные стены.

Глава 5

Как обычно в жаркую погоду, вечером жители нашего квартала от мала до велика выползали на улицу, посидеть на холодке.

Взрослые садились отдельно, ребятня – отдельно, старики – своей группкой. Поскольку я был высокого роста, мне всегда давали на три-четыре года больше, чем было на самом деле, и потому мне не составляло большого труда присоединиться к компании взрослой молодежи, которую составляли парни от восемнадцати до двадцати пяти лет. Главной темой их разговоров, повторявшейся практически ежедневно, был отъезд, точнее сказать, эмиграция в Европу. Одни мечтали уехать во Францию, другие – в Германию, третьи – в Скандинавию. Я редко к ним прислушивался – мне казалось, меня это не касается. До последнего времени я был уверен, что должен решать свои проблемы здесь, где живу. Но после посещения центра профессионального образования тема переезда на Запад стала интересовать меня гораздо больше.

Буквально на следующий день я постарался поподробнее разузнать об особенностях жизни во Франции, Испании и Германии. Расспрашивал знакомых, написал несколько писем дальним родственникам, живущим во Франции. Я собирал информацию о жизни в этих странах и начал задумываться о способах покинуть Алжир. Время от времени я делился с приятелями своими соображениями, но никогда не сообщал конкретных деталей; меня в первую очередь интересовала их реакция. Мне хотелось раззадорить их, пробудить в них желание шевелиться. Чем больше я узнавал, тем более реальные очертания приобретал мой план и тем больше крепла моя решимость уехать.