— Пойте, пойте! Гоп-гоп-гоп! Нам всегда весело! Поймите, всякую мысль человек беззвучно и незаметно для себя произносит втихую, а уж потом думает, брякнуть ли ему это вслух или промолчать. Ничего не поделаешь, биотоки мозга постоянно вызывают слабые движения языка, губ, гортани… Веселее! Веселее!
— «Красная малиновка скачет на заре!.. Гоп-гоп-гоп!..» — надрывался Прайс.
— Гоп-гоп-гоп!.. Люблю повеселиться! Эта песенка напоминает мне студенческие годы… Понимаете, во все ошейники вделаны металлические пластины, они выуживают биотоки из мускулов языка, шеи и тому подобное. Говорящая Пасть мигом расшифровывает эти биотоки и узнает, что вертится у тебя на языке… Крикун держит за уши, а Говорящая Пасть хватает за горло, и тут уж ты не отвертишься…
— Птичка ножками топ-топ-топ… — выпискивал Прайс.
— Топ-топ-топ! Топ-топ-топ! — бодро выкрикивал бывший биохимик, а теперь опытный бродяга и бывалый арестант доктор Мом.
— Меня приговорили к штрафу! — почти крикнул Прайс. — Восемь тысяч! Это конец! Я разорен…
— Скверное дело. — Мом хрипло присвистнул. — Восемь тысяч! Столько вы не заработаете и за два года.
Он замолк. Удрученно молчал и Прайс.
— Э, послушайте, — сказал Мом, — когда вас распакуют, отправляйтесь на Пеструю Ярмарку. Там есть Золотой Жбан. Он ждет счастливчика. Я тоже пытался его заполучить, но мне всегда не везет. Попытайтесь вы…
Прайс вздрогнул: предложение Мома совпало с его надеждой. Ведь перед тем как попасть в лапы Крикуна и Говорящей Пасти, он уже собирался на Пеструю Ярмарку.
Жбан из семи фунтов чистого золота — призрачная и последняя надежда заполучить свою долю в тотальной игре.
Как только его «распакуют», он отправится на Ярмарку.
3
…Стадо чернокожих венерианцев, пронзая воздух ультразвуковыми воплями, обступило последнее убежище белых колонистов Венеры…
Доктор Асквит содрогнулся.
…Раздался тысячеголосый визг. Это туземцы выпустили из больших кувшинов стаи реактивных гадюк. Омерзительные твари, извергая содержимое своих внутренностей, развивали космическую скорость и пробивали стальные стены убежища, словно ломти сыра. Они впивались в беззащитных колонистов, прокусывая литые скафандры. Скоро весь пол был усеян трупами людей вперемешку с извивающимися жгутами реактивных гадюк.
— Их можно еще спасти! — воскликнул Неустрашимый Боб, появляясь в дверях убежища, как всегда, в самый критический момент…
Доктор Асквит на мгновение перевел дух…
— Их еще можно спасти! — повторил Неустрашимый Боб. — Переливание крови, черт меня побери! То же самое я сделал, когда моего лучшего друга Тома Слайка прищемило кольцом Сатурна. Беднягу почти размозжило это трижды проклятое кольцо, но добрая пинта свежей крови спасла Тома Слайка.
Боб ринулся к выходу. Строча из пары снайперпулеметов, рассеял толпу чернокожих венерианцев и вскочил в седло ракетобуса цвета слоновой кости…
Доктор сладко поежился: приключения Боба доставляли ему неизъяснимое удовольствие.
…Через пять секунд Неустрашимый Боб уже выламывал дверь Центрального склада, где среди мешков сухого кислорода валялось множество жестянок с консервированной человеческой кровью.
И все же Неустрашимый Боб опоздал!
Центральным складом овладело стадо четвероруких вампиров. Чмокая фиолетовыми губами, они сосали из жестянок алую кровь, и у каждого по его четырем рукам текли потоки красной влаги, столь нужной сейчас колонистам.
— Проклятье! — вскричал Неустрашимый Боб. — Как сейчас помню, точно такие же вампиры сожрали моего лучшего друга Мики Дауда…
Доктор застонал от восхищения и страха…
В это время Кен Прайс, оставив далеко позади пересечение трассы Юг-Юго-Восток-380 с трассой Запад-117, приближался к Пестрой Ярмарке.
Сегодня рано утром в Центральной распаковочной его освободили из прозрачных пленок и вручили квитанцию с требованием незамедлительной уплаты штрафа. На квитанции перфоратором было выбито «8000». Действительно призрачной и действительно последней надеждой был Золотой Жбан.
Бросив руль машины, он передал управление в надежные руки кристаллических полицейских, чьи наблюдательные вышки мелькали теперь чаще обычного, напоминая о приближении к перекрестку.
Путепровод властно принял на свою горбатую спину поток машин и по ленте стеклобетона перенес их высоко в воздухе над таким же густым потоком машин, двигающихся по трассе Запад-117. Все это происходило в абсолютной темноте. Фары и сигнальные огни никто не включал: все равно в них нет необходимости, когда находишься во власти телеуправления кристаллических полицейских.
Когда машина Прайса, вознесенная на самую вершину горба путепровода и словно повисшая в густом мраке, заскользила наконец вниз, коммивояжер почувствовал, как чья-то жесткая рука схватила его сердце и несколько раз грубо сжала его. Ощущение это было неожиданное, но вместе с тем настолько реальное, что Прайс мог бы определить, где лежит на сердце каждый палец грубой руки и как именно перебирает она жесткими пальцами. Он инстинктивно пригнулся, словно оберегая грудь от удара, но рука не обратила внимания на его оборонительное движение и сжала сердце еще жестче и больнее. Затем он почувствовал облегчение — это машина вышла на горизонтальный участок трассы. Его сердце превратилось в какой-то интимный и тонкий инструмент, чутко реагирующий на движение машины. И временное облегчение не принесло ничего, кроме страха, что все повторится скоро, сейчас.
Так оно и случилось.
Кристаллических полицейских не заботило самочувствие тех, кто двигался по дорогам в тысячах наглухо запертых жестяных коробках. Телеуправление спроектировали по принципу «избегать крайностей» — катастрофических столкновений. Ежеминутные легкие столкновения и удары, неприятные, но безопасные, сочли неустранимым злом. На прямом участке автострады скорость механического потока возросла, и машина коммивояжера задрожала от частых толчков. Кто-то тупо долбил ее сзади, с визжащим скрипом царапал слева и справа.
Сердце сжалось в тугой ком. Стараясь облегчить боль, Прайс положил правую руку на грудь. Крепко надавил. Стало легче, и он смог левой рукой выключить тумблер телеуправления. Так же левой рукой он начал выруливать на обочину. Выбираясь из гущи себе подобных, машина стонала, стесывая бока о стальные ребра соседей. Наконец она остановилась на краю стеклобетонной ленты автострады.
Ему казалось, что, когда он вытащит свое тело из духоты и стесненности автомобиля, его сердце также обретет свободу, избавится от гнетущей тяжести.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});