Читать интересную книгу Женские истории пером павлина (сборник) - Николай Беспалов

– А ты как хочешь? Один он не пойдет, а с невесткой у тебя, мне помнится, вчера была небольшая арабо-израильская войнушка.

На столе у нас было даже празднично. В домовой кухне я купила два салата. Столичный и крабовый. Там же раскошелилась – взяла заливной язык. Сама нажарила картошки и шницелей-полуфабрикатов. Отхватила даже свежих огурцов. Чем не стол?

Начали мы нашу трапезу в пять вечера. Отец пораньше ушел с работы, а у меня нет ничего неотложного в институте. Поели салатов. Выпили по две стопки водки. Одну бутылку я настояла на лимонных корочках. Это на десерт. Поговорили. Отец рассказывал, как работал на Новой Земле. Видел, как взрывают атомные бомбы. Он так красочно все излагал, что мне стало не по себе.

– Вот ты, Тамара, представь. Американцы сбрасывают одну бомбу даже не на сам Ленинград, а в залив. Так волной, что поднимется от взрыва, город снесет. Может быть, останется Исаакий и еще самые крупные и массивные строения.

Выпили за то, чтобы не было ядерной войны, и я пошла разогревать шницеля. Тут и мамаша пришла.

– По какому поводу праздник?

– Наша дочь уезжает, – отвечает папа.

– Что, невестка доняла?

– Тамара вышла замуж.

Что тут случилось с мамашей! Она вскочила со стула и принялась бегать по комнате, причитая:

– Это что же такое, это как же так? Родная мать ничего не знает!

Мы с папой ждем, когда этот спектакль закончится. По опыту знаем, пылу у мамаши хватит ненадолго. Так и есть. С раскрасневшимся лицом и потными подмышками она плюхнулась на стул.

– Все успели выпить. Матери не оставили.

Успокоилась тогда, когда ей налили «штрафную». И что же я услышала?

– В мае замуж выходить – всю жизнь маяться.

Что ж, поживем – увидим.

Слышим, пришла невестка с Анечкой. Тут не спутаешь. С порога в крик: «Боты снимай! Прислуги для тебя нет полы драить». Бедный ребенок. Одни подзатыльники. Это у Надежды называется воспитанием.

Наш вечер закончился. Все угомонились. Одна я не могла заснуть. Двадцать лет я прожила тут. Отсюда я пошла в школу. Здесь болела сильнейшей ангиной. Бабушка ночами не отходила от меня. Отсюда мы проводили ее в последний путь.

Я вспоминала то время, когда папа был в командировке. Как я ждала писем от него! В каждом письме он посылал мне рисуночек. Он хорошо рисовал. Мама говорила, что он писал ей стихи. Подумала: а ведь мне никто стихов не писал. Что там стихи, никто из мальчиков ко мне не приходил. Я боялась матери. Вспомнила мои первые страхи. Так называемые женские. И опять не мама, а бабушка объяснила мне все.

Майские ночи коротки. За окном посветлело, и я наконец-то заснула…

– Милочка (когда-нибудь я за эту «милочку» врежу Виолетте Геннадьевне по ее гладкой физиономии), договоримся сразу. Двух хозяек на кухне быть не может, а коммуналку я тут развести не позволю.

Пятого я переехала. Шестого распаковала вещи. Разговор со свекровью состоялся седьмого. Что ответить этой по-своему несчастной женщине?

– Чаю заварить или кашку сварить мужу тоже тут нельзя?

– Не надо утрировать. Я говорю об отдельных плашках, поварешках. Вы меня поняли, милочка?

– Поняла, милочка. Дурак не поймет, а я не дура.

Поняла мою «милочку» и она. Фыркнула и ушла. Что ж, пусть пока пребывает в приятном заблуждении. Время покажет, кто хозяин в этом доме. Андрей здесь не в счет. Он наукой своей занят. Мне не понятно, какая наука может быть в филологии. Физика, химия, математика – это понятно. Но тут… Не понимаю.

8 мая. Утро началось с того, что Виолетта Геннадьевна (надоело выговаривать ее имя, буду называть коротко – ВГ) устроила мини-скандал. Я не ту конфорку заняла под чайник.

– Поймите, чайнику не нужен пригляд и он может спокойно греться на дальней конфорке. Мне же нужно следить за молоком.

– Переставь и всего-то!

Как ее перевернуло от моего «ты».

– Не сметь говорить мне «ты»!

– Тогда и вы мне не тычьте. Я вам не девчонка.

В результате молоко «убежало». Я впервые услышала из уст мадам мат. Со знанием дела ВГ отослала и меня, и плиту, и само молоко куда надо. Жаль Андрей не слышал. Он в этот момент принимал душ.

Чайник вскипел. Молоко выкипело. Все на «своих местах». Можно завтракать. Не тут-то было.

– Ваши сосиски заняли половину холодильника. И зачем столько покупать? Не в блокаду живем.

– Пошла ты… – и я употребила неформальную лексику. Ей можно, а мне нет? Шалишь развратница! Ничего. Проглотила. Опять фыркнула. Ушла. Поле боя очистилось. Тут и мой муженек подошел.

– А где мама?

– Я тебе слюнявчик подвяжу. На этот раз без мамы обойдемся. Ночью ты же маму не звал помочь тебе.

– Грубо и пошло.

– Ты так думаешь? Ты послушал бы свою маму минуту назад.

Первый наш завтрак закончился быстро. Андрей слинял к себе в университет. ВГ ушла, обронив мне под ноги:

– Ушла в магазин. Буду не скоро.

Я одна. Надо провести легкую разведку. Как все обыватели, ВГ прятала свои сбережения в постельном белье. На легковушку хватит, прикинула я и аккуратно положила на место большой кошель. В ее туалете мне особенно приглянулась одна брошь. Ничего, повременим, и она украсит мою грудь.

Больше тут делать нечего. Пора и мне в институт.

9 мая. ВГ до десяти из своей комнаты не выходила. Я уже стала опасаться, не окочурилась ли. Но характерный шум струи успокоил. Это надо же до такой степени возненавидеть меня, чтобы не выйти в уборную!

Андрей съел гречу с сосисками и умотал. Не стала дожидаться, когда ВГ выползет из своей конуры, и ушла из дома. Все-таки праздник. Быстро доехала до Литейного проспекта и оттуда пошла на Дворцовую площадь. Хотелось праздника.

Группками человек по десять – пятнадцать стояли пожилые мужчины и женщины. Где-то плясали и пели. Слегка пьяные, они были мило веселы и радостны. Обошла Александрийский столп и нос к носу столкнулась с отцом.

– Это ты, Тамара, здорово придумала прийти сюда, – сказал он так, будто ждал меня.

Он был слегка пьян и чем-то встревожен:

– Ты как узнала? Кто тебе сказал?

– Что я должна была знать? Я просто гуляю.

Отец успокоился.

– Это хорошо. Пошли вместе погуляем.

Как обычно девятого мая, в городе было солнечно и тепло. Отчего же не погулять с отцом? Скажу откровенно, я даже соскучилась по нему. Что же с ним произошло? Спрашивать не привыкла. Сам расскажет. Но нет уже того папы, с которым можно пошутить, побалагурить. Идем рядом. Я чуть поотстала. Отец ссутулился и, кажется, стал меньше ростом.

– Посидим где-нибудь. Отметим Победу.

Мы вышли на набережную и пошли к мосту Лейтенанта Шмидта. Я не помню, чтобы в этой части были какие-нибудь злачные места. Повернули на площадь Труда.

– Прикупим кое-чего и пойдем к моему товарищу.

К товарищу так к товарищу. Мне торопиться некуда. А вот и памятный мне магазин. В детстве мы с бабушкой иногда приходили сюда. Помню, как зимой бабушка тут купила телятины. «Вот зимой бьют телят, – сказала она. – Значит, в колхозах бескормица. Летом мяса не будет…»

Отец купил две бутыли «Московской» и бутылку грузинского вина.

– Товарищ сухое вино любит, – пояснил он.

Небо синее-синее. Ни облачка. Ветра нет. Стало даже жарко. На часах – час дня. На площади народу мало. Все или в центре, или уже сидят за праздничными столами.

– Нам сюда.

Мы подошли к дому с арочным входом во двор. Там на детской площадке расположились ветераны и их жены. Под аккомпанемент аккордеона женщины пели песни военных времен. Вошли в подъезд и стали подниматься. Я иду на две ступени ниже и смотрю на спину отца. И опять мне его жалко. Что же произошло с ним за эти дни?

Дверь, обитая искусственной кожей, после звонка открылась почти сразу. Нас ждали:

– Веня, ты не один?

Молодая, лет на пять старше меня женщина хорошо располагающе улыбалась. От нее не только приятно пахло, но исходил некий положительный заряд.

– Наташа, познакомься. Это моя дочь Тамара.

– Как похожа, – и опять улыбка. – Проходите же!

Мы двинулись по коридору, а Наташа все говорила:

– У меня тут одна комната, но большая. Я ее перегородила, и теперь у меня и спальня, и гостиная. Тут уборная, а здесь ванная.

– Тамара, это мой товарищ – Наташа.

– Товарищ по борьбе за свободу угнетенных народов.

С юмором этот папин товарищ Наташа.

Пройдя длинный коридор, мы уперлись в двухстворчатую филенчатую дверь. Первой в комнату вошла Наташа.

В приоткрытое окно в гостиную шел свежий и ароматный от тополиных почек воздух. Были слышны слова песни войны:

Эх, путь-дорожка фронтовая!Не страшна нам бомбежка любая,Помирать нам рановато —Есть у нас еще дома дела.

Там же, у окна, стоял круглый стол, покрытый цветастой скатертью. На ней светилась большая хрустальная ваза, полная свежих овощей.

– Это мне мой начальник подарил. У него садовый участок в Назии. Свежие огурчики, редиска и лучок. Все сам выращивает.

Отец мой преобразился. Спина распрямилась, глаза заблестели. Вернулся мой прежний папа. Все встало на свои места. Наташа влюбила сорокасемилетнего мужчину, и теперь у них брачный сезон. Как у лосей. Но отчего же отец был сумеречен там, на Дворцовой?