Печорская семга
Скоро я понял, почему соль была в добротных мешочках. Это была очень качественная соль. Это доказали наступившие вскоре события.
Как—то в сентябре, поздно вечером, на реке появились огни. Много огней. Это были лодки с «козами» – железными решетками, закрепленными на носу. В козах ярким желтым пламенем горело «смолье» – наколотые на кубики просмоленные части вершин сосен. На носу стоял человек с острогой, на веслах второй. Начался осенний ход печорской семги. Все работоспособное население совхоза было на реке.
Ход продолжался не долго. Но рыбы взяли много. И разгруженный нами вагон соли пошел в дело. Рыбные склады совхоза были недалеко от нашего дома.
Однажды вернувшись из школы я увидел на кухонном столе огромную рыбину, которую принес в подарок. зав. складом, сосед и собутыльник моего непьющего отца. Нянька не знала, что делать с этой рыбой. Сосед подробно объяснил няньке, как надо нарезать и подавать хозяевам на стол эту малосольную семгу трехдневного посола, где ее надо хранить, что под нее пить. Предложил все лично продемонстрировать. Нянька налила ему пол стакана спирту. Он выпил спирт, запил глотком холодной воды, заел маленьким бело-розовым, куском рыбы и ушел слегка покачиваясь. Нянька сказала, что он и с рыбой под мышкой тоже покачивался. И эта семга, конечно, в кладовке не залежалась. Такую вкусную рыбу я больше никогда не пробовал.
Тогда на Печоре семгу не ловили в сети и неводы. Ее осенью «кололи» острогой в затылок и кидали в лодку. Рыба вскоре выгружалась, потрошилась и тут же солилась в сухую. Я знаю, что настоящие рыбаки не любят рыбу мыть водой. Мне кажется, что ту малосольную рыбину водой не мыли.
Про сложности личной жизни
Однажды мне сообщили, что Георгий Владимирович Черквиани приехал в Кожву и зовет меня в гости. В то время еще осталась мода использовать в качестве передвижного жилья и кабинета специально оборудованный вагон. Традиция уходит корнями в 19 век. Вагон стоял в тупике, недалеко от конторы. Идти было близко, и вот я в уютном вагоне за столом. Дневальный Павел (хорошо помню его рябое лицо!), печет блинчики, а мы с Георгием Владимировичем пьем чай. Хозяин – сухощавый красивый молодой грузин, аристократической внешности (наверное князь), одет в идеально сидящий полувоенный костюм: защитного цвета френч, темно-синие галифе, хромовые сапоги. Расспрашивает про житье-бытье, я восьмилетний пацан – второклассник, что-то рассказываю. Потом он дарит мне безделушку и отправляет домой. Ничего не передает родителям.
Здесь надо немного вернуться назад. С Георгием Владимировичем наша семья – Гера, Володя и мы сестрой знакомы с довоенных времен. Они с Володей работали в одной конторе. В 1940-м году мы по дороге в отпуск к неустроенному Володе ночевали в доме у Георгия Владимировича. Наверное, он был повыше в должности и, самое главное, быт его был хорошо устроен. Он жил в большом доме и ждал приезда жены с ребенком. На Усе мы год жили в его большой квартире. Там была большая гостиная, отдельные комнаты для Геры с Володей и для нас с сестрой. В одной из комнат жил еще один парень грузин – некто Симонишвили. Жена и сын Георгия должны были приехать через полгода. Жизнь в этом «молодежном общежитии» протекла весело и интересно. Гера слыла затейницей, любила видеть вокруг себя молодых мужчин, и они тут были, да еще такой набор! Кореец и два грузина. Одно из развлечений было таким: мужчины кидали меня друг другу, как мяч через всю комнату. Я орал как зарезанный – было страшно. А они хохотали. Георгий Владимирович, долго живший без семьи, очень ко мне привязался. Любовь взрослых ко мне не всегда была понятна. Видимо, бывают такие случаи, когда маленький ребенок нравится взрослым, как котенок или щенок. А я еще был очень умный. Умнее всех взрослых и они это признавали. Однажды кто-то предложил решить такую задачу: «Два поезда, по 60 вагонов в каждом, должны разъехаться на станции, где есть тупиковая ветка только на 30 вагонов». Целый вечер молодые инженеры не могли решить эту задачу. Я ее решил за 10 минут. Но еще пришлось целый час объяснять каждому из них, как надо при этом действовать.
Но дело усложнилось. Гера и красавчик Георгий Владимирович воспылали друг к другу большими чувствами, усиленными твердыми границами, через которые никто не смел переступить. Оторванные от возможности физической близости, их чувства выливались в поступки. Гера рванула на Алтай доучиваться, Георгий Владимирович срочно и категорически вызвал жену Тамару, которая, как выяснилась, просто не хотела ехать из Ташкента на север. А Володя, когда уехала Гера, переехал с нами и кухаркой в свою отдельную квартиру и скоро завел шашни с соседкой, пышнотелой медсестрой Валентиной. Он особенно нас не стеснялся. Тетя Валя регулярно приходила помочь по хозяйству и часто оставалась ночевать. Она была спокойной доброй, и мы были не против ее визитов. Когда через полгода вернулась Гера, Черквиани уже уехали на другой объект, а мы с сестрой в первый же вечер «продали» Володю с потрохами. Гера швырнула тарелку в Володю и пошла топиться. Мне сейчас понятен ее гнев. После того, как она вырвала любовь из сердца и уехала в ссылку на полгода, муж, которому она сохранила верность банально загулял. Все кончилось хорошо, но, как я теперь понимаю, родители больше не общались с Черквиани. Его брак оказался неудачным. Жену и сына он не любил. Наверное, он долго любил Геру. И любил меня, как напоминание о ней. Всё, что я здесь написал, может быть просто плодом моей фантазии. Но нет другого объяснения тому факту, что Георгий Владимирович остановился на пару дней в Кожве, чтобы повидать меня.
В мае 1944 года у Геры родилась дочь Татьяна. Первый ребенок достался Гере трудно. Она была миниатюрная, а у ребенка оказалась большая головка, как оказалась не зря: Татьяна выросла умницей. Роды проходили дома, длились 10 часов. Принимал роды Семен Михайлович, он был врачом нашего лагеря, и нашим семейным врачом еще с Усы. На воле, он был успешным хирургом. Сильные руки, властный голос, решительные действия. Мы с сестрой всегда с удовольствием ходили к нему в медпункт. Там в больших огромных деревянных корытах лежал проросший горох, стояла бочка с кислым напитком из ржаной муки, который называли дрожжами. В большой коробке всегда хранился порошок шиповника. Все это входило в обязательный рацион зоны для профилактики цинги. Все эти витамины казались нам лакомством, и мы брали их домой с удовольствием. Лето 1944 года прошло, как обычно, но в декабре мы сгорели дотла. А перед этим вернулась Валя.
Как-то вернувшись домой, увидел за общим столом цветущую женщину со знакомым лицом. Гера сказала: это, наконец, вернулась ваша мама. Но вы зовите ее Валя, чтобы не путаться, так как по документам ваша мать это я. А Валя ваша тетка, она пока поживёт у нас, а потом будет видно. Вале только 42 года, она здорова и энергична. Трудоголик по натуре, да еще после успешной работы в своем лагере, она ни дня не просидела дома. Устроилась работать в плановый отдел, где успешно проработала много лет. Валя появилась вовремя. У Геры маленький ребенок. Гера уставала, так как физически была слабенькой. Не то что Валя, которая все в нашем доме взяла в свои руки. Отсидев 6 лет в лагере, она быстро поставила все на место, приструнила заключенную прислугу, которую разбаловала Гера. Валя была профессиональной революционеркой, знала подпольную работу, нелегальные методы перехода границы, конспирацию. Вдобавок умела руководить, так как была бригадиром в лагере. В 1957 году Валю реабилитировали, она получила квартиру, в которой поселилась со вторым мужем, тоже бывшим заключенным, и сыном, родившимся на севере. Она восстановилась в партии, с головой ушла в партийную работу, дожила до преклонного возраста. Не одобрила и не признала произошедшие перемены. Молодых людей из общества «Мемориал», пытавшихся принести ей гуманитарные пайки, она не пустила на порог.
Конец ознакомительного фрагмента.