Читать интересную книгу Понурый Балтия-джаз - Валериан Скворцов

- Русским, ты хочешь сказать?

- О господи...

- Нет. Не вернусь и не стану... Я вообще не полагаюсь ни на какие... как это ты сказал... связки и структуры, причастность к которым определяется этнической или казенной принадлежностью. И знаешь почему? Моя забота поменьше твоей, не Россия и не россияне и тем более не Эстония и вся эта чухонская окружающая среда под Европу... На меня, знаешь ли, полагаются две беспомощные женщины и один малолеток. Им не на кого рассчитывать. Я для этих баб и малолетка - все, что нашлось для них у Господа Бога. Сын, муж и отец, кормилец и поилец и, может быть, только после все этого, в самом конце списка ещё кто-то, например, россиянин, как ты говоришь, или русский, как говорю я...

- Это личное, Бэзил. И лишнее.

Видимо, пиво оказалось крепче, чем я думал. К тому же две ночи без сна. И, наверное, я психовал перед тем, как принять серьезное решение.

- Извини, Ефим... Но условие неизменно - я работаю один, сам по себе.

- Выходит, на предложение оперативно поработать ответ позитивный?

- Выходит, Ефим. Но только с тобой. И ставка - двойная.

Шлайн обежал диван и уселся рядом.

- База здесь. Я буду находиться в представительстве петербургской компании "Балтпродинвест". В отделе общественных связей. Формально я приехал по этой линии. Ты отправишься в пансионат Лохусалу, дачное место в тридцати километрах на запад вдоль залива. Курорт, тихо... Ты - писатель, созидаешь для бессмертия. Связь через эту лавочку. Номер телефона известен. Никаких выходов на него по мобильному. Ни сюда, ни отсюда... Мобильник у приехавшего на курорт отшельничать за письменным столом в мертвый сезон? Бывает, конечно, домой позвонить нужно... Но и в этом случае на месте эстонцев я подключился бы на предмет перехвата, на всякий случай, а значит, дотянулся бы и до этой точки... В общем, не мне тебя учить.

- Суть? - спросил я.

- Лицо, а это генерал, о котором ты наводил справки, прибывает сюда. Лейпцигская информация расставляет игроков на поле. Я теперь вижу, что консультации с эстонцами - мелочь, почти видимость. Основная встреча - с немцами. Этим нужны гарантии, что бочки из Калининграда не вернутся в Лейпциг, что они вообще отъедут от Балтики подальше в глубь России. Скажем, на территорию, которая окажется в скором будущем под управлением собеседника... Потому что, если товар вернуть в Лейпциг, немецкие партнеры калининградского "Экзохимпэкса" угодят под суд, который наплюет на то, что отрава только перепродавалась ими по поручению группы советских войск и именно через этого же генерала. Калининградцы, купившие отраву в обход природоохранного надзора и получившие за это и от немцев, и от генерала крупный откат, тоже пойдут под суд, если не сладится дело с немцами... Хотя истории десять лет, ни под какие амнистии и сроки давности она не подпадает. Таким образом, я думаю, тут, в Таллинне, состоится прикидка берлинского и калининградского векселей на поддержку генеральской кандидатуры в губернаторы - в обмен на его гарантии вывоза химической или какой там помойки... Бочки-то пропотевают, из них дрянь который год сочится. Не спрячешь теперь...

- Если это так не нравится твоей конторе, разве у неё нет возможности прихлопнуть затейников?

- Возможность есть, а вот прав - нет. Уведомление поступило из источника, судя по всему, близко стоящего к главному герою дела...

- Что значит - судя по всему?

- Анонимка. Неопределенная, если говорить о расчетах автора. Доносчик может руководствоваться завистью, местью, чем-то в этом роде. О его близости к известному лицу говорит то, что доносчик знал о поездке и её цели заранее, может, даже готовил её.

- Содержание?

- Аноним оповещает, что лицо проведет неформальные переговоры. Это во-первых. А во-вторых, если переговоры будут иметь положительный исход и дело сладится, лицо домой не вернется. Замочат в Эстонии. Бочки же с заразой, когда транспорт окажется в море, перевозчик сдаст ребятам из кругов, аналогичных тем, которые устроили праздник одиннадцатого сентября в Нью-Йорке и Вашингтоне... Поскольку генерал станет трупом, пропажу и все, что будет с ней связано, на него и спишут, подсунув кому-то... Возможно, нам, возможно, немцам, а то и американцам, которые к тому же подальше. Доносчик утверждает, что видел также заготовку провокационной информации об этом деле для утечки в прессу.

- Требуется проверка?

- Решение о проверке анонимки я протолкнул. Санкция дана. Но отмечено, что мы проморгали канал, по которому человек, метящий на высокую выборную должность в России, поддерживает такого рода связи. И затем, что ещё хуже, проморгали, как в эти связи затесались те самые ребята... из отряда имени Одиннадцатого сентября. Назовем их так. Им-то зараза особенно в масть. Половина Балтики закиснет, если плавсредство с бочками вмажет форштевнем, скажем, в какой-нибудь пирс у Риги, а то и в паром или контейнеровоз близ Гамбурга, все ближе к Атлантике... А по нынешним временам мы не можем без свидетельств на руках... активно вмешаться. Наших с тобой отношений, а значит, твоей информации из Лейпцига, нет. Анонимка - тоже документ сомнительный, попахивающий провокацией. Таким образом, с точки зрения законной процедуры - а в Москве состязаются в соблюдении законности - мы не знаем о готовящихся переговорах. Формально их нет, да и ничего нет.

- Значит, - остановил я излияния Шлайна, - ты ставишь передо мной цель высветить, первое, канал связи лица с немцами, второе, причастность к нему сентябрят и, третье, содержание и результат переговоров известного лица в Таллинне?

- Информационную задачу я беру на себя.

- А моя забота?

- Сорвать переговоры.

- Заполучить компромат и не дать случиться тому, что составит существо компры?

- Скажем, вообще не допустить опрометчивых шагов лица...

- Туманно и отдает паранойей. Не кажется?

- Может быть. Но угроза серьезная... Проморгать страшно.

Шлайн, сидевший рядом на диване, искоса всматривался в меня. Боялся, что я, отработавшая ресурс кляча с натертой хомутом холкой, сломаюсь не вовремя и все-таки испорчу борозду?

- Значит, ничего определенного? - спросил я. И постарался пошире открыть слипавшиеся глаза.

- Как сказать, - ответил Ефим. - Только давай вот предположим несусветное... Давай предположим, что персону нашу, то бишь генерала, заела совесть, стыдно ему стало... Что поддался некогда скаредности по нищете, нечистый попутал, толкнул под локоть, вот и завез в Калининград гадость. Теперь-то он богатенький... Коттедж в Репино на Финском заливе, родину снова полюбил. И ввязывается в дело с бочками, чтобы, во-первых, уберечь балтийскую часть человечества от заразы, а во-вторых... или давай поменяем местами, пусть будет это во-первых, а человечество во-вторых... Так вот, чтобы закопать, как говорится, свое запятнанное по генеральской молодости прошлое. Ведь дойди до суда, родина посуровеет к своему доблестному сыну и коттедж вкупе с остальным отнимет, да ещё за решетку поместит... И выходит, что пусть лицо действует и вмешиваться пока излишне. Такой ход мысли заслуживает названия варианта?

- Дилетантского. Почему, Ефим, совесть и прочая чушь?

- Тебе не ясно? - спросил ехидно Шлайн. Он развернулся и, приподняв подбородок, чтобы через нижнюю половину линз бифокальных очков лучше видеть мое лицо вблизи, принялся буравить меня сузившимися зрачками.

- Потому что анонимка. Поэтому? - спросил я.

Шлайн отвернулся и с людоедским удовлетворением сказал:

- Ты у нас тертый... Правильно. В делах, где обычно замазаны ребята-сентябрята, доносов, даже анонимных, не случается. По определению. Не было их никогда... Не знаю, как у американцев, немцев и остальных, у нас - нет.

Уютно потянуло запахом древесного угля. Кажется, затопили печи. Я встал и дотронулся до черного маслянистого бока голландки в углу возле бара. Согрел ладони. Захотелось под перину вроде той, которая была в номере лейпцигской гостиницы "Меркуре".

- Вот такая вот история, - пробурчал Ефим. И, как бы размышляя вслух, добавил: - Эх, обойтись бы без всего этого вздора, переговоров и остального. Послать бы куда подальше. Оставить как есть до лучших времен...

Нос его блестел, очки сползли, и Ефим поддел их пальцем вверх. Мне уже не казалось, я теперь точно знал, что он не уверен в задании, которое сообщит мне через несколько минут. И так затянул время... Бедный, бедный Ефим и бедный я сам вслед за ним!

Приспособление для откупоривания бутылок оказалось привинченным под столешницей на ножке столика. Теперь Ефим обнаружил его. Пробка второй бутылки укатилась в угол.

- Ставь мне задачу, - поторопил я. Мне давно следовало положить голову на что-нибудь помягче собственного локтя.

- Задача, Бэзил, внешне проста, - ответил Ефим Шлайн. - Преступить шестую заповедь.

- Шестую? Не укради... не возжелай жены ближнего...

Я по привычке отгибал пальцы. Как делал отец. А полагалось бы, если по-русски, сгибать. Мелочи, мелочи, ах, эти предатели мелочи!