— Водочка-то у вас, пан хозяин, балованная, слабая, — сказал Урасов. — Не знаем, брать в дорогу ещё бутылку или нет.
— Крепость как надо. Никто не обижался. И послушайте, если у меня не возьмёте — нигде больше не достанете.
Владимир слушал хозяина, а у самого голова шумела: самогон был злой! Да к тому же Урасов не употреблял спиртного — вот и ударило в голову.
— Ладно, возьмём и на дорогу.
— Правильно. Будете добрым словом вспоминать меня.
— Дорога дальше свободная?
— Поедете как я вам скажу. Если Яцкович что советует, то самое верное. Деньги на поезд есть?
— Хватит.
— Так вы берёте билет до самого конца — до Барановичей. Дальше поезд не повезёт вас даже за золото. Дальше — фронт. Что вы делаете? В Барановичах вы выходите на площадь. Там вы видите извозчика. Это Яшка. Он на меня похож. Когда-то он тоже жил в Бресте, нас часто путали. Я даже обижался: хозяин номеров всё-таки не чета какому-то извозчику. Этому Яшке вы говорите, что от Яцковича и что уплатите как полагается. Очень хорошо. И Яшка вас переправит через фронт. Как мама на руках перенесёт вас в самые Усевичи.
— Какие Усевичи?
— Не знаете? Так это же деревня на той стороне, за фронтом.
«Очень кстати. Усевичи. Запомнить надо», — подумал Владимир. Хмель у него уже прошёл, и он выспрашивал у Яцковича другие сведения. Когда идёт поезд на Барановичи, как достать билеты…
— Достать вам билеты? — Яцкович почесал заросший затылок.
— Рядиться не будем, — сказал Владимир.
На следующий день друзья щедро расплатились с Яцковичем. Зашагали к вокзалу.
В грязных, нетопленных вагонах ехали немецкие офицеры и солдаты, а в ещё более грязных — цивильные. Владимир и Немети устроились рядом с тремя бородачами крестьянами в огромных лаптях. У каждого было по тяжёлому мешку. Мужики молчали как сфинксы. Ожили они лишь тогда, когда Владимир достал бутылку и открыл пробку: запахло самогоном.
— Согреетесь, землячки?
Переглянулись.
— Не побрезгуем.
После самогона бородачи разговорились. Везут они рождественские подарки в свою деревню, живут под Барановичами, в сторону фронта.
— Дороги проезжие через фронт?
— Балковская — та опасная, больно обстреливают со всех сторон, а Усевичевская, по ней можно. Наши там ездят, ночью. Стренется немец — откупишься от него.
— Чем же откупишься?
— Известно — кура, яйца, всякое другое.
— А самогон?
— Не берут. Не выдюживают пить его. Но, может, теперь возьмут.
— Почему «теперь»?
— Так ить завтра рождество начинается.
«Завтра? Значит, немцы гулять будут, легче пробираться через фронт. Пока нам везёт».
«НАМ БЫ ОБОГРЕТЬСЯ…»
В Барановичи прибыли, когда едва начинало смеркаться. Вышли вместе с тремя бородачами.
— Где же вокзал?
— Вона обгорелки торчат. Пожар был.
— Извозчики тут есть?
— Как не быть. За бараками.
Два барака заменяли вокзал. Но там были только немцы да железнодорожные служащие. Посторонних не пускали.
Владимир и Лайош, поёживаясь от мороза, пошли за бараки. Увидели двое саней. К ним торопились три бородача. «Неужели перехватят?»
Когда друзья подошли, одни сани уже отъехали — с мужичками.
«Выбор небогатый. Если этот не повезёт…»
— Здравствуйте! — подошёл Владимир к извозчику.
— Доброго здоровья добрым людям!
Худой, маленький ямщичок приплясывал возле саней.
— Куда везти-то?
— В Усевичи.
Ямщичок испуганно посмотрел на Владимира и тонко свистнул.
— Туды не поеду.
— Заплатим николаевскими.
— Всё одно не поеду. Мне жить не надоело.
Никакие уговоры не действовали.
Потоптались вокруг бараков — погреться бы.
Ещё раз подошли к ямщичку — безрезультатно. Он помёрз-помёрз в ожидании седоков, да и двинулся куда-то порожняком.
Тут Владимир бросился ему вдогонку.
— Слышь, дядя, ты знаешь Яшку?!
— Как не знать! Его даже все дворняги знают.
— Ну так где он?
— Гуляет! Рождество!
— Так рождество у немцев, а наше православное ещё не наступило.
— Он немцев-то и катает. Наняли его, значица.
— Где он живёт?
Ямщичок показал кнутовищем:
— На том боце. Под железом дом.
Владимир и Немети пошли к дому Яшки. Их встретила полная женщина лет пятидесяти.
— Вам кого?
— Хозяина.
— Няма.
— Мы из Белостока от Яцковича, — сказал Владимир.
— Яшки всё одно няма.
— Нам бы обогреться, хозяйка.
— Без Яшки не могу. Что вы за люди? Может, грабители!
Перемёрзшие друзья приуныли. Что ж теперь делать? А женщина наблюдала за ними в приоткрытую дверь. И вдруг услышали её голос:
— Куда вы?
— Куда придётся.
— Что ж, вам совсем негде остановиться? Поищите Яшу. Он либо по улицам ездит, либо возле дома немцев стоит. Сани у него с дугой. Он тут один с дугой. Если разрешит Яша — приходите ночевать.
Владимир и Немети побрели по улице в морозном декабрьском тумане.
— Немети, ты ещё не закоченел? Давай стучаться в дома, должен же найтись добрый человек — пустит.
— Да, холод собачкин, — поёжился Немети.
Завернули за угол, ветер ударил в лицо. Хотели возвратиться, но с ветром донеслись голоса. Вскоре показался немецкий клуб. Сразу за ним — лошадь с санями. Возле саней толпятся немцы и местные жители. На санях кто-то лежит. Пьяный? Владимир услышал:
— Яшку-то убили. Бутылкой по глазам. Спьяну, а то с чего же. От те и рождество справил!
— Может, его только оглушили? Встанет!
— Пытали поднять. Готов. Теперь никогда не встанет. Погнался за деньгой, вот и заработал. Ну да царство ему небесное.
— Что ж теперь-то?
— Отвезти домой. Повезём, что ли?
— Не, я не охоч до таких дел.
— Что ж, мне одному везтить?
— Мы поможем. — Это произнёс Владимир.
Яшку привезли домой. Жена охнула и потеряла сознание. Появились родственники.
Только теперь дядька, вёзший Яшку, всмотрелся в Урасова и Лайоша и удивился:
— Что-то я вас никак признать не могу.
— Мы добираемся домой, в Минск, из австро-венгерского плена, да застряли у вас.
Дядька показался симпатичным, и Урасов рассказал ему про сегодняшнюю маету.
— Ну что же с вами делать? Пошли ко мне, место найдётся.
Дома дядька снова пристально посмотрел:
— Вы, ребята, на меня не серчайте. Документ у вас есть?
Владимир показал. Дядька бережно взял бумажку, посмотрел, вернул.
— Ладно. Я всё одно грамоте не учен. Давайте вечерять да на боковую.
Однако спать легли не скоро. Слово за слово, разговорились, хозяин, оказалось, недавний окопник, был ранен, отпущен из армии насовсем. Работает на мельнице возчиком. Владимиру тоже было что вспомнить о своих мытарствах в плену. Немети лишь изредка вставлял короткие реплики: всё-таки он плохо говорил по-русски. «Вотяк», — представил его Владимир, когда хозяин спросил о Лайоше.
Узнав, что гостям нужно перебраться через фронт, хозяин сказал:
— Пытайте счастья завтра. Днём мужиков с санями поболе — всем охота подзаработать.
Настало утро. Владимир и Лайош отправились на вокзал. До первого поезда оставалось с полчаса, а на площади уже стояло трое розвальней.
— Не подавай виду, будто нам позарез нужно ехать. Меньше подозрений будет, да и цену не заломит, — сказал Владимир. Он оказался прав. К ним сам подошёл краснощёкий бородатый мужик с кнутом за опояской.
— Кудой панам нужно? — спросил он.
— К родне.
— На какой улице?
— Это не здесь. Усевичи за Погорельцами. Слыхал?
Бородач присвистнул.
— Через окопы-то?
— Через них.
— Рисковое дело. Не могу.
— Нам не к спеху. Другого поищем.
Урасов тем временем окинул оценивающим взглядом трое саней. Две лошадёнки были тощими, третья — у того, который подходил, — покрепче. Да и сена у него навалено больше — теплей!
Мужик отошёл к своей лошади. Владимир и Лайош не торопясь зашагали к другому ямщику. А первый чесал кнутовищем затылок, потом торопливой рысцой нагнал панов.
— А сколько дадите?
— Твоя цена первая.
— Пять сотенных. Николаевских.
Владимир предложил две. Начался торг.
Мужик стоял на своём, «паны» на своём. В конце концов ямщик сдался:
— Три лебедя! По рукам?
— По рукам.
ПОПАЛИСЬ?
Наконец выехали из Барановичей. Дорога была плохая, заброшенная. Лошадь медленно тянула розвальни. Владимир и Немети время от времени спрыгивали, бежали, чтобы согреться: их тонкие пальто плохо грели.
Начинало вечереть. Ямщик, с присвистом погонявший лошадь, притих, лишь встряхивал вожжами. Приближение опасной зоны ощущали все. Владимир и Лайош с напряжением всматривались вперёд. Они волновались. Им даже стало жарко. Послышались звуки гармони, нестройные голоса тянули какую-то песню.