Читать интересную книгу Убийцы - Натиг Расулзаде

— А хотите огурчик?

— С удовольствием!

И она протянула ему крепкий, маленький, остро пахнувший огурец. Он с удовольствием взял и захрустел им. Она с улыбкой глянула на него.

— Вкусно?

Он кивнул и, прожевав, сказал:

— У нас лучше делают. Молокане.

— Я пришла, — сказала она.

— Хорошо, — сказал он. — Вечером увидимся? После работы, а? Я вас тут подожду. Ладно?

Она, выждав для приличия паузу, молча кивнула и пошла к дверям больницы с треснувшей вывеской «Городская больница №…», а вместо номера — зияющая дыра, похоже от брошенного камня. Видно, кому-то не понравилось обслуживание в городской больнице номер… — подумал он.

Уже в дверях она вдруг обернулась и спросила его:

— А вас как зовут?

— Са…

— Софья! Поскорее, перерыв кончается!

Почти одновременно закричали две женщины в белых халатах, высунувшись из окна на втором этаже, и его неоконченное имя потонуло в их крике.

Она заторопилась, вошла в дверь, слабо махнув ему рукой на прощанье.

И снова он почувствовал себя ужасно одиноким. Зэки, с которыми он сидел — среди них были неплохие ребята — дали ему адресок своих подельников на случай, если ему понадобится что-нибудь, он помнил и адрес, и имена, но с самого начала решил, что не воспользуется ими, зачем они ему, он не собирается ни грабить, ни воровать, может даже он уедет в свой город, где живет его мама и ждет его, посмотрим, еще не решил, жизнь покажет, посмотрим, в какую сторону повернет, куда потечет… Но сейчас он вдруг почувствовал себя настолько одиноким, что даже был бы рад вновь очутиться в камере, где провел четыре года, где завел дружков, заработал врагов и недоброжелателей, все правильно, все естественно, как же иначе… Он шел бесцельно по улице, поглядывая по сторонам, на витрины магазинов, на прохожих, на проезжающие машины и автобусы, вот девочка на велосипеде, тощая, как велосипед, длинная коса болтается по спине, а вот пирожки продают на улице, он подошел, купил два пирожка, продолжил неторопливо свой путь, поедая пирожки, провожая взглядом женщин, некоторые из них тоже останавливали на нем взгляд; он невольно сравнивал этих женщин с Софьей, с которой ему предстояло свидание, и часто от такого сравнения Софья проигрывала, но ничего, много ли ему надо, женщина как женщина, все при ней… Он с нетерпением ожидал конца рабочего дня, рисуя заманчивые картины свидания, от которых прямо на улице неприлично возбуждался, но вид голой женщины, которую он мечтал обнять, снова и снова вставал перед мысленным взором, и он ничего не мог поделать. Порой вкрадывались неприятные мысли: а вдруг она не одна, он же ничего об этом не спрашивал у неё, а вдруг дома муж, или у неё есть любовник, и тогда все напрасно, все его нетерпеливое ожидание, все встреченные на улице и пропущенные женщины, с которыми он мог бы познакомиться, может даже — мог бы легко познакомиться, потому что тоже посматривали заинтересованно, не пришлось бы потом пожалеть; но он вовремя вспомнил о процентном отношении женщин и мужчин в этом городе, о чем ему, провожая, сообщили товарищи-сокамерники, и это процентное отношение немного успокоило его. Кому она нужна, уже не очень молодая женщина, — пренебрежительно подумал он о своей новой знакомой, — когда вокруг так много юных, красивых, доступных? Но нужна она была кому-то или не нужна, тем не менее, за час до конца рабочего дня он уже стоял возле больницы, где Софья работала.

Когда стали выходить врачи и медсестры, короче — медперсонал, он заволновался, подошел поближе к дверям, из которых выходили в основном женщины, чтобы не прозевать «свою». Однако, Софьи все не было. Он заволновался сильнее, и уже когда выходили поодиночке, а не толпой как вначале, он, набравшись смелости, подошел к одной примерно одних с Софьей лет женщине и спросил у неё.

— Не знаю, — сказала женщина, и у него упало сердце, — А вот Маша, она с Софьей в одном отделении работает, может она скажет вам? Маша, поди сюда, тут Софьей интересуются…

Он с надеждой воззрился на подходившую усталой походкой Машу, и кажется, узнал в ней девушку, высунувшуюся из окна на втором этаже, когда Софья возвращалась с ним из рынка.

— Да, — сказала Маша, — Её срочно домой вызвали, дочурка заболела. А вам что надо? Если важное что, могу дать телефон.

— Давайте, давайте! — заторопился он, — Очень важное!

Женщины переглянулись и одновременно улыбнулись почти одинаковыми улыбками.

— Запомните? — спросила Маша и назвала номер.

— Спасибо! Запомню, век воли не видать! — проговорил он, бросаясь к ближайшему телефону-автомату.

Софья сама подошла к телефону, из чего он моментально сделал скороспелый вывод, что мужа у неё нет.

— Да вот, дочурка приболела, температурит, — усталым голосом отозвалась она, — Сегодня я уж посижу с ней…

— Может, надо чего? — с надеждой быть приглашенным спросил он, — Я принесу, а?

— Нет, нет, спасибо, — сказала она потеплевшим голосом, — А кто вам дал мой телефон?

— Маша, — чистосердечно признался он.

— А, — сказала она, заканчивая короткий разговор, — Ну, ладно.

— Завтра увидимся? — спросил он.

— Посмотрим, — неопределенно ответила она, и это ему не понравилось.

Теперь надо было решать проблему ночлега.

— Теперь мне придется решать проблему ночлега, — неожиданно для себя высказал он вслух свою мысль.

Она не сразу ответила.

— Вам что, правда, негде оставаться?

— Конечно, правда, век воли не!.. — с досадой произнес он.

— И вы хотели остаться у меня?

— Да, — признался он, чувствуя, как ей нравится открытый, честный разговор.

Она немного помолчала.

— Алё! — окликнул он её, — Я здесь, не забыли?

— Нет, нет, я просто думаю, куда бы вас пристроить, — ответила она, — Вы могли бы позвонить мне через часик?

— Да, — сказал он, — Мог бы.

— Тогда позвоните, — сказала она и повесила трубку.

Он поплелся по улице к ближайшему скверику, чтобы посидеть на скамейке, потому что от многочасового хождения и стояния возле больницы у него болели ноги. В сквере пожилой мужчина похожий на пенсионера-доминошника прогуливал сомнительной чистоты дворняжку на поводке. Дворняжка, завидев Самеда, сидевшего на скамейке вытянув ноги, будто взбесилась, стала рваться с поводка, рычала на него и всячески старалась выразить свое негативное отношение. Хозяин еле удерживал её.

— Что это с ней? — Поинтересовался Самед, — Не любит иногородних?

— Нет, что вы, — словоохотливо откликнулся хозяин вполне миролюбиво в отличие от своей собаки, — Она у меня за дружбу народов. Просто не любит запаха носков.

— У меня носки не пахнут, — ответил обиженный Самед.

Сегодня целый день его преследовали странные ощущения, в которых он старался разобраться: как же так, за последние годы он привык постоянно находиться среди людей, ни на миг не оставлявших его, а теперь он может наслаждаться одиночеством сколько душе угодно, может идти по улице куда хочет, может даже сесть в поезд и поехать в другой город, в свой родной, например, к маме, и никто не может запретить ему, может знакомиться с людьми, с женщинами, зайти в кафе, посидеть как все нормальные люди, не заключенные… Нет, что ни говори, свобода — великая вещь, век воли не видать!

Собака вдруг утихомирилась, понюхала его ботинки и успокоилась, будто одурманенная газом, легла у его ног, положив умную теперь, когда она перестала скалиться, морду на лапы и посматривая на него снизу вверх. Хозяин её тоже присел на скамейку рядом с Самедом.

— Издалёка? — спросил он, начиная разговор.

Самеду тоже вдруг захотелось поболтать и он стал рассказывать этому незнакомому мужчине свою жизнь, пересказывать, так сказать, краткое содержание. И содержание это озадачило мужчину.

— Так что же теперь, домой поедете?

— Еще не решил, — признался Самед.

— Как же не решили? Что же может быть лучше дома?

Эти слова понравились Самеду, он молча, с благодарностью поглядел на мужчину. Но как же ему объяснишь, этому незнакомому гражданину, что стыдно, стыдно пока заявляться ему домой с наглой рожей зэка, пусть хоть время какое-никакое пройдет, пусть поостынет обида на судьбу, что ввергла его ни с того, ни с сего в такую неожиданную жизненную неприятность, в которой он потерял целых четыре года. А ведь как он хорошо хотел распланировать свое время, собирался учиться, поступать на заочный на давно облюбованный филологический факультет в своем родном городе, а потом, в дальнейшем, может и журналистом стать, работать в газете, журнале, да мало ли чего… А вышло вон как. И так почти до двадцати восьми лет тянул с образованием, то там работал, то тут, все старался денег поднакопить для будущей жизни, а будущая жизнь вон какой стороной обернулась к нему. Как все это рассказать? Хотя незнакомцу рассказывать о судьбе своей нескладной как раз и было легко, как попутчику в поезде, поговорили и разошлись, а душу хоть немного, да облегчил. Но это был всего лишь сухой пересказ содержания пройденного, пересказ без эмоций, без ощущений, без чувств, что терзали, будоражили, не давали спокойно спать по ночам. А собеседник попался благодарный и выслушивал все с участием и внимательно. Это одно уже дорогого стоило, кто в теперешнее время так выслушает другого, особенно бывшего зэка?..