Читать интересную книгу Перстень Ивана Грозного - Наталья Александрова

И посмотрел прозрачно-ледяным взглядом, заранее отметая всяческие вопросы.

Впрочем, вопросов у капитана Лебедкина пока не было, они еще не успели возникнуть.

Далее выяснилось, что ДТП произошло недалеко от пансионата «Сосенки», что местные полицейские первичный осмотр провели, свидетелей опросили, а трупы отправили к ним, и патологоанатом Гоша Копытин уже делает вскрытие, просил зайти часа через два. Если интересно, конечно.

Капитану Лебедкину было неинтересно, но служба есть служба. Он хотел смотаться в столовую, но по зрелом размышлении решил этого не делать. И, как оказалось, правильно поступил.

Далеко от Кремля, далеко от Москвы, в богатой Казани, в большой, богато изукрашенной горнице ханского дворца, собрались самые важные казанские люди. Сам хан сидит на золоченом престоле, ноги в сафьяновых сапожках на бухарском ковре, лицо неподвижное, загадочное, как у Будды, о чем думает хан, что замышляет – никому не ведомо. По сторонам золоченого престола – многочисленная ханская родня, и опытные военачальники, и наиглавнейшие казанские мурзы. Принимает хан московских послов.

Послы стоят важные, насупленные. Жарко в горнице, но послы не снимают свои шубы – на черной кунице, крытые дорогим бархатом. Пусть видят татары их богатство.

Выходит вперед главный посол, посольского приказа думный дьяк, говорит:

– У великого князя московского Василия сын родился, княжеского роду законный наследник. По сему важному поводу да от великой своей радости шлет великий князь хану знатные дары. И ждет великий князь, что хан почтит новорожденного, отплатит за княжеские подарки своими дарами.

Кивнул дьяк толмачу – переводи, да чтобы все в точности, без отсебятины! Махнул рукой подьячим, те вынесли к ханскому престолу дары – меха да серебро.

Хороши меха у московских послов – черная куница, да соболя, да седые бобры.

Толмач начал было переводить – но вдруг старая ханша, мать хана, вперед шагнула, покачнулась, на пол упала как подкошенная. По полу катается, зубами страшно скрипит, глаза под лоб закатились, изо рта пена идет.

Послы испугались, попятились, не знают, что делать, как себя держать, а татары сидят как ни в чем не бывало, молчат, ждут, что будет.

Толмач русским тихонько объяснил: «У ханши священная болезнь, по-простому говоря, падучая, сейчас ей мешать нельзя, говорить ничего нельзя, ждать надо. Скоро она от судорог отойдет и будет пророчествовать».

И правда, перестала ханша кататься, успокоилась. Подняли ее две татарки под руки, пену со рта вытерли. Стоит ханша с закрытыми глазами, говорит:

– Не простой сын у вашего князя родился! Родился он многим на погибель, многим на страдание. Двое зубов у него – одни медные, другие железные. Медными зубами он будет нас, татар, пожирать, а железными – вас, русских!

Переполошились послы, главный дьяк нахмурился: негоже такие словеса про государева наследника выслушивать! Но татаре – они и есть татаре, что с них возьмешь?

Замолчала ханша. Ближние татарки подвели ее к бархатной скамье, золотыми нитями расшитой, усадили. Послы притихли, ждут, что дальше будет.

Хан на них взглянул, что-то сказал по-своему. Двое прислужников подбежали, русские дары свернули, в тюки увязали, обратно послам принесли.

– Что сие значит? – нахмурился главный дьяк.

Смутился толмач, глаза опустил, говорит:

– Сильно великий хан мать свою уважает. Не захотел он ваши дары принять, сказал, что весть, которую вы принесли, – дурная, и негоже из-за нее дары принимать или дарить.

Переглянулись послы – что великому князю докладывать? Как без ханских даров воротиться? Суров великий князь, может осерчать, а там и до опалы недалеко.

Стоит у городских ворот, перед самым Можайским трактом, большая приземистая изба. Семь окон, дверь широко распахнута – заходи, кто хочет, у кого лишняя копейка есть. Царев кабак.

Перед кабаком валяется пьяный стрелец в малиновом кафтане. Кафтан продран да грязью замаран, сапоги с него кто-то уже снял – а может, и сам он их пропил. Внутри кабака жарко натоплено, душно. В углу – темная, закопченная икона, суровый лик святого глядит на кабацкую голь с неодобрением.

За прилавком, сложив толстые руки на груди, стоит целовальник Мокей Провыч – серьезный мужчина с окладистой чернявой бородой и большой блестящей плешью. За спиной у него – штофы да бутылки с зеленым вином.

Полон кабак – тут и мелкие купчики с ближнего базара, и загулявшие мастеровые, и пропившиеся стрельцы, и нищие ярыжки, и странники бездомные, калики перехожие.

В дальнем углу сидит старичок в драном тулупе, блекло-голубые глаза смотрят из-под мохнатых бровей, и кажется, что видит он не только окрест себя, но и далеко вокруг. Вокруг того старичка столпился кабацкий народ – слушают.

– Истинно вам говорю, православные, – говорит старичок высоким звучным голосом, прямо как поп с амвона, – истинно говорю, последние времена настали! По всем знакам, последние времена! Антихрист на землю пришел!

– Ты, старик, ври, да не завирайся! – подает голос Мокей Провыч. – Сам не знаешь, что говоришь!

– А ты, дядя, не знаешь, так не говори, а нам не мешай слушать! – обрывает целовальника стрелец в зеленом, простреленном на плече кафтане.

– Истинно вам говорю! – повторяет старичок. – Все знаки свершилися! Первое, значит – гром гремит с ясного неба… видели вы прежде такое?

– Не видели! – дружно отвечает кабацкий народ.

– То-то, что не видели! А теперь что ни день – то гроза, и ведь все же с ясного неба… – Старичок ненадолго замолкает, чтобы дать слушателям время свыкнуться со своей мыслью, потом продолжает, оглядев окружающих: – Второе – саранча из южных степей наступает. Как придет – все подъест, до самого корешка. А что же нам-то останется? Лебеда да кора с деревьев!

– Ох, горе! – вздыхают кабацкие.

– А в Можайске, сказывают, теленок родился о двух головах. Виданное ли то дело?

– Ты сам-то того теленка видел? – неодобрительно спрашивает из-за прилавка целовальник.

– Сам, может, и не видел, а верные люди сказывали! Верные люди врать не станут!

– А сам не видел, так и не говори!

– А ты сам, мил человек, Илью-пророка видел? – ехидно осведомляется старичок.

– Где же мне его видеть?

– Вот, не видел – а все ведь знают, что это он грозу приносит! – припечатал старичок, и все вокруг дружно засмеялись – хорошо старый осадил целовальника!

– Так что точно говорю вам – настали самые последние времена! – подытоживает старик. – Самые что ни на есть последние времена! Пришел на землю Антихрист! И не где-нибудь в басурманских краях – а здесь, у нас, на Москве! – И снова надолго замолкает, оглядывая слушателей.

– Кто же это? – не выдерживает одноглазый ярыжка. – Говори, коли знаешь!

Видно, что старичок ждал этого вопроса. Снова оглядывается он по сторонам, понижает голос и говорит тихо – но слова его разносятся по всему примолкшему кабаку:

– Олены Глинской пащенок!

На мгновение все вокруг замирают, пораженные его словами, но затем кабак наполняется криком, руганью.

– Ты, старик, что несешь? – возмущается стрелец. – Это же государя нашего наследник, великого князя Василия! Да с тобой за этакие слова знаешь, что сделать могут?

– А вот и нет! – Снова высокий голос старика легко перекрывает кабацкий шум. – Не наследник он великого князя! Олена, полька хитрая, глаза великому князю отвела, с ближним боярином Овчиной спозналась, его это пащенок, а не князя! Кто его видал – все говорят, что на боярина Овчину похож, прямо одно лицо!

Снова замолк старик, глядит по сторонам, потом добавляет, голос понизив:

– А уж ежели по правде – так самого сатаны отродье. Родился он с зубами, и как великий князь на руки его принял – так он в палец-то его зубьями своими и вцепился! Вцепился, ровно волчонок! И зубья у него не простые, а с ядом, как у змея-аспида, так что великий князь с того дня хворает! А как великий князь помрет – так и наступит царство Антихриста…

– Ты, старый, ври, да не завирайся! – рявкает снова целовальник. – За такие слова запросто можно на плаху угодить! Эй, люди добрые, держите смутьяна! Надо его отволочь в сыскной приказ, пущай там сказки свои сказывает!

Среди кабацкого люда начинается коловращение – кто хочет схватить старого бродягу и сдать сыскным, кто жалеет его ради преклонных лет, пока разобрались, того и след простыл – небось уже в другом кабаке смущает народ, сбивает с пути своими непотребными разговорами.