близким соратником Феррари о том, что Энцо мало заботился о своих пилотах, несмотря на публичное нытье об обратном, и что на самом деле он чувствовал себя гораздо ближе не к гонщикам, а к механикам в мастерской. Кинетти на мгновение задумался, а потом ответил: «Я не думаю, что ему вообще кто-нибудь нравился».
Теперь он отдалялся от этого места в границах Эмилии, места, оккупированного этим Голиафом, которого, как он почему-то думал, он больше никогда в жизни не увидит. Он торопился, взывая к тем скрытым ресурсам выносливости, которые так хорошо служили ему с тех самых пор, когда он начал водить автомобили на непристойно высоких скоростях.
Он ехал по длинному плоскому участку дороги, когда резкий взрыв сотряс внутренности его «Renault». Руль вдруг задрожал, и ему пришлось резко выпрямиться на водительском сиденье. Он сбросил скорость, замедлившись до черепашьего шага, и стал проверять тускло подсвеченную приборную панель в поисках возможной причины взрыва. Это был удар грома, без предупреждения поразивший машину. Он стал ощупью искать источник звука. Казалось, машина в полном порядке. Никаких странных звуков или вибраций, никаких запахов горящей проводки, кипящего масла или поджаренной краски. Он осторожно подъехал к обочине автострады и выбрался из машины. Вокруг все было неподвижно. Луны не было. Только отдаленный шорох проносившихся машин прерывал тишину и умиротворенное спокойствие этой сцены. Он обошел машину, ощущая оцепенение в ногах после долгих часов сидения за рулем. Он заглянул под машину, потом поднял капот. Но не смог найти ничего, что указывало хотя бы на легкий ропот, не говоря уже об оглушительном залпе, непостижимым образом сотрясшим тишину ночи.
Случившееся изрядно удивило его, но осознав, что «Renault» избежал каких-то серьезных повреждений, он забрался обратно в машину и продолжил путешествие. К рассвету он достиг южных предместий Парижа. Трафик становился плотнее, и скорость его движения замедлила пресловутая анархия на дорогах, с которой парижане сталкиваются каждый день по пути на работу и домой. Он включил радио. Начинался выпуск новостей.
Эта новость была главной темой выпуска. Прозаичным и сухим тоном голос диктора объявил о том, что ранее этим утром Энцо Феррари скончался в своем доме в Модене, Италия.
Феррари. Мертв. Смерти следовало ожидать, но новость о ней почему-то поразила его. Этот старый воин, этот скряга, этот мастер манипуляций, этот неутомимый соперник, эта все подавляющая своей внушительностью фигура, этот неидеальный, но бесконечно удивительный человек, наконец, умер. В его мозгу пронесся целый вихрь неоконченных мыслей: что станет с заводом? С гоночной программой? С его сыном Пьеро? С любовницей Линой? Выживет ли аура его автомобилей, живым источником которой он был? Не уничтожат ли технократы из Fiat идентичность компании? Что станет с тканью, которую Старик с таким тщанием вязал все эти годы? Какая ее часть будет сохранена, а какая будет разорвана на лоскуты? Он раздумывал обо всем этом и не приходил ни к каким выводам.
А потом его осенило. Он глянул на часы в полном недоумении. Нет, это невозможно. Он ведь рационально мыслящий человек. Но мысль об этом все равно терзала его. Взрыв на автостраде. Тот глухой, тяжелый звук в «Renault». Если в новостной сводке не было ошибок… да, если в выпуске сообщили точное время смерти Энцо Феррари… то тот зловещий звук взрыва случился почти одновременно с последним вздохом Энцо Феррари. Разумеется, никакой связи нет…
Глава 2
В феврале 1898-го зима накрепко заточила Северную Италию в свои оковы. Восемнадцатого числа с Альп спустилась метель и, хлынув вдоль реки По, устроила долине ледяной штурм, похоронив маленький торговый городок Модену под слоем снега толщиной в 30 см. Из-за плохой погоды Альфредо Феррари два дня не мог пробиться сквозь сугробы к зданию мэрии, чтобы там зарегистрировать появление на свет своего второго сына Энцо Ансельмо. В результате по официальным записям Энцо был на два дня моложе, чем на самом деле, что и неудивительно для страны, чье отношение к учету и ведению статистики можно назвать в лучшем случае легкомысленным. Итальянцы не демонстрируют никакого стремления подражать благонравным немцам или англичанам с их нуждой в детальном документировании гражданских актов, у них весь учет ведет вездесущая католическая церковь. Следовательно, официальные записи касательно большинства итальянцев недворянского происхождения в XIX веке носили в лучшем случае поверхностный характер, а в случае с Энцо Феррари они вдобавок были еще и неточны.
Его отец Альфредо Феррари родился в 1859 году в Карпи, фермерском городке, в 18 километрах к северу от Модены, где его семья заправляла мелкой продуктовой лавкой. Мать Энцо Адальгиза, в девичестве Бисбини, была родом из Форли, регион Романья, города, расположенного в 60 километрах к юго-востоку, если следовать по древней Виа Эмилиа — Эмилиевой дороге, потрясающего, прямого как стрела, римского тракта, ставшего главной линией коммуникации региона с самого времени своего появления в III веке до н. э. Оба родителя Энцо были выходцами из мелкобуржуазного класса торговцев и землевладельцев. Он сформировался в регионе за столетия, прошедшие с тех пор, как освобожденные от службы римские легионеры обосновались там на землях, полученных от государства в награду за 25 лет служения в армии. Те ветераны давних времен осушили местные болота, а в Паданской низменности создали фермы и виноградники. От них пошло традиционное для Эмилии недоверие к властям и чужакам.
Модена, которую римляне называли Мутина, снискала свою, наверное, самую громкую славу в 43 году до н. э., когда после убийства Юлия Цезаря Марк Антоний пустился в погоню за Децимом Брутом, завершившуюся как раз в Мутине. Брут был одним из главных заговорщиков, но не тем Брутом, не Марком Юнием Брутом, который, как утверждалось, нанес диктатору смертельную рану. По окончании этой остросюжетной, но короткой истории город впал в тысячелетнюю спячку, завершившуюся со вступлением в Ломбардскую лигу. В XVII веке могущественная семья Эсте превратила Модену в ведущий мануфактурный и торговый центр, но вскоре город вновь начал приходить в упадок вследствие многочисленных вторжений французов и австрийцев.
Когда Энцо Феррари появился на свет, Модена была скучным городком в 50 тысяч душ, больше известным своим знойным летом, удушающей влажностью, прожорливыми москитами и суровыми, туманными зимами, нежели местным вином, «Ламбруско», или своим фирменным кулинарным деликатесом, zampone, представляющим собой нашпигованную острым фаршем оболочку свиной ноги. Жители Модены пользовались репутацией довольно угрюмых и трудолюбивых (по итальянским меркам) людей, наделенных легендарным мастерством в самых разных ремеслах, особенно в тех, что касались литья, формовки, профилирования, резьбы, прессования и сборки металла. Такими были традиции города, и с годами Энцо Феррари сделает их предметом своей колоссальной, почти что высокомерной гордости.
Семья его отца была лишь одной ветвью из в буквальном