текли с них, как и со всех на станции, включая приземистого смотрителя.
Лакей захлопнул дверцу, влез на козлы рядом с кучером, и они покатили; Мэри уютно устроилась на подушках в уголке кареты, но не собиралась снова засыпать. Она сидела и смотрела в окно; ей хотелось увидеть дорогу к странному дому, о котором рассказала миссис Медлок. Не то чтобы она напугалась – Мэри была не робкого десятка, – просто она знала, что в этом доме с запертыми комнатами, стоящем на краю пустоши, надо быть готовой ко всему.
– А пустошь – это что? – вдруг спросила она миссис Медлок.
– Минут через десять выгляни в окно и увидишь, – отвечала та. – Нам надо по Мисселской пустоши пять миль проехать, прежде чем мы до дому доберёмся. Много ты не разглядишь, ночь-то тёмная, но всё же кое-что увидишь.
Больше Мэри не задавала вопросов; сидя в своём углу, она принялась ждать, не отрывая глаз от окна. Каретные фонари бросали перед собой неяркий свет, выхватывая кое-что из тьмы. Оставив станцию позади, они миновали крошечную деревню – Мэри разглядела беленькие домики и освещённые окна трактира. Потом мимо проплыли церковь, дом священника и маленькая лавка, в окне которой были выставлены на продажу игрушки, сласти и всякая мелочь. Потом пошла дорога – Мэри увидела живые изгороди и деревья. Они тянулись довольно долго – так, по крайней мере, ей казалось.
Наконец лошади замедлили шаг, словно дорога пошла в гору; вскоре деревья и изгороди исчезли. Мэри ничего не видела – с обеих сторон было совсем черно. Она наклонилась и прижалась лицом к стеклу – в эту минуту карету тряхнуло.
– А‐а! Вот она, пустошь! – проговорила миссис Медлок.
Жёлтый свет фонарей упал на разбитую дорогу, проложенную меж кустов и каких-то низких растений, а вокруг и вдали была чернота. Поднялся ветер, в звуках его слышалась какая-то особая, пронзительная и дикая нота.
– Это… это ведь не море, правда? – спросила Мэри.
– Нет, это не море, – отвечала миссис Медлок. – Это и не поля и не горы, а только мили, и мили, и мили пустынной земли, на которой ничего не растёт – только вереск, дрок и ракитник, и никто не живёт – только лошадки да овцы, которые пасутся на воле.
– Мне показалось, будто это море, – только ведь здесь нет воды, – сказала Мэри. – Шумит, будто море…
– Это ветер шумит в кустах, – пояснила миссис Медлок. – На мой вкус, здесь слишком тоскливо и пустынно, хотя многим нравится, особенно когда вереск цветёт.
А они всё ехали и ехали во тьме. Дождь прекратился, но ветер налетал порывами, свистел и завывал. Дорога шла то под гору, то в гору, а потом карета въезжала на мост, под которым стремительно и шумно бежала вода. Мэри уже чудилось, что так они и будут ехать и ехать и что бескрайняя суровая пустошь – это океан, который они пересекают по узенькой полоске земли.
«Не нравится мне эта пустошь, – говорила она про себя, – нет, не нравится!» И недовольно поджимала тонкие губы.
Лошади медленно взбирались по крутому склону, как вдруг впереди мелькнул огонёк. Миссис Медлок тоже увидела его и с облегчением вздохнула.
– Ну вот и свет блеснул! – воскликнула она. – До чего ж я рада! Это в сторожке у ворот свет. Что бы там ни было, а чайком нас напоят, только немного погодить придётся.
Она не ошиблась: пришлось-таки «немного погодить». Миновав ворота, следовало ещё проехать парком мили две по аллее, над которой деревья смыкали в вышине ветви, так что казалось, будто они едут под длинными и тёмными сводами.
Наконец карета выехала на открытое место и остановилась перед чрезвычайно длинным, но низким домом, который словно замыкал мощёный двор. Поначалу Мэри показалось, что в доме темно, но, выйдя из кареты, она увидала, что в угловой комнате наверху неярко светится окно.
Тяжёлая входная дверь была из массивных дубовых досок необычной формы, сбитых широкими железными скобами и большими железными гвоздями. Дверь открывалась в просторный холл, который был так скудно освещён, что Мэри не захотелось вглядываться в лица на портретах, висевших по стенам, и в доспехи под ними. Она стояла на каменном полу в холле, такая маленькая странная чёрная фигурка, и чувствовала себя совсем потерянной.
Рядом со слугой, отворившим им дверь, стоял аккуратный сухощавый старичок.
– Её надо отвести в её комнату, – произнёс он глухо. – Он не хочет её видеть. Утром он едет в Лондон.
– Слушаю, мистер Питчер, – отвечала миссис Медлок. – Мне бы только знать, чего от меня ждут, а там уж я справлюсь.
– От вас, миссис Медлок, ждут одного, – отвечал мистер Питчер. – Вы должны позаботиться о том, чтобы его не беспокоили и чтобы он не видел того, чего он видеть не желает.
Мэри Леннокс повели вверх по широкой лестнице, потом по длинному коридору, а потом опять вверх по коротенькой лестнице и опять по коридору, свернули в другой коридор, открыли дверь в стене – и она очутилась в комнате, в которой горел камин, а на столе стоял ужин.
– Ну вот и пришли, – сказала без всяких церемоний миссис Медлок. – Это твоя комната, и соседняя тоже твоя, а уж дальше – ни ногой. Смотри же, не забудь!
Так Мэри прибыла в Мисселтвейт-Мэнор, и настроение у неё при этом было прескверное.
Глава 4
Марта
Утром Мэри проснулась оттого, что в комнату, чтобы разжечь камин, вошла молоденькая горничная и, опустившись на колени на каминный коврик, стала с шумом выгребать золу. Мэри лежала и смотрела на неё, а потом оглядела свою спальню. Такой комнаты она никогда не видала: она показалась ей странной и мрачной. На стенах висели гобелены со сценами охоты в лесу: фантастично разодетые охотники – дамы и господа, – лошади, собаки под деревьями, а вдали дворцовые башни. Мэри вдруг показалось, что она стоит вместе с ними в лесу.
В окно она увидела далеко раскинувшуюся равнину без единого дерева, походившую на спокойное бескрайнее лиловатое море.
– Что это? – спросила она, указав в окно.
Марта (так звали молоденькую горничную) поднялась с колен, глянула в окно и, указывая пальцем, переспросила:
– Вот там?
– Ну да.
– Это вересковая пустошь, – сказала Марта с добродушной ухмылкой. – Что, нравится?
– Нет, – отвечала Мэри, – совсем не нравится.
– Это потому, что ты ещё к ней не привыкла, – сказала Марта, возвращаясь к камину. – Она тебе кажется слишком большой и голой. Но обожди, она тебе ещё понравится.
– А тебе? – спросила Мэри.
– Мне-то она