Я был ошеломлен. Вот что предлагает мне Генрих Артемьевич! Не содержание рюкзака — нет! Гарай предлагает работать с ним, и объем работы не какой-нибудь камень, не груда породы, принесенная из пещеры, — Земля!
— Перспективы заманчивы, — продолжал между тем Генрих Артемьевич. — Предстоит создать новую науку на стыке геологии с музыкой. Может быть, науку назовут геомузыкой, может, придумают слово из латыни или древнего греческого, ни того, ни другого языка я не знаю. Главное, что такая наука напрашивается. Помните, как поет полиметаллическая руда? Поют не только металлы — песчаник, гранит, базальт. Все это надо систематизировать, утвердить перед научным миром. Один я это сделать не в состоянии. Вместе мы сделаем.
Перспективы действительно ошеломляющие — я окончательно понял, чего от меня хочет квадратный неразговорчивый человек. Но для этого… Подождите, Генрих Артемьевич, у меня голова идет кругом! Для этого надо отказаться от филармонии, сменить подмостки с прожекторами, глядящими на тебя, с аплодисментами, бьющими в уши, на мрак и бродяжничество в пещерах. Сменить квартиру в центре Одессы на бивачные кочующие палатки, обед в ресторане на черствый хлеб. Для этого, Генрих Артемьевич, надо иметь характер. Впрочем, характер вырабатывается в труде, в обстоятельствах жизни. «Гальский, вы много ездите…» С дирижером я никогда не ладил. А ездил много — на Урал, в Подолье, на Байкал. Меня тянуло к необычайному. Может, в этом мое призвание? Нет, призвание — музыка. «Музыка Земли…» От кого я услышал эти слова?
От Ветрова Павла Никаноровича. В двери, на выходе из филармонии. Вот и сравни: дверь и «Сезам, откройся!». Ветров? Недаром он познакомил меня с Гараем.
И вот сегодня настоящие чудеса. Я участник чудес. Захватывает? Дух захватывает!..
И все-таки филармония, сцена! Боже мой!.. Все у меня в жизни улеглось, устоялось. Как же можно ломать? Смотрю на Гарая, на его спокойное, уверенное лицо. Человек живет по другим законам, не клавиши у него под руками, не партитура. Даже «Катюшу» он не споет правильно. Но ведь как сказано: «Может быть, науку назовут геомузыкой…» Генрих Артемьевич призывает меня эту науку создать. Что же меня удерживает? Обед в ресторане? Я глотаю слюну. Не потому, что вспомнил обед в ресторане, слюна у меня горькая, как полынь.
И дыхание жесткое. И сердце колотится о ребра, вот вот выскочит.
Гарай продолжает говорить о путях к новой науке.
Я смотрю на него: не агитируйте, я решил, я согласен! Бог с ней, с филармонией, с прожекторами. И с дирижером — пусть размахивает руками…
А Гарай спрашивает:
— Согласны, Яков Андреевич?
Молча, памятуя о том, что спелеологи народ сметливый, подаю ему руку.
Так же молча, с видимым одобрением Генрих Артемьевич принимает руку.
А я отрываю от себя все прошлое.
ЭКЗАМЕН ПО КОСМОГРАФИИ
Электронный педагог был корректен с ребятами и мягок, как родной дядюшка. Восьмилетним малышам он говорил «вы», смотрел сквозь пальцы на шумок в экзаменационной комнате. Его интересовал только экзаменующийся, из всех голосов он улавливал лишь его голос и оценивал полноту и емкость ответа, сверяя знания ученика со сведениями, вложенными в блоки его механической памяти. Не то чтобы он любил детей, и не то чтобы дети его любили, но он был объективен и вежлив. Этого было достаточно, чтобы между ним и экзаменующимся установился контакт. Непродолжительный но вполне достаточный, чтобы выслушать ученика и высказать мнение о его знаниях.
Шел экзамен по космографии.
— Шахруддинов Элам! — вызвал экзаменатор.
— Я! — отозвался черноглазый, черноголовый мальчик.
— У вас четвертый билет…
— «Открытие Милены и первый контакт с инопланетной цивилизацией», — прочитал экзаменующийся.
— Вы готовы к ответу?
— Готов.
— Будьте добры… — Блестящий никелем и пластиком ящик был воплощением вежливости.
Элам садится в детское кресло, на секунду закрывает глаза, припоминая, с чего начать, и говорит, обращаясь к подмигивающим индикаторам:
— Открытие Милены. Рассказ очевидца.
— Не так громко, Элам. Я вас прекрасно слышу, предупреждает электронный экзаменатор.
— Хорошо, — соглашается черноглазый мальчик.
И начинает рассказ.
В атмосфере планеты кислорода было двадцать че тыре процента, но капитан «Радуги» Сергей Петрович Попов не разрешал выходить без скафандров. Капитану подчинялись безропотно, на то он и капитан. Ругали Женьку Бурмистрова, микробиолога. По общему мнению, виновником нелепости был Женька: солнце, воздух, вода, а люди ходили в скафандрах, как на Луне.
— Ну друг… — выговаривали ему, даже тискали где-нибудь в коридоре.
Друг был невозмутим и если отвечал, то одним резким, как удар бича, словом:
— Вирус…
Планета состояла из суши, океана и атмосферы. Суша была абсолютно голой — ни кустика, ни травинки. Океан, наоборот, набит водорослями, как Саргассово море. Водоросли поставляли кислород в атмосферу.
В вышине плыли такие же, как на Земле, облака, и грозы были такими, как на Земле. А реки и озера другими: безжизненными. Водоросли в озерах и реках не приживались — вода в них была слишком пресной. Зато океан по засоленности превышал все, что людям было известно, — пластиковые детали выталкивал точно пробку. Но водоросли к нему приспособились. Больше в океане ничего не было: ни рыб, ни моллюсков.
В целом планета была красивой: желтая суша, синезеленый океан, бирюзовые реки. По предложению Хосты Тройчева планету назвали Миленой. Название всем понравилось.
А в воздухе Женька Бурмистров обнаружил вирус, вторую неделю исследует его, и вторую неделю мы не выходим из «Радуги» без скафандров. После четырех лет полета добраться до Земли с ветром, грозами, реками и не окунуть голой руки в воду — с ума можно сойти!
— Вирус… — предупреждает Женька.
— Что же ты с ним возишься? — тормошили его.
Женька возился не зря. Чем больше возился, тем больше росло его недоумение.
Наконец выложил нам все начистоту.
Каждую трехдневку у нас проводились совещания что-то вроде планерок. На первых из них по прибытии на планету было много восторгов и восклицаний. Биологи докладывали о водорослях, геологи — о минеральных богатствах, синоптики — о грозах и воздушных течениях. Все укладывалось в обычные нормы: жизнь на планете существовала на основе углеродного цикла, таблица Менделеева была заполнена геологами вся; синоптики однажды предсказали град, и действительно град выпал!.. Как на Земле! Только Женька Бурмистров вылил на нас ушат холодной воды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});